Нетореными тропами. Часть 1, стр. 135

Долгие весенние сумерки постепенно уступали место ясному дню. Отползал к подножью туман. Я видела серый камень, покрытый красно-желтыми и белесыми разводами. И бескрайнюю синеву неба. Проваливалась в нее и тонула, как в бурливых водах океана, как в глазах Безликого. Качалась на волнах беспамятства, уплывала и снова выныривала. От горы исходил жар. Я чувствовала его под малицей, прела внутри жарких мехов, но не могла пошевелиться, чтобы снять. Горло пересохло от жажды. Живот сводило от голода. Полтора дня без отдыха и пищи. В вышине пронзительно закричал орел. Я открыла глаза, слепясь от необычайно яркого солнца. Губы снова растрескались. Накатывали слабость и апатия. День шел на убыль. Солнце скрылось за горами на западе. Начал накрапывать мелкий дождь. Я распахнула рот, чтобы напиться каплями, но они оседали на лице. Дул ветер, вдали полыхали зарницы, гремел гром. Но не здесь, внутри начертанного круга было безопасно. Так уверяла Эйтайни. Дождь стих, с ним и ветер, занимался новый рассвет. Я не спала, не пила и не ела вторые сутки. Сутки лежала неподвижно, врастая корнями в гору. Смотрела в синие глаза Безликого. Ждала откровения, но оно все не приходило. Может, и не должно его быть? Все выдумка. Я схожу с ума в стенах родного Ильзара. Лежу в бреду. И все это мне снится, все приснилось! Я никогда не покидала дома, не видела сияния червоточин, не заглядывала в синие глаза Безликого. Никогда! Стоит уже отпустить себя, соскользнуть с вертикального края, переплыть Сумеречную реку. Меня ждет мама на другом берегу. И Айка… Нет, Айки никогда не было. А может и не ждут. Может, все забыли, и я все забуду. Имена, лица, чувства. Все сотрется, я стану пустым холстом. Гнить в земле. И нету никакого перерождения. Мы живем здесь и сейчас. Существует только то, что мы видим глазами и слышим ушами, а больше ничего нет. Мира нет за пределами толстых стен Ильзара. Этой горы. И синего-синего неба тоже нет. Нет кроваво-алых закатных сумерек. И вяжущего язык и разум бреда.

Холста тоже нет, как и гниения. Самой смерти на самом деле не существует, как не существует рожденья и бодрствования. Я былинка-огонек. Я живу везде и во всем, вижу и знаю все. Я существовала испокон веков. Всегда. У меня не было ни имени, ни голоса, ни даже сути. Невидимым бесплотным духом бродила я по пространствам небытия, пока вот в этом невероятно ярком, близком звездном ночном небе не загорелись огни червоточин. Зеленой полосой, фиолетовой, красной. Зубастой короной пульсирующего света они открывали врата иных миров. Тайными тропами к ним шли четверо странников. Двое мужчин и две женщины. Похожие на людей и одновременно совсем чуждые. Чуждые этому миру. Одна женщина сухая и длинная, с жидким огнем в волосах и глазах, в обтягивающем, как вторая кожа, алом костюме. Страшная. Огненная Уот. Вторая невысокая, пышная, с толстыми каштановыми косами и глазами цвета юной листвы, в летящем золотом платье, с короной из листьев на голове. Завораживающе прекрасна в своей цветущей молодости, плодородии. Милосердная мать-земля Калтащ. Третий коренастый мужчина со смешливыми ямочками на щеках и глубокими темными глазами. С волосами цвета водорослей. В костюме морского капитана со смешной треугольной шляпой. Повелитель вод Фаро. И четвертый. Высокий, стройный, с тонкими, будто вырезанными в камне чертами. Смольные кудри стянуты в жгут на затылке. Глаза цвета неба пронзают бескрайние пустоши моего небытия. Высокий Тэнгри, Небесный повелитель. В тяжелых меховых одеждах, похожих на те, что носят туаты в зимнем Утгарде. В руках бубен и колотушка. Предводитель чужаков.

