Дитя Плазмы, стр. 21

Любитель гипотез, проф высказал предположение о внешней телепатоагрессии, а Фергюсон тут же подверг его критике, доказывая, что таким всесильным телепатам смешно начинать с тактики слухов. Так или иначе, но влияние чужой воли продолжало сказываться. Загадочные видения будоражили сны людей, слух ловил неизвестно к кому обращенные фразы. А вскоре всплыл и сам термин «Мудрецы». Его никто не придумывал. Как и многое другое, он был внушен все теми же посторонними силами, и Ферги исходил слюной, стараясь подобрать замену ненавистному слову. Все его попытки однако закончились неудачей. Слово, выбранное без участия людей, довольно быстро прижилось, а вместе с ним прижилось и то невольное, перемешанное со страхом и уважением чувство, испытываемое колонистами к Мудрецам. Борьба с ними тем не менее велась, хотя тот же Ферги не стеснялся называть ее войной с ветряными мельницами. Поле брани пустовало, а ратные силы простаивали в бездействии, испуганно взирая на то место, где перед ними должны были выстраиваться шеренги врагов. Мудрецам незачем было присутствовать где бы то ни было физически, они всего-навсего шептали, и шепот их слышали. Слышали все те, кому шепот этот был предназначен. И в ряде случаев это были не просто забавные галлюцинации, Мудрецы вполне недвусмысленно пытались диктовать поведение, что немедленно приводило в неистовство таких законченных индивидуалистов, как Сван, Пилберг и Фергюсон.

Вот и сейчас, слушая пересуды «конквистадоров», Гуль размышлял о своем внутреннем экране, пытаясь сообразить, что же видят другие колонисты. Были ли у них его «картинки» или каждому преподносилась свое собственное маленькое представление? И как реагировали они на видимое? Самому Гулю это зачастую нравилось. Во всяком случае переживаемое во время подобных сеансов трудно было с чем-либо сравнить.

В сущности это не являлось экраном – по крайней мере в том смысле, в каком представляют экран люди. Гуль воспринимал показываемое глубже – не слухом и не зрением, а чем-то третьим, что было мощнее мысленного воображения, что в состоянии было задействовать все органы чувств, включая обоняние и осязание.

А начинались видения вполне безобидно. Сначала размывался окружающий мир, и на фоне его мало-помалу теплыми тонами проключался «экран». Мозг переходил в какой-то раздвоенный режим, видя одновременно и первое и второе. Но это не было стереоскопией, потому, что картины не совмещались. Они и не могли совместиться, потому что давали обзор двух разнесенных во времени и в пространстве миров. И вот на этом втором проключившемся фоне возникал образ хлопающей на ветру форточки. Самой обыкновенной форточки, – может быть, кухонной, с разъезженными от частого употребления петлями. Частенько Гулю казалось, что он не только видит эту форточку, но и сам становится ею, потому что голова начинала кружиться от стремительных поворотов, а пальцы скрючивало от напряжения, ибо они превращались в петли, на которых крепилась форточка.

Иногда же это был более банальный образ – вроде того же бездонного колодца, в который он падал и падал, умудряясь не задевать стен, наблюдая мелькание влажных кирпичей и чувствуя ухающую пустоту в желудке. Раза два или три это было видение брызжущего искрами бенгальского огня. Разумеется шипящей и плюющейся свечкой был снова он. Длилось это не долее минуты, и всякий раз он заранее знал, что кончится все вулканическим потрясением, что подобно бикфордову шнуру видения прогорят, доставив язычок пламени к сокрытым в глубине сознания зарядам, и снова придется корчиться от перегрузок, напрягаться от собственного неслышимого крика. Зато потом наступало расслабленное блаженство, покой, в котором наплывали образы привычные и родные – чаще всего позаимствованные из далекого прошлого. Сморщенный, уставший мозг расправлялся невесомым полотном, быть может, превращаясь в медузу, скользящую в прозрачных водах, или в шелковый купол парящего парашюта. Начинался полет, и муки, предшествующие невесомости, забывались…

Тем временем «конквистадоры» возбужденно заспорили.

– Чтоб я лопнул, если это не карта! – Пол Монти вытянул вперед шею, отчего стал похож на задиристого гусака. – Откуда она у вас, проф? Неужто сами рисовали?

