Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 96

Вдох-выдох.

Томас хочет заткнуть свой рот, но не получается. Паршиво. Им обоим было очень-очень плохо. Только Ньюту Моррисону было в разы хуже, ведь он прямо сейчас на глазах у Томаса, играл со смертью и смеялся ей в лицо, угрожая Эдисону пистолетом.

Умереть от рук любимого человека — не самая худшая смерть. Пожалуй, Томас не выдержит без Ньюта, и уйдет следом за ним.

— Только, когда будешь нажимать на курок, извинись за свою смерть перед Соней, — Томас знал, куда бьёт. В самую болезненную точку. Осознанно, ведь только так можно было достучаться до Ньюта, который потерял контроль над собой.

Сестра для Ньюта — это святое. Это семья. Хрупкая, но такая родная, такая важная, такая нужная. Без неё он не станет собой, не станет счастливее. Он боролся ради неё, а теперь смысла в борьбе не было.

Он обрел, но потерял.

— Она мертва, — прорычал Ньют. — Она мертва. Ей всё равно, и мне теперь тоже. Ей плевать на меня, а знаешь почему? Потому что, когда за тобой закрывается крышка гроба, всё заканчивается. Уходит боль, уходят воспоминания, уходишь ты. Там ничего нет, там пустота, Томас. Там нет продолжения жизни. Ты уходишь навсегда и не возвращаешься. Соня мертва, и она не вернется. Я не хочу и не буду жить без неё, потому что никакого смысла в этом нет.

Эдисон больше не сдерживается.

— В этом и проблема, Ньют! Тебя не волнует, что кто-то может пострадать, тебя не волнуют другие люди, а знаешь, что я чувствую? Я опустошен! И если ты умрешь, я буквально сойду с ума, — говорит Томас.

И это чертова правда — он не сможет без Ньюта. Так невыносимо чувствовать себя таким пустым и уязвимым. Эдисон плотнее сжимал челюсти, чтобы не закричать, но так хотелось, чтобы Моррисон, наконец, смог его услышать.

— Соня живет в твоем сердце, Ньют, — тихо прошептал парень, — а это значит, что она никогда не умрет для тебя. Она всегда будет рядом с тобой, будет поддерживать тебя, охранять от всех бед на свете. Она будет для тебя всегда живой, пока ты помнишь о ней.

— Черта с два, Эдисон, — выплюнул Ньют. — Подобная херня на меня не действует, даже не старайся. Ты думаешь, что я поверю, блять, в это? Какого черта ты вообще приперся опять?

Вдох-выдох.

— Ты знаешь ответ на свой вопрос, Моррисон, — отвечает Томас. — Разве не так?

— Я всё равно убью себя, Томми, — говорит Ньют. — Я всё равно сделаю это и мне плевать на всё, что ты сейчас скажешь, потому что ты мне не нужен, слышишь? Ты никогда не был мне по-настоящему нужен. Я всегда использовал тебя в своих целях, я влюбил тебя в себя специально, чтобы сделать тебе как можно больнее, чтобы разрушить тебя. Я использовал тебя, чтобы спасти Соню. Ты нужен мне был только для этого. Я признался тебе в любви, а ты поверил в это, как мальчишка, даже не подозревая о предательстве. Знаешь, если бы Алби сказал мне убить тебя, я бы сделал это, не задумываясь. Мне всегда было плевать на тебя. Ты так легко верил всему, что я говорю, это было даже забавно, потому что сучка влюбилась по уши в своего хозяина. Мне ничего не стоило одурачить тебя, Томас. Мне ничего не стоило разбить тебе твоё маленькое доверчивое сердечко. Ты веришь всем, ты всех прощаешь, ты всех любишь, ты такой чересчур правильный, что меня тошнит, понимаешь? От тебя тошнит, Томас. От твоей правильности, от твоей веры, от твоей надежды. Надежды нет. Ни на что. Томас, ты должен повзрослеть и, наконец, понять, что мы все по уши в дерьме, ты понимаешь? Ты ведь нихрена не понимаешь. Ты никогда не понимал, ты всегда был счастливым, беззаботным подростком, жил моментом и наслаждался своей жизнью, просыпался по утрам, потому что хотел проснуться. Ты не способен понять, что я сейчас чувствую.

— Я понимаю, — это было ошибкой, потому что глаза напротив загорелись недобрым огнем.