Он единственный слышал мою музыку: журчанье ручьев, шелест травы на ветру, клекот перелетных птиц, шепот деревьев, молчание гор, грохот прибойной волны, тоскливый волчий вой, лосиный рев. И, конечно, песнь звезд, перезвон небесного сияния. Я видела это в небесных глазах. А предводитель видел меня, простирал руки и обнимал, бил колотушкой в бубен, вторя ритму моей музыки, и начинал танец, похожий на шаманские пляски утгардского оленевода. Остальные чужаки плясали за ним, своей волей облекали меня в плоть, придавали формы воды и суши, даровали моим незримым чадам видимый образ и чувственную суть. Брали в супруги совершеннейших из них, создавали из собственных грез смешанных с моей кровью чудной народец, похожий на самих чужаков, на высоких тощих лысых обезьян. Че-ло-ве-ки. Паства. Тоже повелители, преобразователи, рожденные здесь, намертво связанные со мной и связавшие меня с чужаками общей пуповины. Пока человеки любили и верили в собственных создателей, их приходилось любить и верить мне, держать их всех и не распадаться, не возвращаться снова в спокойное незримое небытие, где гармонию музыки было поддерживать куда проще.

Но вот по той же дороге явился и пятый гость. Был он черен, как космические бездны, глух и слеп, способный только чувствовать злость, ненависть и зависть. Повелитель Теней. Он не слышал моей музыки, не видел танца сотворения, не имел собственной паствы. Он потребовал от других Повелителей принять его в свой круг и поделиться своими владениями. Высокий Тэнгри пытался с ним договориться, но гость не понимал его чувств, не ощущал то, что привык ощущать. Разозлился, уверенный, что его обманывают, поступают несправедливо, лицемерят. И пошел на нас войной. Обвивал меня черными нитями, рвал на куски твердь, вселял ненависть в сердца человеков, пытаясь перетянуть их на свою сторону, но не вышло. Повелители были сильны, духи сплочены и готовы к борьбе, человеки чисты помыслами и мудры. Вместе выдворили они Теней за мои пределы, но он не отступился. Обозлился еще сильнее и стал приводить сюда странников из чужих миров, обещая им новые владения в обмен на верность и помощь в борьбе. Не все соглашались, ибо были среди тех созданий мудрые и дальноглядящие, узревшие грядущую бурю. Но и тех, кто стал на сторону Теней, оказалось достаточно. Он изменял их, искажал суть, убивал волю, делая послушными рабами. Они научились питаться другими созданиями, заражали и перетаскивали на свою сторону.

Война длилась вечность, не прекращалась никогда. Повелители смирились с присутствием Теней во мне. Окончательной победы не будет, потому без нее музыка прервется и мир снова вернется в небытие. Поэтому с борьбой сжились, к ней привыкли, она стала частью гармонии. Река времени катила свои воды, смертные создания жили, умирали и снова возрождались. Человеки верили и любили еще неистовей после того, как Повелители поделились с ними частицами своей силы, чтобы те могли защищать себя сами. У Повелителей подрастали собственные дети — плоть и кровь этого мира, хоть и с примесью инородного могущества. Теперь вместо родителей танцевали они. В гордыне пытались подчинить меня своей воле и своему танцу, не понимая, что танцуют под мой ритм. Даже не борются, а плывут по течению. Четверо мальчишек в одинаковых рубахах из белых перьев танцевали предо мной спина к спине, не видя, не слыша и не понимая. И я смеялась над их высокомерием и самоуверенностью, над их глупыми самовлюбленными порывами.

Но меньший из них вдруг замер, словно услышав меня, вышел из круга и посмотрел своими пронзительно синими как у отца глазами. Восторженное детское любопытство, пламень в сердце, жажда познать, а не подчинить заворожили меня. Заставили полюбить и раскрыться навстречу, показать все, что было сокрыто даже от мудрейших из мудрых. А он все смотрел в меня, а я в него. Он показал мне то, чего я не знала и не понимала в безмятежности своего вечного одиночества. Он станцевал передо мной свой танец, моя музыка вторила ему, желая подчиниться, подыграть. Изменить незыблемые порядки. Оказывается, это бывает приятным.

Оставшийся без четвертого круг начал распадаться. Угольные ленты проникали сквозь бреши, вцепились в одного из мальчишек и подчинили себе. Он принялся убивать братьев, разрушать все, что строил его отец так долго. И вот он уже тянул щупальца к моему синеглазому мальчику. И я видела, как они сражаются. Неистово, с горечью и ненавистью, рожденными предательством родной крови. Один пал поверженный, второй был смертельно ранен. Ушел ото всех, от меня. Мой синеглазый мальчик. И сколько бы я его ни звала, ни искала по пустошам небытия, он не отзывался. Не отзывался он и на зов тысячи тысяч страждущих голосов, что становились все громче и громче, настолько громкими, что даже заглушали мою музыку. Вперед выходили шаманы и заклинатели, жрецы и книжники. Они искали меня, ловили меня, пленили меня повсюду. Они опутывали меня сетями, ранили меня ножами, надеясь кровью моей добиться его возвращения, но все было тщетно.