Пилберг в самом деле разложил на коленях листок с топографическими почеркушками и теперь бережно разглаживал его ладонями.

– Джентльмены! – не без шутливого пафоса провозгласил он.

– Прошу вашего внимания!

– Перед вами карта острова сокровищ! – ернически подхватил Фергюсон, но никто не откликнулся на его шутку.

– Это действительно карта, – Пилберг окинул всех построжавшим взором. – Мои утренние прогулки не прошли даром. Перед вами результат этих прогулок – приближенное описание района, в коем обитают господа Мудрецы.

– Ловко! Вот вы, значит, куда бегали!.

– Туда, Пол, туда… А теперь смотрите и запоминайте, – Пилберг ткнул пухлым пальцем в карту, нашел на ней какую-то точку. – Вот этот каньон и есть наша нынешняя цель. Глубина его – метров шестьдесят, диаметр – около семисот метров. На дне его они, голубчики, и обосновались. Здесь и здесь горные цепи. Довольно высокие, но с этим мы справимся. А через этот хребет и вовсе не надо будет перелезать, потому что чуть ниже проход. Надежный и проверенный. Словом, к каньону подобраться будет несложно, а вот дальше… Дальше ухо надо будет держать востро. Потому как выходим на дистанцию прямой видимости. И укрыться будет негде…

– По-моему, я знаю эти места, – задумчиво произнес Пол. – Бывал там разок. Правда, рельеф несколько отличался от вашего, но с этими горами вечно что-нибудь происходит… И поселение какое-то видел, но ни одной души поблизости не заметил. Послушайте, Проф, а вы сами-то их видели?

– Видел, – тихо и твердо сказал Пилберг. – Потому что хотел увидеть.

– Но зачем?

Гуль обернулся. Вопрос задал Володя. Как и все, он сидел на камнях, пристроив оружие между колен. Внешне капитан казался спокойным, но блеск разгоревшихся глаз выдавал внутреннее волнение. Гуль догадывался о смысле этого волнения. Догадывался, но не понимал…

– Ясно зачем! – Пол удивился. – Чтобы навестить. Или ты против того, чтобы пощипать Мудрецов?

– Мне они не сделали ничего дурного.

– Не сделали до сих пор, значит, сделают позже.

– Не обращай на него внимания, Пол. Мальчик попросту умничает, – брови Пилберга сошлись на переносице. Тратить время на напрасные споры он не желал.

– Продолжайте, проф. Мы вас внимательно слушаем. – Сван неприязненно покосился на капитана. Заодно метнул предупреждающий взор и в сторону Гуля. Оба русские ему не нравились. Неприязни своей он и не пытался скрывать. Верный цербер при обожаемом хозяине…

– Итак, добраться туда – мы доберемся, но главное – в каком темпе завязать бой. На этот раз все будет куда жестче. На раненых и прочие мелочи внимания не обращать! Оружия у нас вдоволь, поэтому патронов жалеть тоже не будем. Все надо проделать максимально быстро, только тогда и появится какой-то шанс на успех. Из этого первого сражения мы должны извлечь максимум опыта… – Пилберг сделал внушительную паузу, чтобы сказанное дошло до сознания людей. – Разделимся так: Хадсон со Сваном составят первую группу и, заняв вот эту вершину, станут ждать, когда мы подберемся к каменным строениям…

– У них что там, целый город? – удивился Трап. По его напряженному голосу чувствовалось, что он трусит. Связываться с Мудрецами – далеко не то же самое, что пулять в двойников. Крысиная мордочка Фергюсона тотчас скривилась в понятливую гримасу. Момента лишний раз съязвить по поводу кого бы то ни было он не собирался упускать.

– Трапчик-то наш… – елейно пропел он, но под холодным взглядом Пилберга умолк.

– Навряд ли это город, – заговорил Пол. – Дома и всякие там строения им, надо полагать, вообще ни к чему. То есть я так думаю: может, это церквушки или алтари какие-нибудь? Как у ацтеков?… Если они якшаюся с разными духами, то что-нибудь в этом роде вполне могли соорудить.

Гуль обратил внимание на глаза профессора. Они странно поблескивали. Выслушав предположение лейтенанта, глава экспедиции опустил голову и глухо произнес: