Нетореными тропами. Часть 1, стр. 137

— Ты пойдешь вдогонку за новым мифом. Я знаю. И никогда тебя не брошу, что бы ты там ни думала.

Я устала с ним разговаривать. Без толку. Как с глухой стенкой. Снег все падал и таял, оставляя на земле мокрые, покрытые разводами инея лужи.

— Какой сегодня день?

— Первый день травника.

— Наш с Веем день рождения. Год назад мы сбежали из дома и отправились в это путешествие. Тогда я думала, мы вернемся героями. Или вообще не думала, что будет, когда мы вернемся. Не хотела думать…

— А я даже не знаю, когда у меня этот самый день рождения.

— Как это так? И что ты никогда не праздновал?

— У нас не было времени на такие пустяки, лишней еды и денег. В этот день я уже должен был вспахать и засеять большую часть нашего поля. А потом смотреть, чтобы посевы не склевали птицы, не сожрали жуки с червяками, чтобы скотина не потоптала всходы, чтобы засуха не спалила их дотла.

— Это неправильно, — перебила я его заунывные детские воспоминания. — Даже в самой бедной семье можно раз в год устроить для ребенка праздник, приготовить вкусный обед и подарить какую-нибудь завалящую игрушку, пускай даже самодельную. Это не так тяжело, совсем не тяжело. Всего один раз в год.

Микаш фыркнул и уныло замолчал. Я пожалела, что вообще начала этот разговор. Снова почувствовала себя глупой избалованной принцесской. Но ведь правда, даже если бы я была беднее храмовой мыши, то раз в год изыскивала способ устроить своему ребенку праздник. И не заставляла бы его работать до седьмого пота. Либо сделала бы его счастливым, либо не рожала вовсе.

Я задремала под шум ветра. Когда проснулась, вьюга унялась, но небо было все такого же мрачного свинцового цвета, как и глаза Микаша. Правда, последнего рядом не оказалось. Бросил все-таки? Ан нет, глупо и надеяться. Вон уже и аура чувствуется. Огромная, льдисто-голубая. В горах как нигде больше сильная. Горы — пристанище ветра, горы — его храмы.

— Проснулась? — поинтересовался Микаш, выбираясь из соснового леса ниже по склону.

Я нахохлилась, как сова, под теплым меховым плащом. Нужно было распалить костер. Жаль, что так сыро.

— Вначале праздничный обед — подарки потом, — торжественно объявил Микаш и достал фляги с водой и бульоном: — У нас сегодня не званный обед у высокого лорда, а настоящий королевский пир!

Я не оценила шутки. Я забрала фляги и обедала сама. Сил уже хватало. Микаш жевал лепешки с вяленым мясом. И для меня оставил. Правда, даже вприкуску с бульоном желудок не очень хотел принимать твердую пищу. Но я съела, заставила себя.

— А теперь для послушных девочек, которые хорошо едят и быстро восстанавливаются, подарок, — Микаш достал из-за пазухи серый сверток. — С днем рожденья!

Я вскинула брови, когда он вложил его мне в руки. Это были перевязанные крестом два пучка тонких прутьев. Наверх надет холщовый шар, набитый сухим мхом, вместо волос натыканы сосновые иголки. Прутья обернуты лоскутами на манер платья.

— Кукла? Ты серьезно? — я даже в детстве кукол не любила, очень искусных, точь-в-точь похожих на людей, в роскошных платьях. А это…

— Моя сестра их любила, — смутился Микаш и опустил глаза.

— Она была слабоумной, а мне не пять лет, а семнадцать, если не заметил.

— Не будь такой злобной. Я просто хотел устроить тебе праздник.

— Не надо так стараться. Это глупо.

— Да, — резко ответил он. Повисла долгая неловкая пауза. — Давай я выброшу.

Он попытался отобрать у меня куклу, но я предусмотрительно отодвинулась подальше и злорадно рассмеялась:

— О, нет! Ты же от чистого сердца старался. Пожалуй, оставлю ее. Будет наша дочечка. Нужно придумать ей имя. Обычно выбирают из отцовского рода. Так какие женские имена у тебя в роду были? Как звали твоих мать и сестру?

