Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 17

Осознание.

Ньют нуждается в любви. И кажется, что в любви Томаса. От этой мысли всё холодеет. Он не ошибся. Ньют ловит его стон, выводя замысловатые узоры на его животе, не спеша касаясь руками пряжки ремня. Эдисон распахивает глаза и натыкается на голодный, звериный взгляд и на ухмылку чертового победителя, которую тут же хочется стереть с этого чертовски красивого лица. Почему Томас никогда не замечал, какой Моррисон всё-таки красивый? Какие у него длинные ресницы? Какие глаза, отнимающие душу одним взглядом, но сейчас Томас не против, потому что он готов её отдать, целуя Моррисона в родинку на щеке. Улыбается, когда Ньют едва вздрагивает. Кажется, что ему это действительно нравится. Он тяжело втягивает воздух в ноздри, заставляя Томаса улыбнуться. Слабое место Эдисона — это ключицы, а слабое место Ньюта — это шея.

Всё понятно.

Мурашками по коже. Он хочет, чтобы Ньют продолжил. Да, чтобы он продолжал его целовать, потому что ему нравилось всё это прямо сейчас. Невообразимо. Запретный плод сладок, и Ньют — запретный плод, который Томас всегда хотел испробовать. Искушение. Наваждение. Страсть. Поцелуи, чтобы заглушить чужие стоны. Сердце Эдисона отчаянно орет, прося пощады, но Томас затыкает его, отдаваясь полностью в эту руки. Руки дьявола.

— Эдисон, ты наглеешь, — рычит на ухо и кусает. Томас прикрывает веки, поддаваясь бедрами вверх, вынуждая Ньюта действовать быстрее, — а за наглость тоже наказывают.

Неразборчивое мычание служит ответом.

И Моррисон наказывает свою наглую сучку. Именно свою, которая принадлежит только ему.

Томас подрывается с постели, лихорадочно ища глазами кого-то в темноте. Дыхание слишком сбитое и неровное. Всего лишь сон. Это был всего лишь сон.

Какого черта?

Томас соскакивает с постели, почти бегом скрываясь в ванной комнате. Ледяная вода возвращает потерянный рассудок. Это был всего лишь сон. Сон, в котором они с Ньютом занимались сексом в его номере. Какого черта это было?

Вдыхай воздух, Томас.

Дыши.

Ничего не было.

Это больше никогда не повторится. Не должно повториться больше никогда. Ньют изнасиловал тебя.

Подумай, что ты делаешь.

Подумай и просто дыши.

Вдох-выдох.

Успокоиться прямо сейчас не получалось. Абсолютно никак.

В запотевшем зеркале Эдисон видел отражение испуганного подростка, который, казалось бы, совершил убийство. Убийство своего здравого смысла. Ньют теперь преследует его еще и во снах. Неправильно. Паршиво.

Эдисон не хочет смотреть на свою шею, потому что на ней нет живого места. Засосы. Проклятые метки, напоминающие о вчерашней ночи. Теперь всё-таки, нужно избегать Ньюта еще больше. Он опускает голову под холодные струи воды и пытается избавиться от недопустимого наваждения.

Пошел вон из моих мыслей, Моррисон. Пошел вон из моей головы. Я ненавижу тебя.

Так правильно. Так нужно.

***

Ньют видит Томаса на завтраке. Тот сидит за самым отдаленным столиком и медленно жует яблоко, словно через огромную силу. Весь бледный и даже какой-то испуганный. Невыспавшийся. Встревоженный. Моррисон безразлично разглядывает его макушку, когда сидит не так далеко от него. И Томас будто чувствует его взгляд, но боится обернуться.

Маленький, испорченный ублюдок.

Что ты чувствуешь? Давай расскажи. Тебе больно? Твоя боль — мой приз. Приз для победителя. Униженный, оскорбленный ребеночек, который благодаря Ньюту стал взрослым.

Томас ерзает на стуле и его лицо искажает гримаса боли. Он прошлой ночью практически разорвал его. Неудивительно, что ему больно. Волна удовлетворения накрывает его с головой. Когда больно другим — Ньюту хорошо, а когда больно Томасу — Ньют счастлив.

Он заслужил.

Ньют уверен в этом.

Томас дергается под его взглядом.

Маленький, невинный ребенок.

