Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 63

Всё-таки Томас всегда благодарил всевышнего за то, что тот подарил ему такого друга, как Минхо, потому что в самых тяжелых ситуациях, он всегда был рядом, помогал и поддерживал и даже сейчас Томас не был один — Минхо всегда был с ним. И честно говоря, брюнет иногда не понимал, чем заслужил такой преданности, но не было ни единого раза, чтобы Минхо бросил его и за это Томас был искренне ему благодарен.

Посмотрев в сторону Ньюта, брюнет понял, что тот уже не спит. И сейчас от Томаса зависело очень многое, хотя ему всегда больно разговаривать с Мориссоном, он ожидал удара в спину, а теперь всё было гораздо сложнее. Блондин смотрел в потолок, не замечая присутствия Эдисона, тот крайне осторожно подошел к парню и чуть улыбнулся, когда Ньют всё-таки перевел свой взгляд на него.

— Доброе утро, — улыбнулся Томас. — Как ты себя чувствуешь?

— Замечательно, — буркнул блондин, — я ухожу.

Томаса словно холодной водой окатило. Ньют снова вёл себя слишком отстраненно и слишком предвзято по отношению к нему. Неужели, снова? Неужели все слова, сказанные вчера ночью, оказались пустыми и не правдивыми? Неужели Ньют снова оттолкнет Томаса и снова причинит ему боль?

Хотя, ему уже больно. Потому что от одного взгляда трещит по швам собственное сердце. Парень проглотил желание вцепиться в Ньюта и никуда не отпускать. Ньют поднялся на ноги и всего лишь один раз посмотрел на Эдисона. Ножом в спину.

Томаса снова проткнуло насквозь, потому что в глазах не было ничего. Темно и холодно. Всё снова было как раньше: ни одного намека на любовь, но это ложь. Он ненастоящий. Это маска. Очередная. Горькая и душераздирающая. Томас смотрит в упор, а руки снова начинают предательски дрожать.

Он не может его отпустить, потому что умрет без него совершенно точно. Он не сможет. Просто не хватит сил. Он не справится, если Ньют снова уйдет. Он погибнет от неконтролируемых эмоций. Он не сможет обуздать свою боль. Он сейчас слишком слабый, а с Ньютом он чувствует себя иначе. Он уверен, что Ньют помнит каждое его слово, он помнит своё признание.

Очередная игра на чужих чувствах. Нравится?

Душа Томаса уже давно не принадлежит ему, а сердце всегда выбирает Ньюта. От этого нестерпимо хочется спрятаться, скрыться, чтобы никто не нашёл, но не получается, потому что Томас сам добровольно идет прямо в руки к своему личному кошмару, который играет минор на его оголенных нервах и наслаждается. Наслаждается. Наслаждается.

Томас тоже хочет получить хоть немного наслаждения, он хочет, чтобы боль ушла, и он знает, как это сделать. Боль может забрать только тот, кто её причинил. Казалось, что Ньют совершенно спокоен, но на самом деле нет. Чем ближе был Томас, тем сложнее ему становилось себя контролировать. Чертово проклятье, которое скрывается за гранью чужих зрачков, которые оголяют душу Моррисона, вынимают сердце и греют в своих руках, отогревая ото льда.

Шаг. Ближе. Он не смотрит. Шаг. Как можно ближе. Необходимо.

Посмотри на него, Ньют, посмотри на него, давай же, посмотри на него.

Вдох-выдох.

Дыши, Томас, он любит тебя. Просто делает вид, что это не так. Он любит тебя. Он сам признался тебе в этом, он не мог сказать это просто так, потому что чувства всегда исходят из сердца, и Ньют не может так бессовестно солгать. Не может. Не может. Не может. Не может. Не может. Пожалуйста, только не это. Пожалуйста, не надо делать больно. Пожалуйста, он ведь не переживёт этого снова.

Томас закусывает губу. Снова кусает свои чертовы губы, потому что боится не сдержать эмоции, а Ньют даже не смотрит на него. Сейчас это даётся особенно тяжело, потому что взгляд парня прожигает в нем дыру и через неё начинает вытекать пустота. Та, которая внутри Ньюта прямо сейчас. Он не смотрит в сторону Эдисона, но слышит его тяжелое дыхание. Ритм сердца срывается, потому что Томас подходит ближе и почти болезненно проводит щекой по его правому плечу: Ньют едва ощутимо дергается, когда Томас целует оголенный участок кожи. Слишком нежно и осторожно. Вдыхает запах Ньюта, словно наркотик и смотрит на него вновь.

— Не отталкивай меня, пожалуйста, — просит Томас почти умоляюще, — ты можешь мне верить, правда.

Проклятье. Самая главная ошибка Ньюта — это то, что он сейчас всё-таки посмотрел на Эдисона, и его собственное сердце пронзительно завопило, оглушая своим криком хозяина. Шоколадные глаза смотрели на него с нескрываемой надеждой и доверием. Никто и никогда не смотрел на Моррисона так, как на него Томас в эту секунду. Пожалуйста, не разбивай ему сердце снова, потому что он не переживет. Ты же любишь его, Ньют, ты же действительно любишь его, а он любит тебя. Всем сердцем. Всей душой. Всем своим существом.

Он продолжает прощать и тянуться к тебе даже тогда, когда его протыкает иголками твоей эгоистичности, потому что никто и никогда не любил тебя так сильно, как тебя любит Томас. И никто не полюбит тебя сильнее. Томас отдал тебе своё сердце, свою душу. Он отдал тебе всё, что у него было.

Посмотри, черт возьми, на него. И пропади.

Просто взгляни. Сердце останавливается именно в тот момент, когда Томас целует его в уголок губ и слышит рваный выдох. Эдисон понимает, что Ньюту тяжело сдерживаться, но он слишком терпеливый, поэтому всё равно добьётся взаимности от Ньюта или умрет. Прямо здесь и прямо сейчас.

Больше нет сил терпеть эти издевательства, больше нет сил терпеть эту невыносимую боль, и Томас даёт ей выход, покрывая поцелуями чужой подбородок, прижимается к Ньюту всем телом и буквально впечатывает того в стену. Задыхается и целует, ощущая, как стремительно уходит на дно, втягивая Ньюта в свои напряженные до предела легкие, которые наполняются кислородом от соприкосновения с такой желанной кожей.

Наваждение.

Томас не знает, что он делает.

Возможно, что даже не осознаёт.

Боль в его теле достигает уже почти критической отметки, и избавиться от этого можно, только если он получит то, чего так нестерпимо хочет, а он хочет Ньюта. Прямо сейчас. Прямо здесь. И совершенно наплевать. что будет дальше, потому что Томасу нужен Ньют. Он чертовски нуждается в нём прямо в эту самую лучшую секунду своей никчемной жизни. Руки Мориссона хватаются за его плечи, но не причиняют боли. Ньют выжигает Томаса изнутри, ореховые глаза бьют в самое сердце и Эдисон почти падает в объятья чужой тьмы. Добровольно оказывается в ней, и так исступленно прижимается к блондину всем телом, заставляя сердце останавливаться от крайней степени напряжения.

— Не смей меня отталкивать, — шепчет Томас в самые губы своего самого любимого врага. В зрачках напротив разгорается огонь, чертов будущий пожар, в котором Томас сгорает почти сразу же, а следом сгорает и Моррисон, потому что до невозможности красивые глаза Томаса смотрят на него с мольбой и обожанием.

— Я даю тебе шанс сейчас отпустить меня, — рычит блондин, — я даю тебе это чертов шанс, потому что ты не хочешь этого на самом деле, это всего лишь гребаные инстинкты, Эдисон.

— Мне плевать, Ньют, слышишь? Мне всё равно, я чувствую ЭТО внутри себя, я чувствую тебя внутри себя, я слышу твоё дыхание под своей кожей и я хочу этого. Пожалуйста, — руки Эдисона скользнули по плечам напротив. Кожа Ньюта была настолько горячей, что парню показалось, что на его ладонях останутся ожоги. Томас так сильно нуждался в Ньюте, — поцелуй меня, пожалуйста, поцелуй меня.

«Пожалуйста» звучит слишком обреченно, глаза выворачивают душу и оголяют самую суть, в глубинах этих глаз плещется океан, в котором Моррисон тонет. Пропадает. Захлебывается и камнем идет на дно. Исчезает в чужих волнах болезненного разума.

Томас просит. Томас умоляет и поддаётся вперед, оставляет на этих губах короткий поцелуй и зажмуривается, ожидая, что сейчас всё-таки получит по морде, но ничего не происходит секунд пять, а потом губы Моррисона, наконец, накрывают его и Томас понял, что умереть хочет только в этих руках.

Ньют ловит чужой выдох и впивается пальцами в чужой затылок, притягивая всё ближе, но Томас сам хочет, чтобы между ними не осталось ни единого миллиметра, поэтому скользит руками по чужой спине, в попытке прижать Ньюта к себе еще ближе. Безумие. Это не похоже на его первый раз тогда в отеле, сейчас всё иначе. Эдисон сам хочет этого до звездочек в глазах. Он хочет почувствовать облегчение и он его действительно чувствует, когда Ньют припадает губами к его шее.