Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 16

Томаса хватают за рубашку и разворачивают к себе лицом. Скалятся. Сердце падает в пятки, выворачивает наизнанку от одного взгляда. Противно. Эдисон ждет удара, и он его получает сполна, потому что их четверо., а он один. Из разбитого носа хлещет кровь. Томас валится на асфальт, тут же отползая в сторону от нападающих.

— Не трогайте меня, ублюдки! — Томас почти кричит. Они удивленно вскидывают брови и смеются так, что у Эдисона кровоточат внутренности. Кажется, да. Противно.

— Значит, Моррисону можно тебя трогать и трахать, как захочется? А нам нет? Несправедливо. Иди-ка сюда, сладкий, шлюха должна быть общей.

Томаса кажется бьет током, когда чужая рука касается его колена. Он скорее инстинктивно, чем осознанно бьет противника по лицу и вскакивает, снова пытаясь бежать, чуть ли не сбивая с ног Ньюта. Испуганные глаза смотрят на Моррисона с мольбой. Ньют отпихивает Томаса за свою спину и скрещивает руки на груди, смотря на своих шавок.

— Я что говорил насчет него? — Моррисон кивает в сторону Эдисона.

— Трогать его можешь только ты, — тихо отозвались те.

— Вы тупые? —Ньют хватает за затылок одного из них и заставляет смотреть в глаза. — Он моя шлюха, понятно? Моя сучка, дышать в сторону которой я вам не советую, иначе я вам косточки пересчитаю. Хотите?

Томас не двигается и не дышит, испуганными глазами смотря на них. Сердце снова колотится, рискуя проломить грудную клетку. Ньют слишком злой прямо сейчас. И Эдисону кажется, что он просто сейчас набьет им морды, но они уходят, получив приказ своего хозяина. Томас хочет вздохнуть от облегчения, но не получается, потому что его страшный кошмар всё еще рядом.

— Иди сюда, — говорит Ньют.

Томас продолжает стоять, не решаясь подойти.

— Ты глухой? — Ньют снова скалится. — Сюда иди, я сказал.

Не просит. Приказывает. Томас ведь не человек. И его желания не важны. Он всего лишь пустое место. Маленькая личная сучка с меткой Ньюта на теле. Хочется кричать, но Томас молчит. Не позволяет себе заорать в лицо блондину всё то, что он о нём думает. Может, пожалеть, хотя Эдисон уже жалеет. Куда уж больше? Нельзя ненавидеть Томаса сильнее, чем его ненавидит Ньют.

Так сильно ненавидеть просто нельзя, но Ньют ненавидит. Томас ощущает эту ненависть всей кожей. И от это по-настоящему больно, правда. Он же не заслуживает такого обращения, такой холодности, такого безразличия, которая пробивает Эдисону все внутренности, превращая их в кровавое месиво. Не жалеет. Ни капельки. Ньют же не чувствует ничего.

Маска? Возможно. Что же твориться внутри тебя, Ньют Моррисон?

Не расскажешь?

Конечно, не расскажет. Паршиво. И откуда он только тут взялся в такое позднее время?

Подрабатывает ангелом-хранителем на полставки? Неудачная шутка. Из Моррисона никогда не получится ангел, а вот дьявол — самое то. И что теперь его благодарить надо? Томас не сможет.

Вдох-выдох.

Всё хорошо. Всё хорошо. Всё хорошо. Лучше он, чем они всё-таки.

Странно и страшно.

Сердце протяжно воет. Интересно, а оно способно когда-нибудь успокоиться? Видимо, нет. Особенно, когда Ньют ближе, чем на метр, а заткнуть его получается с трудом. Или вообще не получается.

— Эдисон!

Томас вздрагивает, но всё подходит ближе к Моррисону, но останавливается в полушаге от него. Инстинкт самосохранения говорит сам за себя. Томас не доверяет Ньюту. Возможно, что он никогда не сможет ему доверять. И это правильно.

— Как ты здесь оказался? — тихо спрашивает Эдисон.

— Лучше скажи спасибо, — Ньют даже не смотрит в его сторону. Это раздражает.

Его голос заставляет Томаса дрожать всем телом. Казалось, что его протыкают иголками из слов. Безжалостно. Эдисон даже дышать рядом с ним не может нормально. потому что страх на подсознательном уровне сковывает его, крича о том, что Моррисон плохой, что Моррисон — эгоист и ублюдок.

Тогда зачем он остановил их?

Вдох-выдох.

