Нетореными тропами. Часть 1, стр. 134

— Что мне делать? — спросила я у Эйтайни, когда она в последний раз проверяла мое самочувствие и поила отваром.

— Ты у меня спрашиваешь? — вытаращилась ворожея. — Откуда темной дочери лесов знать о замыслах небесных духов? Тебя должна вести более мудрая воля.

Ага, конечно. Почему-то все решили, что я знаю, куда иду, хотя давно потеряла цель и смысл и просто брожу во тьме. Может, как Микаш, цели у кого-нибудь поворовать?

— Я давно утратила с ней связь. Раньше за меня все Вей решал. Придумывал. А я послушно шла следом. Если что-то и предлагала, то только с оглядкой на него. Зная, что он поддержит и подсобит. А теперь я одна, слабая и глупая. Одна я ничего не смогу. Сломаюсь, столкнувшись с первой трудностью. Может, мне остаться здесь? Или вам не нужны нахлебники? — я невесело усмехнулась.

Эйтайни зеркально повторила мою улыбку и свесила голову набок.

— Оставайся, сколько хочешь. Просто раньше ты сама рвалась к небу. Никто не мог тебя удержать.

— Зачем мне небо, когда я потеряла крылья? Он даже ничего на память не оставил. Только… — я показала ей разбитое зеркальце.

— Хочешь, починю? — предложила она.

Я задумчиво повертела деревянную раму в руках.

— А можешь сделать, чтобы осколки не разлетались?

— Могу, но зачем тебе битое? Оно приносит несчастья.

— Вряд ли оно подействует на того, кто сам ходячее несчастье.

Она приняла раму из моих рук и поводила над ней ладонью. Отдала мне. Я встряхнула зеркало и перевернула его — ни осколка не выпало.

— Спасибо! — я прижала его к груди и закрыла глаза, вспоминая маленького демона из сна.

— Знаешь, когда кто-то из моих соплеменников чувствует себя потерянным из-за горя или бед, я отсылаю его на священную гору Мельдау. Это в дне пути отсюда. Если провести там три дня, не укрываясь от холода, без воды и еды, тогда на тебя снизойдет озарение. Можешь попробовать, если хочешь. Хуже все равно не будет. Только пообещай, что никому не расскажешь.

— Обещаю, — кивнула я.

Это хоть какая-то, хоть и совсем крохотная цель.

На следующий день на рассвете после плотного завтрака я нашла Кассочку в рощице, поседлала и отправилась в путь. Эйтайни показала мне дорогу на старинной карте и подробно объяснила, как найти гору и не заблудиться. Мы ехали по узкой, петляющей между круч тропке. Не было бы до этого четырехмесячного путешествия через весь Утгард, я бы боялась проходить по самому краю пропасти, когда сыпучие камни выскакивали из-под копыт и беззвучно падали вниз. Если мы с Кассочкой упадем, интересно, тоже звука не будет? Отупление после болезни прошло не до конца и способствовало спокойному безразличному настрою. Все или ничего. Так погано и безысходно, что и умереть можно. Хуже, наверняка, не будет. Из-за черной хандры не радовала уже ни пронзительная синь неба, такая густая, что кажется, можно черпать ладонями, как воду, ни по-молодецки крепкое, выспавшееся за зиму солнце, ни сладкий привкус цветения, ни приветственный щебет возвращающихся с юга птиц.

Дорога, дорога. Бесконечная. Вечная. Как будто вся жизнь стала ею. И нет больше ни дома, ни родных, ни целей. Вот уже и день на убыль клонится. Только она одна никуда не делась — дорога. Ночь застала возле каменных ворот в виде орлиных голов. Эйтайни говорила, что их глаза украшены огромными рубинами, но сейчас было не разглядеть. За ними — тропа восхождения на Мельдау. Лезть на гору в темноте — безумие, но Эйтайни сказала, что как только я окажусь за пределами подхолмового царства, есть и спать нельзя. Иначе не сработает. Оставалось надеяться, что демоническая лошадь ночью видит не хуже, чем днем. Повезло, что дорога оказалась широкая и без препятствий, но от опаски я не пускала Кассочку быстрее размеренного шага. Иногда она спотыкалась на камнях и шишках. Поваленных деревьев не попадалось — и то хорошо. Я все ждала, когда начнет холодать. В горах повсюду еще лежал снег, стаяло только у подножий. Но на Мельдау мы поднялись уже достаточно высоко, а холода не чувствовалось. Кассочка замерла возле хлипкого мостика, переброшенного через ущелье. Что ж, пришла пора расстаться.

