Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 95

Томас не выдержал и обнял лучшего друга. Минхо слегка опешил от неожиданности, но всё же обнял Эдисона в ответ. Поддержка Райта для Томаса всегда была самой важной. Почти до невыносимости. Минхо был самым важным человеком в жизни Эдисона.

— Спасибо, — улыбнулся он, отпрянув от лучшего друга. — Спасибо, Минхо, — он вручил ему в руки свой бокал с шампанским. — Я скоро вернусь. Дождись меня, пожалуйста, ладно?

Райт удивленно вытаращился на друга, не понимая, что происходит.

— Томас, куда ты собрался? Томас! — крикнул Минхо, но его лучший уже исчез в толпе танцующих учеников, пробираясь к выходу. — Отлично.

***

Томас перепрыгивал через две ступеньки сразу, поднимаясь по лестнице. Он бежал к Ньюту так быстро, что сердце заходилось в бешеном ритме. Он был уверен, что Моррисон дома. Он не мог больше держать все свои эмоции внутри себя, хотелось выплеснуть их, и он знал, как это сделать. Нужно было срочно увидеть Ньюта. Томас всё понял. Томас всё осознал.

— Ньют, — Томас начал стучать в дверь, периодически нажимая на дверной звонок. — Ньют, открывай, это я. Ньют! — никто не отвечал и не открывал Эдисону дверь, но брюнет чувствовал, что Моррисон внутри. — Я знаю, что ты там. Открой дверь, пожалуйста. Ньют!

Но тот не открывал. Игнорировал, а ведь он это прекрасно умеет, но только игнорировать Томаса Эдисона практически невозможно. Он был способен поднять всех на уши. К счастью, сейчас не пришлось этого делать, потому что дверь в квартиру парня была не заперта. Это заставило Томаса заволноваться на долю секунды. Он прошел в квартиру, тихо закрывая за собой дверь. Ньюта не было слышно.

— Моррисон? — позвал Томас, но ответа снова не последовало, что заставило сердце Эдисона мгновенно пропустить удар от страха. Что-то было не так. — Ньют? — он со всех ног ринулся в гостиную, застывая в дверном проёме. Моррисон стоял возле окна, а у него в руках был пистолет, а комната пропахла сигаретным дымом. — Ньют? — прошептал Томас. — Что ты делаешь? Ньют?

Он повернулся к Томасу, и у того мгновенно всё внутри похолодело от такого взгляда ореховых глаз. Пустой. Безжизненный. Пожирающий всё на своём пути огонь боли. Всё внутри Томаса оборвалось. Он сделал шаг к Ньюту, но тут же застыл на месте, увидев, что Моррисон сжал пистолет в своей руке сильнее. Нет. Томас кричал, не веря в то, что видит. Не может быть. Ньют собирался убить себя. В этом не было сомнений. Ньют ничего никогда не боялся, а смерть в этой ситуации для него была лучшим выходом

— Привет, Томас, — дьявольски улыбнулся Ньют. — Ты пришел как раз вовремя, потому что я хочу, чтобы ты был свидетелем моей смерти. Можешь сделать мне одолжение, пожалуйста?

— Какое? — Томас абсолютно не узнал свой голос, потому что он задрожал от страха и паники.

— Застрели меня, пожалуйста, — абсолютно серьёзно сказал Ньют, продолжая смотреть на Томаса спокойно и адекватно, в то время как Эдисон был на грани истерики. Сердце, кажется, остановилось от увиденного и услышанного. Хотелось броситься к Ньюту, отобрать у него пистолет и прижать к себе, словно маленького ребенка, обнять и успокоить, но Эдисон понимал, что Ньют точно не шутит: он действительно не хочет жить. — Томми, убей меня!

Томас перестал дышать.

В его глазах отразился звериный ужас, который кричал только о том, как Эдисону сейчас страшно. Он никогда не испытывал подобного страха. Он смотрел на Ньюта, чувствуя, как к собственным глазам подступают слёзы. Всё не должно было закончиться именно так. Ньют был не в себе. Он, кажется, не понимал, что делает и о чем просит Томаса, ведь Эдисон никогда не сделает этого. Никогда. Он не застрелит Ньюта, даже если тот будет умолять об этом. Никогда. Ньют должен жить ради него, потому что сильнее всего на свете он нужен Томасу.

— Нет, — в голосе послышались нотки стали. — Ты прекрасно знаешь, что я этого не сделаю.

