Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 76

— Ты закончил? — резко спрашивает Моррисон. — До свидания!

Ньют уходит. Снова. Минхо скрипит челюстью.

— Кажется, я начинаю понимать, почему Томас не хочет с ним говорить, — говорит Райт. — Нам нужен новый план действий, потому что мирные переговоры с этими ребятами не работают.

***

— Эдисон!

Крик Ньюта ударил прямо в спину, и Томас мгновенно ускорился, чуть ли не сбив с ног Минхо. Моррисон кинулся следом за парнем, намереваясь выпустить пар. Не важно как — ударить или накричать. Хотя, уже не было уверенности, что Моррисон сможет поднять на него руку.

Моррисон уже не тот. Они оба изменились. До неузнаваемости.

Уйти у Томаса не получилось — Ньют настиг его на выходе из школы, когда парень хотел спуститься по ступенькам. Ньют схватил его за шиворот и швырнул в сторону, чуть ли не взрываясь от ярости. Томас отвечал тем же неконтролируемым взглядом пожирающего огня.

— Что тебе надо? — прорычал Томас. — Свали с дороги, Моррисон.

— Я думаю, нам уже давно стоит поговорить, потому что иначе я проломлю тебе череп, а этого, поверь мне, я не хочу, поэтому ты сейчас выслушаешь меня, а потом катись ты на все четыре стороны.

— Что, доперло, наконец? Но я больше не хочу тебя видеть, и слушать тебя я тоже не буду, понял? Уйди! Оставь меня в покое! — Томас взвизгивает от неожиданности, когда Моррисон хватает его за локоть и тащит за собой в свою машину. Неконтролируемо и резко, причиняя Томасу еще и физическую боль.

— Придурок, отпусти меня! — кричит Эдисон, но Ньют гораздо сильнее его. Он запихивает Томаса в свою машину, обходит её и садится за руль. — Выпусти меня! Совсем рехнулся? Моррисон!

— Замолчи, Томас! Просто заткнись хотя бы на секунду! — шикает на него Ньют.

— Куда мы едем? Да, черт возьми, Ньют! Ты с ума сошел? — продолжает кричать Эдисон, но Ньют его не слышит. Когда Томас понимает, что кричать бесполезно, он успокаивается, смотря на Моррисона слишком внимательно.

Ньют злится?

Возможно.

Томас знает, что Ньют злится. Он чувствует. Он, пожалуй, слишком хорошо знает Моррисона. Как никто другой. Конечно, сейчас он хочет избавиться от всех нитей, которые связывают его с Ньютом, но это практически невозможно. Все шансы Томаса обречены, потому что Моррисон не собирается его отпускать. Точно не сейчас. По крайней мере, пока они не поговорят.

Его машина притормаживает у знакомого для Томаса подъезда, и Ньют снова тащит Эдисона за собой, намертво вцепившись ему в руку. Эдисон еле успевает за Ньютом, потому что тот идет слишком быстро. Моррисон открывает дверь своей квартиры и смотрит на Томаса выжидающим взглядом.

— Сам зайдешь или помочь? — нетерпеливо говорит он.

Томас заходит в квартиру, и Ньют с грохотом захлопывает за ними дверь, бросая ключи на тумбочку.

— Ты хотел поговорить, я слушаю! — произносит Томас слегка дрожащим голосом. Ему всегда было трудно контролировать себя рядом с Моррисоном. Последний будто высасывал из него жизнь по крупицам, заставляя задыхаться. В какой момент всё стало так напряженно? В какой момент они стали так тесно связаны? Томас знал, что всё меняется. Томас знал это с самого начала: стоило только Ньюту впервые поцеловать его, как весь прежний мир Эдисона рухнул в одну секунду.

Томас помнит всё. Он ничего не забыл. Такое не забывается. Ньют уже въелся ему под кожу, и Томас чувствует его прямо под ней. Невыносимое чувство. Ньют видит его насквозь, читает, как открытую книгу и от этого прожигающего взгляда не спрятаться, не убежать, не скрыться. Томас привязан к Ньюту, а Ньют привязан к Томасу. И каждая попытка разорвать эту связь заканчивается громким фиаско. Избавиться от этого невозможно. Сильнее, чем проклятье. Любовь теперь не имеет значения. Ненависть на первом месте.

— Сколько ты можешь надо мной издеваться? — рычит Ньют. — Сколько можно, Томас? Неужели, так трудно забыть всё и оставить меня в покое? Почему ты говоришь о любви, которой нет на самом деле? Для чего выставляешь себя чертовой жертвой? Где тот маленький серый мышонок, которого я знал? Я же просил тебя оставить меня в покое и не попадаться мне на глаза. Знаешь, меня это уже достало. Ты достал меня, разве не понимаешь?

