Нетореными тропами. Часть 1, стр. 130

— Помоги мне! Ты обязана мне помочь. Если бы не твои интриги, Лайсве бы не попалась к Ходоку и мне не понадобилась бы просить помощи у ищеек. Это из-за тебя он к нам привязался! — он сдавил ее горло так, что она с натужными сипами глотала воздух и выпучивала глаза. Вейас потянул меч из ножен. Прибить демоническую гадину? Почему нет? Он только героем станет. Законы гостеприимства на нелюдей не распространяются. Главное потом выбраться из осиного улья.

— Пусти! — простонала ворожея, когда он слегка разжал хватку. — Чего ты хочешь?

— Зелье. Приворотное. Нет, лучше сонное. А, может, какой-нибудь быстродействующий яд? — лихорадочно придумывал он и одновременно пытался осознать, чего все-таки хочет добиться. — Что-нибудь, что бы ослабило его до предела.

— Хорошо! — без лишних уговоров согласилась Эйтайни. Вейас ее отпустил и отошел на шаг. Ворожея судорожно глотала ртом воздух и терла передавленную шею.

Она отвела его в свой покой, где собрала травы и снадобья, закинула их в большой котел, долго водила над ними руками и напевала заклинания на непонятном языке.

— Сонное зелье, — объяснила она, разливая приятно пахнущее мятой зелье по глиняным чашкам. — Оно погрузит выпившего в глубокий сон на три дня. А если надавить сюда, — она показал точку на шее Вейаса. — То он проснется, но не сможет двигаться или пользоваться даром — только говорить и чуть-чуть двигать головой. Через три дня он проснется отдохнувшим и посвежевшим. Зелье безвредно. За все, что случится, будешь отвечать ты сам. Это твой выбор. Но судьбу сестры ты все равно не переменишь — это только в ее собственной власти. Не делай ничего, о чем потом будешь жалеть.

— Я принимаю и понимаю, — Вейас решительно поставил на поднос три чашки и направился в гостевой зал, не желая больше ничего слушать.

Когда он открыл дверь, сестра дремала, укрывшись шкурами. Микаш забился в дальний угол и тайком поглядывал на нее. Вейас закашлялся, Лайсве подняла голову и посмотрела на него.

— Эйтайни приготовила для нас восстанавливающее силы зелье. Три дня — и усталость от долгого пути как рукой снимет, — он подошел к Лайсве и протянул ей одну из чашек. Она села и принялась греть ладони об глиняные стенки, с заметным удовольствием принюхиваясь к терпкому запаху трав.

— И для тебя тоже приготовили, — нарочито добродушно махнул Вейас Микашу.

Тот нехотя встал и подошел:

— Что там? Крысиный яд?

— Трусишь? — с вызовом прищурившись, ответил Вейас.

Микаш сам взял чашку с подноса и выпил залпом. Поморщился — явно, обжегся. Не надо было глотать кипяток, дурила! Молча, Микаш вернулся в свой угол и затих. Лайсве все вертела чашку в руках, пригубливала чуток, но не пила. Ждала, пока остынет.

— Когда мы поедем домой? Знаешь, я тут подумала, скорее бы. Соскучилась по папе. И по старому Жыху, и по строгому Матейасу, и даже по несносной Бежке. А нянюшка? Да она, должно быть, слегла от беспокойства. Хоть бы у нее все хорошо было, — истово заговорила Лайсве, но Вейас прекрасно видел, что она врет.

На самом деле не хотелось ей домой вовсе. Девочек всегда забирают из отцовского дома в дом мужа, заставляют забыть семью. Род мужа становится их единственным родом. Муж отвечает за нее дальше, может судить и карать. Если она ему понравится, то будет хозяйкой в доме и все будут ей подчиняться, если нет… Виновата сама. Стражи — они хорошие, никогда просто так жену обижать не станут. Конечно. Только вот ни один из знакомых Вейасу Стражей хорошим не был. Йорден? Подлый трусливый шакаленок. Петрас? Вероломный насильник. Он сам не намного лучше. Отец? Тот еще лицемер. Прикрывался долгом, а на самом деле лишь видимость благочестия создавал, чтобы приличия соблюсти. Давал взятки, торговал сестрой. Все остальные высокие лорды такие же.