Истерика Томаса может сделать ситуацию только хуже, и Эдисон знал, что с Ньютом она абсолютно не поможет, значит нужно попытаться сделать вид, что он абсолютно спокоен. Это единственный шанс спасти Ньюта из лап этого безумия. Он должен это сделать. Он единственный, кто остался у блондина, и он единственный, кого, возможно, Моррисон может послушать.

Вдох-выдох

Вдох-выдох.

Вдох-выдох

— Что ты сейчас чувствуешь, Томас? — продолжал Ньют, пристально следя за реакцией парня напротив, который самым большим усилием воли сохранял спокойное выражение лица. — Ты боишься, скажи мне? Ты боишься, что я умру, поэтому отказываешься убить меня? Что ты сейчас чувствуешь? Давай, Томас, расскажи мне о своих чувствах, ведь ты это умеешь. Может, мне станет тебя жаль и я передумаю убивать себя? Давай же, Томми, не молчи. Разговаривай со мной, попытайся вправить мне мозги. Скажи, что смерть это не выход. Скажи, что всё можно решить другим способом. Ты ведь у нас хороший психолог, всегда пытаешься помочь всем, божий одуванчик, хороший ученик, но очень непослушная сучка. Грязная сучка.

Словами бьёт по лицу, но Томас не обращает внимания, потому что уверен, что это не настоящий Ньют. Настоящий Ньют любит Томаса так же сильно, как Томас любит его. Настоящий Ньют так не думает. Это всего лишь слова, которые не имеют значения. Эдисон знает правду.

Он скрещивает руки на груди и упрямо смотрит прямо на своего злейшего врага и одновременно самого любимого человека на свете. Ньют не отдаёт отчет своим действиям и словам. Его мозг затуманен. Ему плохо. Кто-то же должен мыслить здраво, верно? В этой ситуации только Томас способен держать себя в руках, хотя это чертовски тяжело, когда ты понимаешь, что можешь потерять любовь всей своей жизни, ведь сейчас Ньют настроен решительно. Это читается по глазам.

— Я не буду тебя убивать, я не хочу быть убийцей, — отвечает Томас крайне спокойно. — Я ничего не чувствую. Мне не страшно. Если ты хочешь умереть я не буду тебе мешать, я не буду тебя умолять не делать этого. Это ведь твоя жизнь, Ньют. И твой выбор. Хочешь — стреляй сам. Убивай себя сам.

Томасу страшно. Невыносимо. Сердце стучит в висках. Кислород застревает в лёгких и нет сил, чтобы проглотить тяжелый комок в горле. Если потеряет Ньюта, то потеряет себя. Навсегда. Этого нельзя допустить. Томас пользуется его же оружием — безразличием.

Томас научился у Ньюта многому. Например, научился управлять своими эмоциями в нужный момент. Смотреть на Ньюта в данной ситуации было невыносимо тяжело, ведь он сломанный, ненастоящий, пустой, ему всё равно на себя. Он, кажется, не слышит Томаса, который стоит ближе, чем нужно. Ньют уверен, что ему страшно, хотя он старается не показывать этого страха.

— Давай же, Томми, я испортил тебе всю жизнь, неужели не хочешь мне отомстить? — он провоцировал Томаса, говорил, говорил, говорил, не останавливаясь. Эдисон держался. Нужно было быть хладнокровным. Нельзя сломаться и показать свои настоящие эмоции. Нельзя показаться слабым в этих глазах.

Их корабль идет ко дну.

Он ищет виноватых. Ньют думает, что он виноват во всем, что произошло, но это не так. Нельзя было предотвратить смерть. Томас дышит, не отводя взгляда от Моррисона, будто силой мысли пытается заставить его бросить пистолет.

Сердце сжимается, падает и разбивается, волной боли расходясь по всему телу. Томас живет с ней, и это невыносимо — постоянно чувствовать себя ничтожеством, которое никому не нужно. Он понимает всё, что чувствует Ньют, ведь Томасу еще хуже, чем можно представить.

Томас молчит, не зная, что сказать.

— Не молчи, Томми, ну же.

Стоит на месте, не двигается: ноги прибило к полу, а внутри неистовый крик разбитого сердца, на котором кровью выцарапано то самое имя, имя того самого человека, что стоит совсем рядом. Слишком плохо. Слишком неизбежно.

— Ты не хочешь меня слушать, — пожимает плечами Эдисон. — Тогда зачем мне с тобой разговаривать? Если тебе все равно плевать на то, что я тебе скажу?

— А ты всё равно скажи, — кивает Ньют. — Я хочу послушать.

Вдох-выдох.