В борьбе обретёшь ты...Часть 1 (СИ), стр. 63

В принципе, это было неплохо, в теплицах профессора Спраут Гарри отдыхал от других предметов и их преподавателей. Но отнестись к гербологии серьёзно, как к научной дисциплине, у него не получалось.

Остальные преподаватели, за исключением Филиуса Флитвика, вызывали у Гарри состояние, близкое к шоку.

Историю магии преподавало привидение, серьёзно зацикленное на гоблинских восстаниях.

Защиту от тёмных искусств вёл молодой болезненный маг Квиринус Квиррелл, чьё заикание заставляло усомниться в его профпригодности. Дурацкий тюрбан и невыносимый чесночный дух тоже не добавляли профессору Квирреллу популярности.

Профессор Синистра, ведущая астрономию, сухо и монотонно рассказывала о своём предмете, давала гигантские домашние задания и исхитрялась из интереснейшего предмета сотворить невыносимо скучную заумь. Когда Гарри понял, что с тоской разглядывает в телескоп великолепное звёздное небо, он решил пропускать мимо ушей бубнёж Синистры и изучать астрономию самостоятельно. А вдруг, маги и впрямь прибыли из космоса? Получается, Синистра заставляет их забыть дорогу домой.

Астрономия без математики воспринималась как абракадабра, и Гарри записался на полумёртвый факультатив по арифмантике, который профессор Вектор вела для учеников, отстававших в нумерологии. Гарри был единственным первокурсником на этом факультативе, а арифмантика – единственным предметом, дававшимся Гарри без малейшего труда. Стоит сказать, что магловские учебники по математике, привезённые Гарри в Хогвартс, не пригодились. Старинные тома по арифмантике превосходили их во всех отношениях: объяснения были предельно понятными, а упражнения – разнообразными и интересными. К тому же, множество чертежей и таблиц очень помогали в систематизации усвоенного материала. Можно сказать, что в арифмантике Гарри блистал, но оценить его таланты было некому, профессор Вектор относилась к этому предмету довольно прохладно и никак не поощряла отличившихся студентов.

Полёты легко давались бы Гарри – приноровившись к метле, он понял, что великолепно чувствует себя в воздухе и ему нравится летать. Но мадам Хуч, раз и навсегда записав его в трусишки, изводила придирками и замечаниями под дружный хохот гриффиндорцев и раздосадованное шипение слизеринцев. Гарри неизменно терялся и старался поскорее спуститься на землю, никаких сил не было терпеть эти издевательства.

Чары тоже были кошмарным предметом. Правда, здесь ситуация была обратная – профессор Флитвик относился к Поттеру очень хорошо, а вот предмет совершенно не давался. Гарри безукоризненно произносил заклинания, идеально выполнял жесты палочкой, но проклятая «сестрица» плевалась фиолетовыми искрами и наотрез отказывалась подчиняться. Гарри, отчаявшись, проконсультировался у Флитвика насчёт возможной замены палочки, но тот только покачал головой:

– Увы, мистер Поттер, не в палочке дело. Вы, я прошу прощения, чрезвычайно умный юноша, но почти не одарены магически. К сожалению, так тоже бывает. Не отчаивайтесь, с вашим немыслимым усердием вы вполне сможете добиться успехов в других, менее магозатратных предметах. Например, зельеварение просто создано для вас.

После этого разговора Гарри забрёл в пустой класс и в который раз расплакался. Может быть, зельеварение и было создано для Гарри, но Снейп так не считал. Каждый урок по зельям едва не заканчивался для Гарри нервным срывом. Если верить Снейпу, Поттер всё делал не так. Не так резал, не так измельчал, не так мешал, не так смотрел, не так дышал. Как нужно было делать правильно, Снейп не объяснял. Никому не объяснял, не только Гарри. Теорию зельеварения ученики Снейпа тоже изучали самостоятельно. Эссе, исписанные язвительными замечаниями декана, могли бы выиграть какой-нибудь литературный конкурс, например, «Лучшее художественное описание симптомов имбецильности», но совершенно не годились для анализа ошибок. Над своими исчёрканными эссе Гарри тоже плакал, а как же.

Настоящий ужас начался чуть погодя, когда Снейп усадил их с Лонгботтомом за одну парту, чтобы «держать двух бездарей под присмотром». Жабовладелец Невилл мог взорвать родниковую воду, стоило ту налить в стандартный оловянный котёл номер два. Теперь уроки зельеварения превратились в уроки выживания, но нет худа без добра. С некоторых пор Гарри было некогда слушать снейповы измышления насчёт своих умственных и магических способностей.

