Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 77

— Я не злюсь, Ньют, — прошептал Томас. — Я не злюсь. И я прощаю тебя.

Ньют улыбается, касаясь носом его виска.

— Это всё, что для меня важно, Томми, — а потом целует его в щеку, чувствуя, как тело Томаса мгновенно слабеет в его руках. Томас плавится в этих руках и ничего не может с собой поделать.

Это наваждение и проклятье. Они оба прокляты. По телу Томаса проходят заряды в двести двадцать вольт, когда руки Ньюта касаются его плеч, а губы нетерпеливо тянут ткань вверх, заставляя Томаса подчиняться. Томас не может сопротивляться этим глазам и мягким губам — он уходит на дно, утягивая Моррисона за собой. Они начинают целоваться. Нежно и осторожно. Ньют делает это впервые, позволяя Томасу сделать выбор, хочет он этого или нет, но ответ очевиден — он хочет, потому что только рядом с Моррисоном чувствует себя на седьмом небе, хоть и потом больно падать, но Томасу плевать на это. Всё, что сейчас важно — это Ньют. Такой настоящий и искренний. Такой добрый и нежный с ним. Такой осторожный и терпеливый. Такой медленный и горячий, как раскаленная лава.

Томас дышит, когда Ньют его целует.

Ньют чувствует себя живым только рядом с Томасом.

Он так важен. И так нужен.

Оба сходят с ума.

Ньют на самом деле боится прикасаться к Томасу в полной мере, он боится сделать ему больно или боится, что Томас просто исчезнет, но он никуда не собирался исчезать, он позволял Ньюту так много и желал большего. Сейчас всё это было абсолютно по обоюдному согласию и абсолютно по-другому. Не так, как раньше. Не так, потому что Ньют любит Эдисона до мурашек.

— Что ты делаешь? — шепчет Томас на грани слышимости.

— Прощу прощения, — тихо шепчет Ньют, продолжая целовать Томаса так, что у последнего подгибаются колени. — И прощаюсь.

Томас падает в бездну этих рук.

Тянет на себя и целует.

Мало. Ближе.

Эйфория заполняет Томаса до самых краев. Он живой, когда Ньют рядом.

Закипает кровь. Сердце стучит в висках. Нужно ближе. Жизненно необходимо. Они отпускают свои желания и отпускают себя. Это так важно. И так нужно. Томас больше не может злиться на Ньюта, а Ньют не может держать свои чувства в себе, позволяя им вырваться наружу.

Томас. Любовь всей жизни.

Ньют Моррисон так сильно ему благодарен.

И так сильно перед ним виноват.

Но Томас не держит обид, он разрушает в своем сердце стену боли и знает, что теперь сможет дышать даже без Ньюта, потому что это правильно. Правильные решения причиняют боль, но Томасу уже не больно, потому что Ньют больше не обманывает его, не обманывает себя.

Он любит Томаса. Так сильно. И Томас верит, потому что чувствует, что это правда.

Томас погружается в Ньюта с головой, а Ньют… Он готов к этому. Он готов отпустить Томаса навсегда, а Томас готов навсегда уйти, навсегда расстаться с Ньютом, расстаться с ним на такой прекрасной, но минорной ноте, отпустить свою любовь к нему. И оба знают, что эта ночь станет для них последней. Последней, когда они оба были счастливы.

Ньют просит прощения, когда целует медленно и осторожно, нежно и ласково, а Томас прощает Ньюту все его грехи, потому что не может иначе, потому что он сейчас рядом и большего не нужно. Томас позволяет, а Ньют делает счастливее, забирает боль и заполняет пустоту внутри Томаса собой.

Вдох-выдох.

Томас дышит рядом с Ньютом. И это так прекрасно. От этого по-настоящему сносит крышу и они оба не могут насытиться друг другом. Томас прижимает Ньюта всё ближе к себе, как обезумевший, как сумасшедший и улыбается, ловя губами нежную улыбку Моррисона. Они оба раскрываются в объятьях друг друга. И Томас не знает, почему Ньют улыбается, но эта улыбка так прекрасна, невероятна и изумительна.

Ньют хочет, чтобы Томас запомнил его именно таким. Таким настоящим. Ради него. Для него. Для Томаса. Ньют дарит ему свою улыбку. Осознано. И Томас не может не улыбаться в ответ, касаясь пальцами щек Моррисона и тот улыбается еще сильнее, целуя Эдисона снова.

