Охотники за плотью (СИ), стр. 83

— Не произноси при мне это имя, — членораздельно прошипел он.

— Ты был священником. Ты? — Эмбер с трудом вытер слезы, бегущие по щекам.

— Да, представь себе. И потерял все. Душу. Бога. Веру. Любовь… Сестру, Рейчел. Я любил ее, она была моим рыжим демоном. Я ужасно поступил с ней… — голос Данте вибрировал, как камертон. — Она так и не простила меня, до самой смерти.

Эмбер молчал, слушая эту тихую исповедь.

— Она умерла немногим позже меня. Пару лет спустя, от неизлечимой болезни. Я даже нашел в себе силы прийти на ее похороны. Через пару лет сгинул мой отец. Моя мать. Мои друзья, один за одним, они уходили во тьму, а я не понимал, почему она забирает их и не принимает меня… — Из-за крови колдуна? — Эм потрясенно обнял себя за плечи. По какой-то причине его начал бить озноб. — Из-за нее. Мэл говорит, возвращаются лишь те, кто очень хочет вернуться. Кто не закончил свои дела на этой земле… Вот и я вернулся. Завершать, — его последние слова были горькие, как слишком соленая вода. — Но Данте… Не это делает тебя злым. Ты выбрал этот путь. Тебе так легче его пройти? Не подпускать к себе никого и ничего… Убивать в себе свою человечность? — Это философия Мэла. Но я предпочитаю придерживаться ее. Он железный, как стальной прут, и прямолинейный, как скоростная трасса. Я со временем перенял многие его положительные качества. Мы с ним никогда и ни за что не цепляемся. Это главное правило!

Эм пораженно молчал. Сегодня в пределах этой комнаты было сказано столько личного, что он даже не понял, куда делась вся злоба. Он увидел перед собой его таким, каким Данте был глубоко в душе. Злым и израненным существом, до самых недр больным самой болью. Должно быть, это ужасно — нести на себе такой крест столетиями…

— Нечего на меня так смотреть. Мы не играем в молчание ягнят, — Данте передернулся от вида огромных синих глаз, пронзающих его насквозь. — Ты знаешь слишком много лишнего. По-хорошему тебя давно пора прибить. — Прибей. Сделай свою душу еще чернее. Или как там гласит ваша с Мэлом философия, — дрогнувшим голосом буркнул Эм.

Данте кисло покосился на мальчишку. Ему не хотелось больше говорить. Он и пришел-то сюда только потому, что не выдержал страшный душевный рев своего апрентиса, пробиравший даже сквозь сон по утру, когда все нормальные ворлоки еще спали.

— В моей душе нет ни одного светлого пятнышка. Нет светлых чувств. И грязнее стать я уже не могу… — отрезал ворлок. — А разве ты не любишь Мэла? — вдруг тихо спросил Эм. Эти слова сами по себе соскользнули с его языка.

Данте сжал кулаки.

— Любовь разная бывает. Он был и есть всем, что я знаю. Он самый лучший человек и я благодарен, что он остается рядом. Он все для меня... Но даже это я понял не сразу. Мне стоило многих лет выдержки простить его поступок и принять данный мне дар. — Он все для тебя? И что… всего тебе мало? — все тот же непонимающий голос. — Это уже лишнее, Эмбер. — Данте вскинулся, как цепной доберман. На этой теме он снова стал собой — колючим и властным, не готовым идти на компромиссы. — Я показал тебе то, что тебе позволено узнать. Мне очень жаль, что ты потерял близкого человека. Но закончим на этом. В конечном счете вся жизнь — это сплошная череда потерь, — он слегка склонился к мальчишке. — Я забираю твой пистолет. Не вынуждай меня идти в кухню и собирать там ножи и вилки. Если еще раз услышу, что ты думаешь покончить с собой, приду и так оттрахаю, что мать родная не узнает.

С этими словами он взвился точно ветерок, и исчез, колыхнув шторы своим дыханием.

Один дьявол был в курсе того, что нашло на этого сына Преисподней.

====== 17. Поруганные принципы ======

Похороны Лиз состоялись в понедельник. На них собрались только родные и самые близкие друзья, больше семейство Ривьеры не хотело видеть никого из округи, хотя выразить соболезнование вызвались очень многие.