Ну, о трансфигурации нечего было даже говорить. Профессор Макгонагалл и её предмет регулярно снились Гарри в кошмарах. У него, само собой, ничего не получалось, с факультета летели баллы, а Гарри в попытках доказать свою умственную состоятельность выворачивался наизнанку и был готов переселиться в библиотеку. Эссе он писал идеальные, но Минерва Макгонагалл не давала ему спуску, утверждая, что маг-теоретик есть существо анекдотическое, вроде оборотня-вегетарианца.

Гарри каждый вечер напоминал себе, что он терпит этот ужас во исполнение собственного же плана – овладеть теорией магии, несмотря на специфичность собственного дара. Сметвик не был похож на человека, паникующего зря. Если он велел не хвастаться своими способностями, значит, знал, что говорил.

В общем, весь Хогвартс был разочарован в герое магической Британии. А его «родной» факультет никогда и не был очарован – с Гарри никто, кроме Малфоя не разговаривал. Да и Малфой делал это украдкой, намекнув, что открытая дружба с Поттером встанет ему чересчур дорого и нужно дождаться «подходящего момента». Иногда Гарри ловил странные взгляды девчонок, но пока никто к нему не подошёл и не заговорил.

Гарри не слишком бы страдал от одиночества, в конце концов, в магловской жизни Дадли легко заменял ему толпу приятелей. Даже с Дадлиными дружками Гарри держался отстранённо, для общения ему вполне хватало дяди, тёти, брата и книг. Но никогда вокруг Гарри не царила атмосфера всеобщей неприязни, отравлявшая буквально каждую минуту его жизни в сказочном замке.

Именно поэтому он всё-таки смирился с вынужденной компанией рыжего Рона и растяпы Невилла. По счастью, такое общение было нечастым.

Гарри чувствовал, что Рон слегка стыдится своего бывшего преклонения перед газетным героем Гарри Поттером и настоящий Поттер ему не нравится. Однако Рон называл свои чувства дружбой, а Гарри, на всякий случай, не возражал.

Невилл же оказался неплохим парнем, с ним было спокойно. Он никогда не повышал голос, не требовал совершить какой-нибудь подвиг немедленно и вообще был весьма приятным собеседником. К тому же в теплицах Лонгботтом преображался, Гарри не уставал им любоваться – друид, да и только. Вот только в компании рыжего Рона Невилл терялся, начинал мямлить и тушеваться так, что Гарри с трудом удерживался от гневного спича в духе Снейпа на тему бесхребетных подхалимов.

Лохматая «пациентка» Грейнджер охотно общалась с Гарри, но была на ножах с Рональдом. Рыжий Рон изводил девчонку, высмеивая её стремление постигнуть магические науки как можно скорее. Гарри же кудрявую «пациентку» понимал и от всей души сопереживал её попыткам влиться в магическую жизнь. Правда, Поттера немного коробила безапелляционность Гермионы и её убеждённость, что чистокровные маги непоправимо отстали от жизни. Но возможность поговорить с человеком, которому не нужно объяснять, что такое «джинсы» или «приставка» перевешивала все неудобства в общении.

В общем, компания получилась странная, но другой у Гарри не было. Не считать же компанией перестраховщика Малфоя?

Так всё и шло – придурок Рон, мямля Невилл, заучка Гермиона, грубиян Нотт, гадина Снейп, конспиратор Малфой и сущий кошмар вместо учёбы. Про Дамблдора Поттер старался даже не думать и упорно усаживался подальше от преподавательского стола в Большом зале.

У Гарри потихоньку сдавали нервы, и он всерьёз беспокоился о сохранности своего душевного здоровья.

А потом случился тролль.

– Тут каждый день не сахар, но вчерашний был просто жуть, – Гарри сам не заметил, как очутился у Сметвика на коленях, целитель успокаивающе поглаживал его по спине. – Я вышел в гостиную, пожелал всем доброго утра и улыбнулся. Обычная улыбка, из вежливости, я же не Нотт какой-нибудь. И тут Снейп закатил речь, мол, всё мне смешки и улыбочки, а ведь в этот день погибли мои родители. Короче, по дороге на завтрак я улизнул, забрался в заброшенный класс на седьмом этаже и не пошёл на занятия. Сидел, думал. К вечеру меня всё-таки нашёл мой домовик, уговаривал спуститься, а потом привёл Снейпа.