— Почему ты улыбаешься? — спрашивает Томас.

— Потому что ты такой красивый, — отвечает Ньют. Без капли фальши. Искренне.

Фейерверк взрывается, и Томас тонет в океане счастливых эмоций, тоже улыбаясь, как ошалелый. И почему Моррисон никогда не замечал эту улыбку ангела, почему не видел, какие у него красивые глаза? Почему он заметил всё это именно сейчас? Почему не видел этого раньше?

Томас дышит и обнимает Ньюта за шею. Просто обнимает и всё. И теперь понимает, что его не оттолкнут, что удара не будет, что сам Ньют льнет к нему, зарываясь носом в волосы. Ньют настоящий. Прямо сейчас. Прижимает к себе Эдисона и улыбается. Улыбается. Улыбается. Улыбается, потому что его сердце снова бьётся.

Они прощаются и прощают друг друга. И оба счастливы.

Им не суждено быть вместе, но они впитывают это счастье в себя, чтобы запомнить.

Томас прощает, а Ньют прощается.

Но сейчас нет боли, потому что они вместе, потому что они рядом и ничего больше не важно.

Вдох-выдох.

Вдох-выдох

Томас знает, что по-другому быть не могло, а Ньют благодарен Томасу за понимание. Отпускать больно, но это необходимо. И обоим хочется расстаться так, чтобы потом вспоминать с улыбкой на губах.

— Томми? — тихо зовет Ньют.

— Что? — улыбается Томас.

— Ты должен мне кое-что пообещать, — серьезно говорит Ньют.

— Всё, что угодно, — кивает Томас.

— Обещай, что станешь счастливым.

— Обещаю, Ньют.

Это кажется концом для их истории, потому что на следующее утро Томас уезжает в Бостон навсегда, а Ньют Моррисон остаётся совершенно один. Но у него остаются воспоминания. Самые лучшие, потому что Томас сделал его счастливым.

И Томас улетал с чувством свободы и счастья, навсегда запомнив прощальные слова Ньюта:

— Томми, пожалуйста, запомни, что я тебя люблю.

Томас запомнил. Навсегда.

========== 21. ==========

Первое время Ньют пытался свыкнуться с мыслью, что больше никогда не встретится с Томасом в коридорах школы, не увидит его, когда он будет сидеть за своим столиком в кафетерии вместе со своим постоянным спутником жизни — Минхо, на которого сейчас даже смотреть страшно.

Томас действительно бросил свою привычную жизнь, бросил Минхо и решил начать новую жизнь. Конечно, Томас обещал звонить лучшему другу, но последний все равно был мрачнее тучи.

Единственный друг был сейчас за сотни километров от него, и из-за этого Райту хотелось содрать кожу со своего лица и залезть на стенку. Без лучшего друга было слишком одиноко и тоскливо.

— Если он уехал, значит так действительно будет лучше, — сказала Тереза, ободряюще положив руку на плечо Минхо. — Не переживай так сильно.

— Не могу, — Минхо мучительно ткнулся головой в парту. — Мы с ним были как две половинки одного целого, никогда не расставались, а теперь я совершенно один и мне плохо, а когда мне было плохо, то я всегда приходил к Томасу, и мы разговаривали. Могли целую ночь разговаривать, он меня поддерживал и успокаивал, когда мне это было необходимо, а теперь мне абсолютно не с кем разговаривать, и, если честно, это меня убивает. Он же мой лучший друг, я не смог его отговорить от этого, а он не смог остаться со мной. Нет, я понимаю, что ему несладко было здесь, рядом с Моррисоном, но я действительно не думал, что всё так серьёзно. И мысль, что я, возможно, больше никогда не увижу своего лучшего друга, меня добивает. Я хочу пойти и вытрясти из Ньюта всю душу, чтобы он вернул Томаса обратно.

— Может, он вернется? Отдохнет и вернется, — сказала Тереза. — Возможно, ему нужно время, чтобы успокоиться, обдумать всё, подумать, что делать дальше.

— Если Томас принял решение, то он никогда не изменит его, даже если ему будет очень плохо, — ответил Минхо. — Я знаю его как облупленного, если он что-то вбил себе в голову, то там хоть стой, хоть падай, но он не обернется назад, он будет идти дальше, потому что Томас именно такой, понимаешь? И я знаю, что он не вернется. Он никогда не вернется.