Дитя Плазмы, стр. 16

– Утро доброе!

Вскинув голову, он рассмотрел спускающегося по склону Пилберга.

– Доброе! – откликнулся Гуль. Взор его прошелся по мешковатой фигуре профессора, невольно задержался на матерчатой кобуре с пистолетом. Поймав его взгляд, Пилберг сожалеюще развел пухлыми руками.

– Необходимость, мой друг. Жестокая необходимость… А почему не на поясе, так оно так удобнее. Крупный калибр – вещь тяжелая. И признаться, не переношу все эти ремни. Мышцы пережимают, никакой гигиены и кровеносную систему не щадят. Другое дело – подтяжки! Ну, да вы солдат, должны знать. Замечали, наверное, что у всех офицеров портупеи? То-то и оно!.. Они, братец, не дураки, чтоб ремнями перетягиваться. Одежда должна свободно облегать тело, запомните это.

Улыбнувшись, Пилберг вновь двинулся по направлению к лагерю.

«А ведь он куда-то ходил! – с некоторым недоумением подумал Гуль. – Один ходил!..»

Глядя вслед удаляющемуся профессору, он решил, что со спины тот похож на бродягу. И даже вспомнилась картина «Ходоки». Тамошние персонажи чем-то чрезвычайно напоминали профессора. Мысленно дорисовав соломенную шляпу и бороду, Гуль всучил Пилбергу узловатый кривой посох и остался доволен. Бывший ученый-ядерщик и нынешний правитель поселения уважал дисциплину, но внешне выглядел совершенным распустехой. Гулю стало интересно, как выглядел Пилберг до всего этого?…

Петляя между пупырчатых громад, он неспешно спустился вниз.

Справа лениво ползла и переливалась блестким жаром лавовая река, слева до самых гор тянулась усеянная шаровидными валунами Долина Двойников. Пройдя по дну ущелья, Гуль остановился напротив выпирающих изломанными ребрами скал. Где-то за этими кекурами располагался дежурный пост. Сван не объяснил как его найти. «Ищи, – ухмыльнулся он. – Заодно проверишь и маскировку». Сван даже и не пытался скрывать свою неприязнь, и Гуль подумал, что причина скорее всего кроется в той первой их стычке. Или, может быть, в Милите?

Мысль поразила настолько, что он остановился. Задержавшись на крутом откосе, сердито нахмурился и сам понял, что гримаса вышла фальшивой. Он хмурился, как если бы хотел, чтобы это увидели со стороны. Так злятся маленькие дети, когда их дразнят «женихом и невестой». Но Гуль-то был уже не ребенком! Тогда какого черта? Кого и в чем он должен был убеждать?…

Догадка не исчезла, напротив – осела еще глубже и начала обрастать безмолвными образами. Гуль разозлился. На себя, на свое отступничество. Во всяком случае мысль о Милите была отступничеством. Он не должен был думать о ней. Потому что по-прежнему ставил себе целью любыми путями выбраться из этого мира. Да и мир ли это вообще?! Можно ли называть миром желудок гигантского ископаемого?…

Очень кстати на глаза попалась одна из местных достопримечательностей – камень в рост человека и, разумеется, той же расцветки, что и все окружающее. Правда, имелась одна характерная особенность. Необычность данного объекта заключалась в том, что камень «дышал». Шероховатые бока его вздымались и опадали. Он напоминал уставшее, прильнувшее к земле животное. Кое-кто из колонистов и впрямь считал, что это разновидность местной фауны, но Гуль видел и знал, что перед ним самый обыкновенный камень, в сущности ничем не отличающийся от множественных неподвижных соседей. Не особенно задумываясь над тем, что делает, Гуль саданул по камню сапожищем. Подошва тотчас увязла, словно угодила в разбухшее тесто. «Дыхание» прекратилось, и Гуль невольно попятился.

« А ведь это не животное и не камни!» – сверкнуло у него в голове. – Самая настоящая плоть! ЕЕ плоть! Частичка желудка или что там у НЕЕ водится…"

Высвободив ногу, Гуль ускорил подъем. На камень он старался не оборачиваться.

А вскоре он подходил уже к пещере Зуула. Лицо его горело, и болезненно ныла правая ступня. «Камень» остался далеко позади, но услужливая память была здесь, рядом, и Гуль понимал, что это не вычеркнуть и не изъять. Даже подобную мелочь в состоянии было вытравить лишь время – недели, месяцы, может быть, годы. Но он не желал ждать. И потому заранее проклинал этот мир, – возможно, чтобы не жалеть об уходе, проклинал то мгновение, когда судьбе вздумалось сыграть с ним злую шутку.

