Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 64

Вдох-выдох.

Томас дышит, погружаясь в чужой омут с головой. И все мысли заполнены только Ньютом. Только одним им и всё. Это такое сладкое безумие. Томас и не знал, что может так сильно чего-то хотеть. Ему хотелось кричать и он кричал, задыхаясь от своего внутреннего крика и снова дышал, когда чувствовал такие желанные губы на своих. Поцелуев было слишком мало. Хотелось ближе, гораздо ближе.

Кровь стучит в висках. И парень теряет себя в чужом пламени, сгорает заживо, вплетая пальцы в блондинистые волосы, притягивая всё ближе. Губы Ньюта целуют, а Томас откликается на каждое движение, толкаясь бедрами навстречу к Моррисону, тот тихо рычит и целует Эдисона с еще большим азартом.

Голова начинает кружится от неосторожных движений. Ньют отрывается от терзания чужих губ только для того, чтобы стянуть с Томаса футболку. И они с каждым прикосновением становятся только ближе, и кажется, что роднее. Пальцы Томаса предательски трясутся, когда он пытается справится с ремнем на джинсах Моррисона.

Сумасшествие. Взглядом у Томаса вынимают сердце и забирают душу. Он взрывается, когда понимает, что не ошибся — Ньют тоже хочет его. Слишком сильно. Нестерпимо. Жарко. Ближе. Томас проводит руками по торсу парня, смотрит на реакцию блондина, и отдача не заставляет себя долго ждать, ибо стайки мурашек стремительно расползаются по всему телу именно там, где его касаются руки Томаса.

Ньют нуждается в Томасе слишком сильно. И сдерживать себя уже практически больно. Они уже давно поменялись местами, и теперь Томас был прижат к кровати за руки, выгибаясь так, что рисковал сломать себе позвоночник, поддаваясь навстречу губам Ньюта. Таким горячим и страстным. Никто из них, наверное, еще и не понял, что они уже давно перешли эту дозволенную грань, позволяя страсти и потаённым желаниям диктовать свои правила.

Это правильно. Это так, черт возьми, необходимо

Томас понимает, что боль уходит. Медленно и постепенно. Ньют забирает её по маленьким крупицам. Обоим сносит крышу и нет мысли о том, что-то, что происходит — неправильно, потому что оба уже проиграли своим чувствам.

Тело Эдисона слишком остро реагировало на каждое прикосновение Моррисона, и он выгибался, рискуя сломать к черту свой позвоночник. Всё слишком правильно. Так, как и должно быть. Томасу сейчас казалось, что он попал в ад и ему изнутри выжигают душу, но он был не против.

— Ньют, — тихий шепот на ухо будоражит затуманенное сознание, выдержка рушится к чертям, — ближе, прошу.

Томас так сильно прижимал Ньюта к себе, что казалось, что они сейчас просто соединятся воедино. Ньют чувствовал, как это тело дрожит под его руками и было понятно, что Эдисон уже не в состоянии терпеть. Знаете, как сносит крышу, когда ты понимаешь, что именно этот мальчишка заставляет тебя сходить с ума, возвращает к жизни, заставляет дышать и верит в тебя каждой клеточкой своего тела.

Томас — не Алби.

Оба сейчас дышат друг другом. переплетаясь душами и сердцами. Боль сходит на нет, потому что Томас отдает Ньюту всего себя. Осознано и желанно. И вы даже не представляете, как взрывается сердце Ньюта, когда Томас начинает улыбаться и сам целует его, потому что осознание, кажется, приходит: Томас любит его так сильно, что не может дышать. Он, черт возьми, любит его. Он любит его. Любит его. Любит его.

До сумасшествия.

Позволяет Ньюту всё, что тот захочет. И совершенно не желает расставаться с этими

великолепными ощущениями горячих рук на своём теле. Оно так сильно жаждало Ньюта, и у того отказывали последние тормоза. Томас абсолютно не сдерживает себя, желая показать блондину, как ему сейчас хорошо. Он загнанно дышит Ньюту в шею и целует её, прекрасно помня, что это его слабое место.

Надрывной шёпот врывается в сознание.

— Сделай это, Ньют, прошу тебя, — и оба понимают, о чём просят эти манящие и сладкие губы. Этот шепот похож на жалобный скулеж. Томас больше не способен держать это в себе, провоцируя Моррисона неосторожными движениями бедер.