Если бы Лайсве была всепрощающей наивной овечкой, глупой кокеткой или наоборот хитрой расчетливой стервой, ее они бы приняли, а так… Она слишком свободолюбива, слишком независима, слишком высока для праздной суетности и мелких подлых интриг. Мужчины таких боятся, чураются, не понимают. Только Петрас не испугался, уверенный, что сможет ее сломать, и этот медведь, которому, похоже, весь страх Ходоки откусили, и он сам… потому что любовь к ней была для него сродни самой жизни, такая же естественная правильная. Только не в глазах общества.

Еще говорят, что любого мужчину умная женщина сможет приручить и исправить. Смешно. Мужчину нельзя исправить. Он может только притвориться на время, как притворялся отец для лордов из ордена. Как притворяется медведь: цветочки носит, на задних лапках скачет, чтобы одну последнюю улыбку заслужить. А в душе ярится так, что земля под ногами кипит. Как притворяется сам Вейас: отправился в ненужное путешествие, спасал грязных нищих бродяг, бросался в пасть жутким тварям, обнимал и целовал по-братски, когда хотелось совсем по-другому… Но силы притворяться когда-нибудь иссякнут. И все станут такими, какими являются на самом деле. Трусливыми, грубыми, циничными, обозленными. А она все также останется прекрасным хрупким цветком на снегу. Что же ей умереть из-за этого? Быть растоптанной? Да она заслуживает этого гораздо меньше, чем кто. Она лучшее, что есть в мире.

Как же ей объяснить, что это не с ней что-то не так — она как раз самая правильная, это мир прогнил насквозь. Люди в нем отказываются верить в добро и видеть красоту, боятся того, что кто-то окажется выше и лучше них, стремятся всех пришибить к своим низменным страстишкам, внешнему соблюдению приличий, когда в душе уже давно протухли и смердят так, что впору затыкать нос. Рассуждают о судьбах мира, сетуют на незрелость детей, а сами намного хуже… Свысока смотрят на страсть молодых к жизни, к справедливости, к высоким идеалам, а сами предаются бренности, тщеславию и гордыне. Так кто глупее? Кто горит и пытается изо всех сил или кто плюет на всех и посмеивается, а сам и пальцем не шевелит, чтобы сделать хоть что-то лучше? Бесполезные трутни.

— Я подумал, может, и не ехать домой. Исполним и твою мечту, раз с моей уже вместе разобрались, — подбадривающе улыбнулся Вейас и протянул сестре руку. — О чем ты мечтаешь?

Она переплела с ним пальцы и прищурила один глаз:

— Если скажу — не сбудется.

— Тогда как же я узнаю и помогу?

— А ты догадайся! — усмехнулась она, допила отвар и легла обратно на лавку. Глаза осоловели почти мгновенно, слипались. Ладошка прикрыла распахнувшийся от зевоты рот. — Срок у тебя до завтра.

Несколько минут Вейас в тишине прислушивался к ее ровному спокойному дыханию. Подошел и отвернул укрывавшие ее шкуры. Безмятежная, с разглаженными сном чертами, расслабленная, она словно светилась изнутри. Манила прикоснуться. Сдерживаться Вейас больше не мог, да и не собирался. Забрался сверху и принялся целовать слегка приоткрытые губы. Шкуры полетели на пол. Вейас расстегнул верхние крючки на платье, стянул, насколько мог, вниз, принялся суматошно покрывать поцелуями всю оголенную кожу. Гладкую, теплую, нежнее шелка, именно такую, как он себе представлял, когда подглядывал за сестрой, как она мылась или переодевалась. Трепетные грудки приятно заполнили ладони. Колено подцепило юбки и задрало до бедер. Желание давило так, что даже дышалось с трудом. Мир окунулся в алый цвет. Сердце громыхало в ушах набатом. Больше ни мгновения ожидания, терпения ни на миг. Эта мука изгрызла изнутри. Наконец все исполнятся. Сны. Мечты. Заглушить непереносимый запах соперника своим. Скорее!