Твоя боль, как запретный плод, который хочется вкусить сполна. Давай же, покажи её. Я хочу этого. Я хочу видеть твою боль, я хочу увидеть подчинение, я хочу увидеть верность в глазах своей собачонки, Давай же посмотри на меня, сука. Обернись и посмотри на меня. Покажи мне свой болезненный взгляд. Покажи отблески слёз в глазах. Давай же, ублюдок.

Томас поднимается, закидывая рюкзак с учебниками себе на плечо. Ньют прожигает его взглядом. И знает, что Томас бежит сейчас именно от него, быстро хватая свою любимую книгу и почти бегом скрываясь от холодного взгляда.

Но Ньют все равно преследует его. Он везде, куда бы ни посмотрел Эдисон. Каждый раз он видит золотистую голову везде, где находится. Это уже гребаная паранойя Вот зачем Томас соглашался на этот никому ненужный конкурс? Прошел всего лишь один день пребывания в чужом городе, а Томасу уже хочется утопиться, потому что тут слишком много Ньюта на один квадратный метр.

Ну и какого черта?

Почему?

Томасу хочется щипать себя очень долго, но он не просыпается. Не просыпается, как сегодня утром. Какого черта Ньют лезет в его голову? Так не должно быть. Это неправильно.

Кажется, что сбежать от этого не получается, потому что это сидит внутри.

Кажется, что Ньют сидит внутри.

Теперь Томас боится его гораздо сильнее, чем до этого.

Нужен минимум Ньюта. Минимум проблем.

Забудь, забудь, забудь. Пожалуйста, просто забудь.

Но забыть не получается.

Кажется, будто Томас медленно сходит с ума. И он не знает, как это остановить.

Он до ужаса боится того, что с ним происходит.

Презрение.

Ненависть.

Злоба.

Почему этого нет?

Почему его внутренний мир так опустошен?

Прикосновения, поцелуи из сна такие реальные, и Ньют такой реальный. Прямо там. Прямо в его собственном номере. Черт возьми, почему Томас продолжает думает об этом? И почему его трясет от этого? Почему? Что происходит?

Волосы жесткие, губы мягкие.

Наваждение.

Чтобы избавиться от искушения — поддайся ему.

Что?

Томас испуганно подскакивает, когда слышит звонок своего мобильника. Кажется, это Минхо. И он звонит уже, наверное, раз десятый, но Эдисон так глубоко погряз в своих мыслях, что не услышал его. Ну и что говорить Минхо? Он абсолютно не знает. Внутри странная болезненная пустота, которая чертовски пугает брюнета, а желание провалиться сквозь землю, чтобы его никто не видел, никто не трогал, слишком острое.

У Томаса болит голова.

У Томаса болит всё тело.

А в голове ни единой связной мысли.

Но что делает Томас? Томас улыбается. Конечно.

— Привет, Минхо, — весело прощебетал Эдисон. — Я в порядке. Всё отлично.

Всё плохо.

***

Ньют курит, когда хочет успокоиться. Ньют трахается, когда хочет снять напряжение. Но сейчас он просто курит и плюёт на всё. Ему плевать. Действительно. Но карие, с расширенными от возбуждения зрачками глаза преследуют его.

Вдохи-выдохи.

Хруст позвоночника, когда выгибается под неестественным углом. Поцелуи в шею. Осторожные. Аккуратные. Кожа до сих пор горит. Взгляд цвета топленого шоколада. Наваждение. Не доверяет, но позволяет.

Моррисон сходит с ума. Он это чувствует. Причем слишком стремительно. И он не знает, как это остановить. От того, что кто-то мог навредить Томасу срывает крышу. Он почти в бешенстве. Он почти что сломал тому уроду, который прикоснулся к Эдисону пальцем, позвоночник.

Это взрывает.

Ньют не ощущает себя. Но та ночь вернула ему спокойствие. Он вдруг почувствовал облегчение, стоило снова подмять это тело под себя. Убийственный запах шоколада и клубники будоражил сознание и отключал его насовсем. Так мог пахнуть только Эдисон.

И его запах теперь блуждает по его коже. Он снова сбежал, оставляя спящего Томаса одного. Что чувствовал этот мальчик? Ньют теряет в себя в таких мыслях и понимает, что земля уходит из-под ног, потому что…

Потому что он снова хочет к Эдисону. Хочет его. Неконтролируемо и бешено…

Пора заканчивать с этим.

— Я ненавижу тебя, ублюдок — рычит в тишину блондин.