Кровь из носа капает на асфальт. Эдисону больно, но он молчит. Ньют хватает Эдисона за куртку и тащит по направлению к отелю. Томас не сопротивляется, он знает, что это абсолютно бесполезно прямо сейчас, потому что Моррисон одним словом может заткнуть его, его пальцы намертво вцепляются в его запястье, и Ньют идет напролом, слыша тяжелое дыхание в макушку.

— Куда мы идем? — всё-таки спрашивает Эдисон.

— Захлопнись! — тут же говорит Моррисон. — Просто заткнись!

Эдисона вталкивают в собственный номер. И он непонимающе смотрит на блондина.

— Рубашку снимай! — не просит. Приказывает Мурашки бегут по позвоночнику от этого взгляда. Кровь вскипает в жилах от напряжения. Эдисон вытаращивается на Ньюта еще больше, но блондин тут же подлетает к нему и буквально сдирает с него эту злостную рубашку. Томас даже осознать не может, что происходит, но в следующую секунду его толкают на кровать. Неконтролируемо. И даже больно.

— Не подходи ко мне, Моррисон! — испуганно вопит Томас.

Неужели, опять?

— Заткнись!

Эдисон даже вздохнуть не успевает, когда чувствует холодные губы на своих. Его безжалостно вдавливают в матрас. Запах корицы и ментола выбивает последний кислород из легких Томаса и он снова задыхается, вцепляясь пальцами в затылок, чтобы оттолкнуть блондина.

— Не смей… — тихо шипит Моррисон.

Эдисон совершенно не понимает, что происходит, но он не может сопротивляться этому напору. Ньют находил нужные точки на этом теле и заставлял сдаться уже во второй раз. Снова неосознанно, но кажется желанно. Ньют не позволяет Эдисону даже дышать. сминая его губы в грубом, жарком поцелуе, пытаясь подчинить. И Томас подчиняется, целуя блондина в шею. Проклятье. Срывает крышу. Мягкие губы осторожно прижимаются к теплой коже и Томас судорожно выдыхает, опаляя шею врага горячим дыханием. Здравый смысл потерян. Томас понимает, что это неправильно, что он не должен позволять Моррисону снова воспользоваться им и уйти, но губы, которые он ощущает на своих ключицах, говорят об обратном.

Ньюту просто нужно это. Снова, потому что с Томасом он чувствует себя живым. Да, прямо сейчас, он живой. И возможно, что настоящий. Моррисону необходимо снова чувствовать разгоряченную кожу под пальцами, которая бы покрывалась мурашками от его прикосновений.

Ньют не понимает. Он просто нуждается. И берет то, в чем сейчас нуждается. Как в бреду. Запах шоколада и клубники сводит с ума, Моррисон вдыхает и понимает, что задыхается, ловя губами судорожное дыхание. Непонятно у кого сердце стучит сильнее — у Томаса, потерявшего связь с реальностью, или у Ньюта, потерявшего контроль. Выгибается. Взрывает изнутри. Прикосновения раскаленный металл. Плевать на то, что будет потом. Плевать на всё.

Он хочет еще. Ещё. Его. До блядских искорок в глазах, до мурашек по коже. Его. Томаса. Всего. Целиком и полностью. Каждой клеточкой своего тела. Это какая-то звериная потребность, потому что поверх старых засосов он наносит новые, ловя губами каждый следующий вздох своей жертвы. И в сознание врывается мысль, что Томас не отталкивает его, а притягивает ближе, позволяя холодным рукам касаться впалого живота. Целует. Жадно. Ненасытно. Слишком жарко, заставляя сердце Эдисона чуть ли не останавливаться от восхитительного ощущения теплоты чужого тела, вжимающегося в него. Это кажется неправильным. Потому что Томас должен презирать его сильнее, чем когда-либо, но вместо презрения появляется неконтролируемое желание слиться с Ньютом в одно целое. Какого черта? Какого черта его поцелуи так сильно лишают рассудка?

Томас знает почему ему вдруг стало так хорошо и поэтому позволяет Ньюту всё, что вздумается. Только чтобы не останавливался. Только чтобы продолжал эту сладостную пытку. Натыкается на его взгляд и падает в бездну, утягивая Ньюта за собой.

Вдох-выдох.

Поцелуи лишают дыхания, но заставляют дышать. Хочется. Ближе. Ещё. Как можно больше. Дольше. Томас не думает, он просто делает. Целует Ньюта осторожно, будто пробует его вкус, пытаясь запомнить его целиком и полностью и чувствует, как Ньют прикрывает глаза, позволяя губам Томаса поцеловать его в нос, в подбородок, медленно и осторожно коснуться шеи, перебирая руками пряди золотистых волос. Он чувствует, как сильно стучит сердце Ньюта, как быстро губы Ньюта движутся навстречу его губам.