Томас хочет, чтобы он чувствовал, как сильно он хочет его. Ньют заглядывает в глаза Эдисона и не видит там страха. Совершенно. Есть только дикое желание почувствовать блондина каждым своим нервом. Ньют знает, что не сможет остановить себя, даже если Томас захочет. Слишком сильно он этого хотел. И когда губы снова впиваются в его губы, Ньют понимает, что назад пути уже нет.

— Я не смогу остановиться, — прошептал Ньют, — я не смогу сдерживать себя.

— Не останавливайся и не сдерживайся, — служит ему ответом, а потом Эдисон снова прижимается губами к его плечу, желая оставить там свой отпечаток, — потому что мы оба этого хотим.

Он погибает. Томас стонет ему в губы и снова выгибается, когда первый палец медленно входит внутрь, заставляя Эдисона лихорадочно глотать воздух ртом и искать губы, чтобы спрятать в поцелуе предательский и до жути пошлый стон. На плечах Ньюта уже совершенно точно останутся царапины, потому что Томас старается удержать себя от падения в бездну, но всё равно падает, а Ньют падает следом, ловя губами каждый следующий следующий вздох Эдисона.

Это не похоже на то, что произошло между ними в отеле. Ньют не хочет причинять боли Томасу, поэтому пытается держать себя в руках, но когда Томас толкается вперед, насаживаясь уже на три пальца и самозабвенно стонет, Ньют понимает, что самоконтроль уже давно потерян. Томасу нужно больше Ньюта. Больше. Иначе он просто умрет. Его сердце просто взорвется от напряжения. Томас заставляет Ньюта посмотреть на себя, проводит пальцем по его правой щеке и кивает. Это служит для Ньюта абсолютным и безоговорочным согласием.

Бездна затягивает всё глубже в себя. Томас давится позорным всхлипом, когда Ньют, наконец, входит в него и останавливается, пристально смотря в глаза напротив, которые пытаются зацепится хоть за что-нибудь, но везде эти глаза. Глаза Ньюта. Темные зрачки и огонь в них. Сейчас всё иначе. Всё абсолютно по-другому.

— Я в порядке, — кивает Эдисон и сам толкает вперед, срывая с губ Ньюта тихое шипение.

Чувство заполненности срывает крышу. И Томас так сильно сжимает Ньюта внутри, призывая двигаться. Томас принимает его почти без боли, наверное потому, что слишком сильно этого хотел, и заходится в собственных стонах, когда Ньют задевает особенно чувствительную точку.

Томас абсолютно не собирается сдерживать себя и сам двигается навстречу движениям Ньюта и понимает, что пустоты внутри уже нет, он впервые за долгое время заполнен до самых краёв и может нормально дышать, потому что рядом тот, кого он любит больше жизни, а самое главное то, что Ньют тоже любит его.

— Мой, — шепчет Ньют или рычит. — мой.

Томасу кажется, что он ослышался, но такое не может просто показаться.

Перед глазами взрываются мечты и новый стон тонет в жарком прикосновении губ. Томас уверен, что теперь он навсегда принадлежит только Ньюту, но это ведь правильно? Да, потому что они любят друг друга. Томас заставляет Ньюта чувствовать себя живым, настоящим и нужным. Этот парень возвращает веру в то, что его сердце всё ещё умеет по-настоящему любить.

Каждый толчок заставлял Томаса прятать лицо в сгибе чужой шеи и целовать, целовать её до кровавых засосов. Ему было так хорошо, потому что именно сейчас они с Ньютом были единым целым, связаны и влюблены. Томас дышал, когда Ньют целовал его, а Ньют ощущал, как в его сердце распускаются цветы от невероятной близости с Томасом.

Хотелось ближе. Глубже. Неконтролируемо. Несдержанно. Ньют кусает губы Томаса и тут же слизывает маленькие капельки крови, и это еще сильнее заставляет Томаса плавится в его руках. Он стонет, принимая Ньюта почти полностью, чувствуя приближение оргазма, но кажется. что обоим чертовски мало этого.

— Ньют, — задыхается Томас, — боже, — он впивается зубами в собственные губы и дергает Ньюта на себя, чтобы соединить их губы. Мало. Слишком. Мало. Томас срывает голос и царапает спину, когда Ньют по-собственнически кусает его в ключицу, оставляя на ней красивый след от своих зубов. Этого мало. Хотелось, чтобы на этом теле не было не единого нетронутого места.