Томас спокойно смотрел на Моррисона, не выражая своих эмоций. Абсолютно никаких.

— А теперь, послушай меня, Моррисон. Я никогда не издевался над тобой. Я никогда не причинял тебе боль, я всегда молчал в тряпочку, когда ты бил меня, даже когда изнасиловал меня тогда в отеле, даже тогда, когда у меня случилась истерика по твоей вине и я потерял контроль — я всегда молчал, я всегда был тише воды, ниже травы, потому что боялся тебя, как проклятый, потому что боялся сделать лишний вздох при тебе. Я всё пытался понять, почему ты так сильно меня ненавидишь, из-за чего всё это, ведь я не сделал тебе ничего плохо. Мне было плохо. Из-за тебя. Всегда. Постоянно. Ты не знаешь, что я чувствовал тогда и чувствую сейчас, и ты еще говоришь, что это я над тобой издеваюсь? Ньют, повзрослей, черт тебя дери. Я пытался тебе помочь, но тебе не нужна моя помощь, верно? Ты же гордый. Ты со всем справишься сам.

— Эдисон, ты просто должен меня послушать.

— А ты меня слушал когда-нибудь? А? Ты когда-нибудь слушал меня? Ты пытался меня хотя бы просто выслушать и понять? Ты мог не причинять мне боль? Ты же прекрасно видел, как мне больно, но ты всё равно, всё равно добивал меня. И добил. Окончательно. Ты убил во мне меня и мою любовь. И всё, что я сейчас чувствую к тебе — это ненависть. Ненависть, понимаешь? Я ненавижу тебя.

— Ты должен понять, что мы никогда не будем вместе, — тихо прошептал Ньют. — Потому что я не хочу этого. Я не хочу быть с тобой, Томас. Я знаю, что веду себя, как сволочь, но по-другому никак. Я люблю тебя. Да. Томас, я люблю тебя. Я люблю тебя, слышишь? Ты ведь эту правду хотел от меня услышать? Я люблю тебя. Но вместе мы никогда не будем.

Сердце Ньюта разбивается вдребезги, когда он снова смотрит на Томаса и понимает, что у того взгляд абсолютно пустой. Без эмоций. Наверное, научился управлять собой благодаря Ньюту.

Томасу больно? Скорее всего.

У него начинают дрожать губы. Эдисон начинает дрожать всем телом. Надо держаться. Надо держаться. Надо держаться, но это так сложно, потому что Эдисон лучше, чем Ньют. И он уже знает, что не сможет удержать себя от прыжка в бездну.

— Хорошо, — голос почти не дрожит. — Хорошо, Ньют. Как скажешь. Я ведь тоже больше не хочу быть с тобой.

Кто научил Томаса так красиво врать?

Эдисон спотыкается об свою ложь.

И злость сходит на нет, возвращается боль, которую можно прочитать по глазам.

Оба умирают. И так сильно хочется плакать, потому что конец, кажется, выглядит именно так. Ньют позволяет себе настоящему открыться и подходит к Томасу, а тот не может сдвинуться с места. Моррисон просит безмолвного разрешения, и он его получает, когда Томас прижимается к нему всем телом. Это похоже на прощание и на прощение? Да, ведь, они оба прощаются друг с другом и прощают друг друга. Безмолвно. Эдисон знает, что это конец. Эдисон чувствует это. Ньют оставляет его. Ньют ускользает от него. И внутри так пусто. У обоих. Невыносимо.

— Прости меня, Томми, — шепчет Ньют, утыкаясь носом в его плечо, — прости меня, пожалуйста. Прости меня, слышишь? Пожалуйста.

И вот Томас уже почти плачет, хватаясь руками за края его футболки. Он не может справиться с этим. Его ломает изнутри, потому что они действительно прощаются, потому что Ньют навсегда отпускает Томаса. Осознанно. А Эдисон не в состоянии его оттолкнуть и послать. Он снова его прощает. Влюбленный придурок. Где же его равнодушие, когда оно так нужно?

Вдох-выдох.

Запах клубники и шоколада заполняет лёгкие Ньюта. Так пахнет именно Томас. И это самый лучший запах на свете. Ньют отпускает себя и свои чувства, прижимая Томаса ближе к себе. Он пытается запомнить этот момент навсегда, потому что это не повторится больше никогда.