— Только попробуй! — стальные глаза полыхнули яростью. Он сложил руки на груди и принялся широко раздувать ноздри, избегая моего взгляда.

Ох, как взбесился. Я снова не сдержала смех.

— Больно-то надо. Хорошо, значит, будет незаконной дочерью, а имя я ей дам из своего рода. Хм… Гертруда? Или, быть может, Альгерда? Да, это определенно Альгерда. Герда, поцелуй папочку!

Я попыталась приложить куклу к небритой щеке Микаша, но он отскочил, как ужаленный.

— Прекрати!

Я пожала плечами и поднесла куклу к собственному лицу.

— Не повезло нам с папочкой. Папочка у нас бука. Он хотел тебя выбросить, представляешь? Сам сделал, сам родил, а теперь, когда ты ему стала не нужна, решил бросить. Но не бойся, я тебя не оставлю. Выращу сама, я сильная — смогу. И не буду заставлять работать в поле до седьмого пота, буду рассказывать сказки на ночь и устраивать нормальные праздники каждый день.

Микаш все же обернулся на меня, послал испепеляющий взгляд и в голос зарычал. Я принялась демонстративно укачивать куклу на руках, напевая колыбельную. Микаш закрыл глаза и сделал несколько громких вздохов. Когда снова взглянул на меня, был уже совершенно спокоен.

— А ты изменилась. Стала другой.

— Нет. Пожалуй, наоборот, я впервые стала собой и делаю то, что хочу. Не нравится — уходи.

— Не дождешься. Я уйду только вместе с тобой. Идем. Внизу разведем костер, и ты сможешь немного поспать.

Он повернулся ко мне спиной, подставляя плечи. Край свинцового неба окрасился в холодный бледно-розовый цвет. Скоро стемнеет. Или нет? Будут долгие-долгие сумерки, а полная тьма так и не наступит. До следующей зимы.

— Ты-то сам когда спал в последний раз?

— Это неважно, — отмахнулся он, но когда почувствовал, что дальше я идти с ним отказываюсь, развернулся и заглянул в глаза. — Я не находил себе места, пока тебя не было. И не стану спать, пока ты не окажешься в безопасности. Пожалуйста! Иначе мы оба тут околеем.

Мы долго так смотрели друг на друга. Розовое сияние уже исчезло, и свет стал приглушенно молочным. Наползал густой туман.

— Хорошо, — я поднялась, опираясь о сосновый ствол. Колени еще дрожали от слабости, но сдаваться я не собиралась. Положила руку на плечо Микаша и перенесла на нее вес. Упала бы, если бы он вовремя не перехватил меня за талию. — Идем, так быстрее будет.

Микаш поджал губы и нехотя кивнул. Мы поковыляли вниз по каменистой дороге.

Как назло до расселины добрались в самый темный час. Не так, конечно, как полугодовой ночью в Утгарде темно, хоть глаз выколи. Но тоже страшновато. Пришлось долго бродить по краю обрыва в поисках мостика. Стылый туман скрывал все на расстоянии вытянутой руки. Микаш щупал землю впереди палкой, чтобы не угодить в пропасть, но мостика отыскать никак не мог. В конце концов мне надоело это блуждание. Я раскинула руки в стороны и воззвала про себя: «Брат мой Ветер, помоги!» Тут же в лицо дохнуло морозным порывом, дорога и сам мостик осветились нитью голубого сияния. Ого, как быстро! Что, тоже совестно стало?! Ладно, обзывать богов дурнями даже для меня уже как-то слишком. Я потянула Микаша в сторону сияния. Он заупирался, мыча что-то нечленораздельное, но все же сдался. Только недоверчиво покосился, когда я постучала его же палкой по доскам. Вдвоем одновременно переходить мы не решились. Микаш пропустил меня вперед, а сам смотрел так напряженно, что аж морщина залегла между бровей, а глаза будто стремились просветить ночную мглу, как два огромных фонаря. Я сделала пару шагов и нарочно оступилась, качнулась в сторону, выставив ногу в пропасть. Микаш испуганно вскрикнул и чуть было не рванул ко мне. Я не выдержала и засмеялась с его серьезного выражения. Старается, ну так старается! Дурень.