Нетореными тропами. Часть 1, стр. 136

Тут появился другой — высокий хмурый мужчина в черной мантии, что именовал себя духом огненным. Он жаждал меня больше, чем все остальные. И его желание, я чувствовала, способно было стать той искрой, тем камнем, который сорвет оползень. На юге он живет, за мощными стенами, в большом городе на краю погибели. Мне нужно туда к нему, он укажет путь, он уже ищет меня.

Но сейчас ко мне идет другой, мой темный разноглазый суженый. Беспрепятственно проходит в мой защитный круг. Плоть от моей плоти. Суть от моей сути. Он садится возле меня на колени, приподнимает мою голову и прикладывает к растрескавшимся губам флягу.

— Пей!

Вода стекала по губам на щеки и подбородок, но в рот не попадала. Сильные руки трясли меня, пытались заставить глотнуть.

— Пей же! — голос звучал настойчивей, полнился глухой яростью. Захотелось смеяться. Мне всегда хотелось смеяться, когда он глупо злился или также глупо пытался понравиться.

— Пей, ну пожалуйста!

Вода стала соленой. Прочистила слипшееся горло. Я закашлялась.

— Живая!

Я с трудом разлепила веки. В закатных лучах нависшее в пальце от меня лицо Микаша выглядело совсем жутко, изрезанное разводами теней. Столько синяков и ссадин. Неужели это все я сделала? Когда утолила жажду, Микаш убрал флягу и притянул меня к себе. Запричитал, совсем как старая нянюшка в Ильзаре:

— Я бы пришел раньше, но холмовая ведьма не пускала. Говорила, ты должна пройти это испытание одна. Но это немыслимо! Столько дней в горах без еды и воды, да еще после болезни. Я…

Я не выдержала и залилась режущим горло смехом. Голову будто стянуло клещами. Стало дурно, и я едва не потеряла сознание. Микаш снова принялся трясти меня за плечи. В горло потекла новая порция воды. Микаш достал из-за пояса еще одну флягу и принялся вливать мне в рот куриный бульон с протертыми овощами и манной крупой. Пустой желудок не желал принимать пищу, она лезла обратно, обжигая глотку. Подступала дурнота.

— Не нужно было себя до такого доводить! — сетовал Микаш. — Я понимаю, обидно и больно, когда уходит кто-то близкий, но ты должна повзрослеть. Научиться жить без него, жизнь — одинокий путь. Ты сильная, ты сможешь, я знаю.

Ну все, этот бред меня бесит! Справившись с рвотными позывами, я смогла пробормотать:

— Смогу… Одна… Без тебя.

Руки Микаша напряглись. Губы плотно сжались.

— Уходи…

— Нет, — решительно ответил он. — Ты ослабла и бредишь. Я спущу тебя вниз, а там посмотрим.

— Ты обещал…

— Я не благородный высокий лорд, чтобы держать свое слово, а всего лишь грязный простолюдин, — безразлично пожал плечами Микаш и, сидя на коленях, повернулся ко мне спиной. — Забирайся, я отнесу тебя вниз к лошадям и верну к туатам. Там отлежишься, и все будет в порядке. Не упрямься. Должно же у тебя быть хоть какое-то чувство самосохранения.

Не отстанет. Пришлось согласиться, хотя даже висеть у него на спине было тяжело. Голова шумела, норовя опрокинуть обратно в беспамятство. Слабость никак не хотела отступать. Микаш с кряхтением поднялся. Я положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Как собирается со мной по стене спускаться? Удивительный простофиля. Но он шел, ровно, размеренно, будто по ровной земле. Спина глубоко вздымалась в такт глубокому дыханию.

— Не тяжело? — спросила я, подавляя зевоту.

— Ты как пушинка, — ответил он. Но даже пушинка на высоте весит намного больше. — Каждому в жизни дается ноша по плечу. Я согласен нести свою до конца, даже если она меня раздавит или переломает хребет.

Глупый! Нашел себе ношу на мою голову. Он перехватил мои ноги поудобнее и замолчал, восстанавливая сбившееся дыхание. Я тоже молчала — разговоры отнимали слишком много сил. На лицо стали падать мокрые снежинки. Надо же, снег посреди травника. Внизу ближе к подножью, а не на вершине, где по-хорошему должен лежать ледник. Вот бы Вейас удивился. Вейас… Я больше не буду марать память о тебе дурацкими переживаниями. Твой выбор — уйти, и я его уважаю. Я повзрослею и научусь жить сама, своими интересами, но ты все равно останешься в моем сердце самым дорогим и близким человеком в Мидгарде. Надеюсь, мы еще встретимся, другими, помудревшими, способными открыться друг перед другом. А до тех пор я буду ждать.

— Эй, принцессочка, не спи! — вырвал из забытья голос Микаша.

Он осторожно опустил меня на землю под одинокой разлапистой сосной, которая хорошо закрывала от ветра и снега.

— А где стена? — спросила я, разглядывая хмурое небо с летящими по нему мокрыми хлопьями.

— Никакой стены не видел. Тропа была легкой, — ответил Микаш, кутая меня в свой плащ. Снова достал фляги и принялся поить и кормить. На этот раз еда прошла легче. Я возвращалась к жизни после затяжной, полной горячечного бреда болезни.

— Ты сама их себе придумываешь — стены. Зачем? Что пытаешься доказать? Будто смерть ищешь, причем самым изуверским способом.

Силы понемногу возвращались. Теперь я хотя бы могла произносить фразы длиннее трех слов.

— Я бы хотела родиться мужчиной, как мой брат, и мочь все то же, что и он. Стать рыцарем, а не женой и матерью. Сражаться. Путешествовать. Видеть и слышать то, что недоступно другим. Покорять каждую встреченную гору, бороздить безбрежный океан. И никогда не оглядываться на суетное, на праздное, на людей, которые смотрят на меня и оценивают, с неприязнью ли, или с добром, не важно. Мужчинам позволено много больше, чем женщинам, мужчины могут быть собой, а женщины обязаны быть лишь их тенью. Не отсвечивать, не чувствовать, не бороться за себя. Думать лишь о красоте и кротости. А я хочу светить, хочу чувствовать, хочу быть свободной в каждом своем порыве и выбирать сама: что, когда и с кем.

— Ты не похожа на мужчин.

— Почему? Из-за того, что я слабая и вечно ною? Так я смогу измениться. Даю себе зарок. Больше никогда, — я подняла ладонь с растопыренными пальцами к небу. Мокрый снег холодил ее ледяными поцелуями.

— Нет. Ни тогда, когда ты притворялась, ни сейчас ты не похожа на мужчину ни капли. В тебе слишком много женского. В походке, манерах, в том, как ты выбираешь слова, во взгляде, в запахе. Не видел ни одной женщины, которая бы была большей женщиной, чем ты.

— А ты видел так много? — я устала на него злиться, смеяться его наивным речам тоже. — Ничего. Я и женщиной выживу, смогу, одолею любую гору, а если не смогу, то что ж… Так тому и быть. Я больше не боюсь.

— Какая следующая?

— М?

— Какая следующая гора? Куда ты собираешься дальше? Домой в Ильзар?

— Тебе зачем? Собираешься тащиться за мной до самого папиного замка? Смешной! Ты мне не нужен. Я справлюсь сама, даже если ты бросишь меня под этой сосной. А куда пойду дальше — не твоего ума дело. Не хочу больше ни в кого верить и ни на кого полагаться. Одной лучше — по крайней мере, тосковать и разочаровываться больше не придется. Только в себе. Но я и это переживу.