— Что ты, блять, понимаешь?! — закричал Моррисон. — Что ты, блять, понимаешь?! Давай, говори! — Ньют сделал несколько шагов к Томасу, тот несколько шагов от него. Инстинктивно. Неконтролируемо, потому что блондин абсолютно не контролировал себя.

Томасу на долю секунды стало страшно, и Моррисон сразу среагировал на это. Эдисон боится, потому что снова видит монстра, который хочет убивать. Он снова увидел в Ньюте монстра. Невыносимое чувство, заставившее Ньюта остановиться. Он не хотел делать Томасу больно.

Так сложно было обуздать свою ярость, он никогда не мог совладать с ней. Он был слишком слабым для этого. Ярость — это выход. Проломит кому-нибудь голову и сразу успокоится. Но сейчас в голове сработал переключатель, который не позволил Моррисону приблизиться к Томасу еще ближе.

Нельзя.

Не смей прикасаться к Томасу. Не смей делать ему больно. Не смей. Нельзя. Он этого не заслуживает. Эдисон почти не дышал, боясь сказать еще хоть что-то. Было действительно очень страшно. Чувство дежавю охватило парня. Почти так же, как тогда в отеле, хотя сейчас всё абсолютно иначе, ведь Ньют на самом деле боится сделать Томасу больно, поэтому делает четыре шага обратно к подоконнику, но огонь в глазах никуда не исчезает.

— Я понимаю, что тебе плохо, — осторожно прошептал парень, — я понимаю, Ньют, слышишь меня? — маленький шаг к нему.

— Стой на месте! — тут же угрожающе зашипел Моррисон. — Не подходи ко мне!

Томас остановился. Ньют был на грани, и только Эдисон мог вытащить его из этого состояния. Безумный взгляд, наполненный болью до самых краёв. Такая неописуемая душевная пустота.

— Я ничего не хочу, Томас. Я хочу умереть, — вот это была истинная правда. — Я хочу быть с Соней, я не смог её спасти, и я никогда не смогу простить себя за это. Я жил ради этого, я жил ради своей сестры, но теперь это всё не имеет значения, потому что я сдохну, потому что я хочу сдохнуть, а ты всегда всё усложнял, всегда бегал за мной, как щенок на веревочке — и для чего? Ты мог бы найти себе достойного человека, который бы тебя любил, ценил и уважал.

— Мне нужен ты, — прошептал Томас, — я люблю тебя, понимаешь? Мне не нужен кто-то другой, я люблю тебя, разве так сложно мне уступить? Мне не нужен весь чертов мир без тебя, Ньют, прошу тебя, послушай меня, позволь мне быть рядом с тобой, прошу тебя, пожалуйста.

Снова шаг. Снова огонь в глазах напротив. Неконтролируемый, бушующий пожар, который сжигает душу и самого Томаса дотла. Ньют не хочет, не может, ненавидит Томаса с каждой секундой всё больше.

— Не подходи ко мне! — угрожает Ньют. — Стой на месте, иначе я выстрелю. Ты ничего не понимаешь, потому что ты никогда не терял родных, у тебя есть родители, у тебя есть семья, а у меня нет ничего, я один, ты никогда не был в моем положении, ты не знаешь, что такое неразделенная любовь, ты не знаешь, блять, ничего, Томас! И хватит говорить, что ты всё понимаешь!

— Я хочу помочь тебе, — почти неслышно прошептал Эдисон, — но ты не позволяешь!

— Хочешь помочь? Хочешь мне помочь? — прошипел Моррисон. — Тогда убей меня!

— Если ты действительно хочешь умереть, то тебе придется взять меня с собой, — абсолютно серьёзно заявляет Эдисон. — Мне придется убить себя тоже, ведь я не представляю своей жизни без тебя.

Ньют смотрит на Томаса, от этого взгляда мурашки бегут куда-то вдоль позвоночника. Томас смотрит на Ньюта, так, словно, он — единственная причина, чтобы жить. Так и есть. И знаете, что самое невыносимое? По мнению Ньюта, он абсолютно не заслуживает Томаса.

Такого хрупкого и доверчивого.

Для чего он здесь? Какого черта? Вряд ли он может что-либо изменить. Это невозможно: Ньют уже сделал свой выбор и не откажется от него, даже если придется убить и Томаса тоже, хотя Эдисон был совершенно точно уверен, что Моррисон сильнее всего боится навредить ему. И он решил этим воспользоваться. Это выход. Это, пожалуй, самое правильное решение.

— Слышишь меня, Ньют? — делает шаг к нему. — Тебе придется убить и меня тоже, потому что я тоже не собираюсь жить без тебя.