По поджатым губам и нахмуренному лицу можно было решить, что человек вот-вот кинется в атаку. Черноволосый, с короткой стрижкой армейского «чижа», с тонким перебитым носом…

Гуль чертыхнулся, внутренне расслабляясь. Да ведь это он сам! Те же уши пельмешками, мрачноватые глаза, из-за которых было столько неприятностей, и наконец гимнастерка!..

Продолжая разглядывать собственное дымчатое отражение, Гуль медленно сел, а потом и лег, подложив руки под голову. Лежа на спине, он улыбнулся зависшему над ним призраку, и последний ответил ему кривоватой ухмылкой. Проф определял это как оптическую аберрацию. Трап, Люк и другие называли природным зеркалом.

– Налюбовался?

Голос принадлежал Полу Монти. Не поворачивая головы, Гуль поинтересовался:

– И долго она будет так маячить?

– А почему – «она»?

– Ну, он?…

– Не волнуйся. Минут через пять растает.

Конечно же, растает. Не век же ему сопровождать рядового российской армии… Гуль заморгал, заставляя призрака часто и невпопад дергать веками. Все-таки это было не совсем зеркало. Призрак моргал с каким-то замедлением, и какую-то крохотную долю времени Гуль способен был видеть самого себя с закрытыми глазами. А в общем призрак уже уплывал. Всему рано или поздно суждено растаять, исчезнуть, раствориться – в том числе и тебе, мрачноглазый…

Издеваясь над людской бдительностью, скалистый мир приплясывал и кривился. Ад, в котором не хватало лишь самой малости – котлов и чертей. Впрочем, черти тоже, наверное, были. Да и где их нет? В той же армии этих рогатых тварей было куда больше, – и ничего, жили. Как минимум – пять курвенышей на взвод, пятеро дорвавшихся до власти садюг. И все-таки жили. Как-то существовали…

Протяжно зевнув, Гуль поглядел вверх. От призрака осталась лишь часть локтя и полупрозрачная гимнастерка – пуговицы, петлицы, ремень, смуглый его живот. Предсказание лейтенанта сбывалось. Яростно протерев глаза, Гуль перевернулся на живот, щекой, словно к подушке, прижался к скале.

Странно эти призраки исчезают. Точно раздеваются. Потому Трап и бежит к тем местам, где еще минуту назад женское население расчесывало перед «зеркалами» волосы и напудривало щеки. Трап был бабником и бабником активным. Гуль таких не любил. Если на уме одно только это, то, видимо, такой это ум…

Он приподнял голову, окинул окрестности мутноватым взором. Спать не хотелось, но глаза слипались. Наблюдение давалось не просто. Конечно, это нельзя было сравнить с армейским нарядом, и все же… Ожидание – всегда тягостно.

Они лежали на вершине одной из каменных громад и сонно таращились в три стороны – Пол Монти, Володя и Гуль. Чтобы не дремать, разговаривали. Обо всем на свете. И, разумеется, о каракатице.

– …Червяк – он и есть червяк. Ползет и прокачивает через себя что ни попадя. Землю, дома, людей. Он их и не замечает, пожалуй. И знать не знает, что внутри него завелась этакая инфекция, – Пол Монти невесело усмехнулся. – Другое дело – радиация! Это его хлеб с маслом. На нее он, как упырь на кровь. Чуть где взрыв, – он туда!.. Проф, между прочим, считает, что там внизу у них целое царство. Только раньше-то им делать на поверхности было нечего, вот и не выползали. А сейчас, когда кругом реакторы, радиоактивные отходы, полигоны… – Он махнул рукой.

Капитан встрепенулся.

– А что? Очень может быть! Я – про царство. Там ведь магма, тяжелые изотопы и так далее. Самое место для них.

Поерзав, Гуль неспеша уселся. Лежать надоело.

– А я подумал сейчас про землетрясения, – сказал он. – Может, это каракатицы виноваты? Они же вон какие! Помнишь, Володь, как все кругом раскачивалось? Вот так, наверное, и при землетрясениях. То есть, они, значит, ползают туда-сюда под землей, а наверху все ходуном ходит.