Эмбер долго не решался подойти к разинувшей пасть яме, готовой поглотить крошечный гробик. Ему казалось, что, лишь увидев полированную крышку, он распрощается с последней мыслью о спасении, как будто вместе со светлым ребенком ушло из их жизни нечто доброе и счастливое. Ушла надежда.

На Мики, его отца и миссис Ривьеру было страшно взглянуть. Тени, а не люди стояли на противоположном конце выкопанной могилы и прятали лица в ладонях, пока священник читал надгробные речи. Райли вышла вперед и осыпала крышку белоснежными нарциссами*. Могло показаться удивительным, что она умудрилась достать весенние цветы в середине декабря, но люди вокруг слишком горевали, чтобы заметить эту крохотную странность.

Цветы Смерти — мак и нарцисс. Последний часто связывается со сном, смертью и воскресением, потому что он, увядая летом и проводя зиму под землей, весенней порой снова покрывает луга, радуя глаз и распространяя нежный аромат, привлекающий внимание. Еще одна теория — нарцисс цветет и увядает быстро.

Прах к праху, дух к духу. Все уместилось в шести простых словах.

Пришедшие почтить память разошлись через полчаса, и только Мики с Райли остались стоять и взирать на свежезасыпанный холмик. Они едва ли могли поверить в происходящее.

Эмбер с матерью отправились к ним домой, чтобы поддержать друзей в нелегкий час. Все это время Эм тенью просидел в углу, ведь Мики теперь не разговаривал с ним, а мама занялась помощью по хозяйству и ушла куда-то вглубь дома.

Раскол внутри и снаружи.

Наверное, в это была вина капли крови ворлока: именно она отпугивала верных друзей, готовых раньше пройти огонь, воду и медные трубы.

Эм их не винил. Каким бы странным это ни казалось, в последнее время Данте стал ему гораздо ближе, чем все присутствующие в этой комнате вместе взятые. По крайней мере, ворлок хотя бы мог понять — каково это, быть не таким, как все.

Теперь Эмбер это знал.

Он поболтал виски в стакане, поправив воротничок своего черного пиджака, и предпочел налегать на выпивку, чтобы отогнать безрадостные мысли. Возвращение в себя давалось ему очень нелегко.

В мрачном молчании прошли вторник и среда. Спасительное оцепенение, которое позволяло не сорваться все эти дни, исчезло без следа. Эм продолжал жить и твердил себе, что ему все еще есть ради чего ползти. Его тайная сила, волшебный дар замораживать, к сожалению, был не властен над временем, и пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы не увязнуть в горечи и унынии по горло.

Глубокие сомнения просыпались в душе, а разговор с Данте, как ни странно, включил какой-то рычажок, направив мыслительный процесс совершенно в иное русло – в вечную темноту, откуда нет возврата. Кроме размышлений об истинной сути ворлока, Эм будто продолжал слышать голос собственного разума, который звучал громко и отчетливо. Он говорил: «Ты знаешь, что должен сделать. Сойди во тьму и покончи со всем раз и навсегда».

Рано или поздно каждый должен принять решение.

Эм морщился. Нет уж. Сначала надо попробовать стать не таким, как Мэл с Данте, пусть даже открывшим свои относительно светлые стороны. Это было куда сложнее, чем просто поддаться.

В четверг Эм устал сидеть за книгами по медицине, в компании с чашкой чая и печеньем; дурные предчувствия не оставляли его за скучным занятием, а строки немилосердно расплывались перед глазами. Эма донимали разные терзания, в прошлый раз, чтобы избавиться от них, хорошо помогли только занятия по магии.

Юный апрентис поразмыслил с несколько минут и все же сходил за Малой Книгой Заклинаний, чтобы приняться за ее изучение. Ему надоело бесконечно копаться в себе и возвращаться в памяти к неприятным событиям минувших дней.

Перелистнув пару страниц, он остановился на последних. Статья, которая была там приведена, казалась самой маленькой и все же невольно привлекла внимание. Она гласила:

Созидание — это благая деятельность. Созиданием называют то занятие, которое приносит, как правило, общественную пользу. В магической речи «созидание» имеет оттенок некого величественного, особо важного или очень полезного деяния. (Далее неровным почерком была сделана чернильная пометка — «СКУЧИЩА».) А затем была приписка: Созиданием занимаются только унылые и юродивые. Настоящие ворлоки только разрушают! )