Я слезла и расседлала кобылу. Надеялась, что она не сбежит домой, пока меня не будет. Надела на всякий случай теплую меховую малицу вместо плаща и торбаза вместо сапог. Кассочка в последний раз тревожно сверкнула на меня глазами. Я помахала ей и зашагала вперед. Мостик скрипел под ногами, прогибались доски. Но выдержали. Вцепившись в канаты, я дошла до противоположной стороны и облегченно выдохнула. Дорога дальше была такой же широкой и простой. Я поднималась все выше и выше. Дышать становилось труднее, уши закладывало, но было все также тепло. Это настораживало. Но я шла, памятуя предупреждение. От однообразия жутко хотелось спать. Ноги путались, стали как веревочные, голова клонилась к груди, а глаза закрывались. Подъем вдруг стал крутым. Это взбодрило. Нужно было идти равномерным цепким темпом, чтобы не съезжать вниз по сыпучке. Вскоре тропа сузилась, запетляла между соснами, а потом и вовсе пропала. Я долго всматривалась в освещаемую лишь тусклым лунным светом темноту, чтобы понять, куда идти. Продиралась сквозь густой кустарник. Торбаза из толстой тюленей шкуры защищали ноги от царапин, но я боялась дорвать их вконец вместе со штанами. Кустарник закончился, когда я уперлась в вертикальную стену. Сбоку зияла пропасть. И как мне теперь карабкаться наверх? Зачем я вообще это затеяла? Нашла кого слушать — подхолмовую ведьму! Да она спит и видит, как бы всех нас извести. Так, хватит паниковать. Раз сама пришла-поверила, значит, сама и виновата. И выбираться тоже должна сама. Я обернулась к оставшемуся за спиной полю колючего кустарника. Отступать смысла нет, там меня никто не ждет — одни тупики. Так почему бы не попытаться одолеть эту стену, если есть хоть малейший шанс, что за ней я обрету смысл и цель. А если нет, то смысла быть дальше тоже нет.

Я начала карабкаться, медленно переползая с выступа на выступ. В темноте их приходилось находить на ощупь, ориентироваться больше на чутье, чем на глаза. Хельхеймовская полугодовая мгла — думала, никогда больше не вспомню про нее, ан нет, тут пришлось. Я призрак, бестелесный призрак, поэтому не могу упасть и разбиться. Я доберусь, у меня получится. Верхний край стены был уже виден в лунном свете. А вот низ — нет! Из-под стопы вылетел камень, руки соскользнули. Удар выбил дух. Несколько мгновений я просто лежала на спине и глотала ртом воздух. Ни подумать, ни пошевелиться не могла. Если бы не толстая меховая одежда, точно бы разбилась. А так… шок прошел, голова шумела, тело ломило, но ничего вроде не сломалось. Только вот я снова была внизу. Под малицей ручьями тек пот, сердце так сильно колотилось об ребра, что норовило выскочить наружу. Я сцепила зубы и снова принялась карабкаться. Пот застилал глаза, пальцы сбивались в кровь, ноги стали совсем неуклюжими в огромных сапогах. Мышцы ломило от напряжения. Казалось, эта пытка никогда не закончится. Едва достигнув вершины, я буду падать. И придется начинать все с начала. Вся жизнь — бесконечное карабканье по стене и падения, пока одно из них не завершится гибелью. Вот все цели и смыслы, которые могут быть. Но в этот раз получилось. Я смогла. Победоносно подтянулась наверх, на плоскую площадку, сделала несколько шагов и увидела ржавое зарево рассвета. Я была на вершине. Хотелось рухнуть на землю и уснуть, но я держалась. Нацарапала на камнях круг и легла внутри него. Пыткой было удерживать бодрствование, хотя раньше сражаться всегда приходилось с бессонницей. Может, поступить от обратного? Закрыть глаза и попытаться заснуть, тогда сон уйдет сам.