Не придумал, стр. 24
Искушённая публика сдержанно оценила молодых дарований. Но это не смутило ребят, ведь они рассчитывали просто бесплатно бухнуть бодяженного спирта из канистр и повеселиться. Однако на фуршете после выступления поэтессы, на них обратил внимание владелец одного известного магазина редких книг. Как и все антиквары, он был евреем.
— Парни, это эпохальное представление! — восторженно произнёс букинист.
— Мы долго репетировали, — шутливо солгал Дойч.
— О, а эти рисунки… — еврей имел в виду портреты с Гитлером, которые нарисовал Дойчлянд в те мгновения, когда не тряс чреслами. — Я должен их иметь! Дело в том, что я коллекционирую реликвии Санкт-Петербурга: у меня есть письма Солженицына и Сахарова своим жёнам, партитуры Бородина, — вдруг книжник перешёл на шёпот и заговорщицки прикрыл рот рукой, — даже салфетка с семенем Гребенщикова!
— Ну, в моих рисунках вряд ли есть ценность… — начал кокетничать Дойч.
— Что ты, что ты!.. Я думаю, на сцене происходила иллюстрация нашей эпохи. Никакой грани между зрителем и творцом, между искусством и профанацией. Хтоническое творчество народа. Об этом будут писать спустя столетия. Так что я бы хотел эти рисунки!
— Хорошо! Но лишь один. Второй – для Наташи, — с этими словами Дойчлянд протянул один из рисунков престарелой поэтессе, стоявшей рядом.
— «Иллюстрация, блядь, эпохи»? — переспросил у Дойчлянда Миро, когда парни отдалились настолько, чтобы эти слова не достигали ушей букиниста. — Под чем он был?
Дойчлянд лишь устало развёл руками. Он был горд собой.
3 сентября
Дождь провоцировал хаос даже в Петербурге. Вот люди спокойно себе идут, слегка поёживаясь от холодного ветра, при этом картинно сохраняют достоинство, стараясь степенно вышагивать, будто английские лорды, а вот с неба начинают падать капли-разведчики, которые, соприкасаясь с незащищёнными шеями или щеками, словно говорят своим ещё не десантировавшимся товарищам: «Вперёд, пацаны! Им это всё ещё не нравится». Та-да-дам! – бьют небесные литавры, и отвратительно неуместной прохладой падают на людей мокрые камикадзе. Личины графьёв и бояр слетают. Прохожие, словно нашкодившие карапузы, вдруг начинают метаться туда-сюда, толпиться в арках и под козырьками. Кто-то решает, что он, намокнув, будет суше, если побежит. А кто-то, как наш хмурый Минет, просто безучастно продолжает движение, ведь даже силы на ходьбу приходилось брать у организма в долг. Покипешуешь тут, когда третий день твой сон в заложниках у амфетамина! Минет брёл в притон к Дойчлянду, и одному чёрту известно, почему его ноги направились именно туда.
Даже мерцающий дельфин с шестью крокодильими лапами, живущий в тонком мире, не стал пить энергии молодого человека. Существо привыкло видеть каналы циркуляции Праздника даже в очень усталых алкоголиках и наркоманах, но вяло плетущийся парень выглядел пустой оболочкой. Испытав, наверное, некое своё мистическое удивление, дельфин с лапами крокодила в количестве шести штук вернулся к рытью ямы.
— Мне нужно поспать, спиды в куртке, — монотонно пробубнил Минет, проходя мимо открывшего дверь Дойчлянда.
— Сколько можно взять? — не стал занудствовать хозяин.
— Мне поебать, — оставляя за собой мокрые следы, устало констатировал Минет.
Дойчлянд вернулся на кухню, к партии в «Тысячу», которую они с Ильёй начали ещё утром. С каждым выпитым стаканом музыкант всё чаще скатывался на ноль, поэтому Дойч был рад тому, что их мозги сейчас взбодрятся.
— Смотри, что я принёс, маэстро! — Дойчлянд энергично потряс пакетом. — Подарок от Минета.
— О-о-о, — протянул Илья, — славно-славно. Что там у нас?
— Обещал спиды, — Дойчлянд запрыгнул на принесённый с помойки небольшой диван. — Посмотрим…
Парни ахнули. Юный Минет отдал ребятам амфетамин целого спектра разных цветов, а, значит, и разных степеней очистки. Жёлтый, розовый, белый, сухой и мокрый порох был расфасован в прозрачные зиплоки.
Размениваться на нос не стали. Тем более, последние месяцы Илья исключительно кололся в свои некогда толстые вены.
Апатия споро сменилась бодрым задором. Партия в «Тысячу» набрала обороты. На звуки быстрой речи слетелись фашисты из соседней комнаты, и вскоре у обоих игроков появилось по одному советчику.
Бедный, бедный Минет всё никак не мог заснуть, даже по-царски расположившись на кровати матери Дойчлянда. Парень понимал: сейчас нельзя даже нюхать! Но сон никак не селился в его разуме, поэтому Минет рискнул вылезти на кухню.
— Минет, спасибо тебе, — полные зрачков белки Дойча с ебанутой благодарностью смотрели на дарителя.
— Пожрать чего-нибудь есть у тебя? — мёртвым голосом пробубнил Минет. — Вряд ли в меня влезет, но надо…
— Гречи вон ебани, недавно сварили, — зычно предложил Ефрейтор.
— Нахуй мне твоя греча? Мне бы пожрать чего…
Полусекундное молчание и с трудом натянутая улыбка Минета дала ребятам сигнал к хоровому смеху.
— Ух, наркоман еба́ный! — воскликнул Ефрейтор. — Еду-то тебе погреть?
— Не, братан, я не буду эту хуйню есть. Еда должна возбуждать, — мечтательно проговорил Минет.
— Ух, барчук какой! — шутливо возмутился Ефрейтор.
— Барчук, ещё какой! — поддержал фашиста Минет. — Сейчас кто-то из вас мне ещё и за шавермой сходит.
— Это с хуя? — сразу завёлся скорый на обиду Могила.
— А вот с хуя! — Минет стал копаться в кармане влажных джинсов.
На стол упал целлофановый свёрток.
— Что это? — первым активизировался Дойчлянд.
— Концентрат для спайса, — невозмутимо ответил Минет.
— О-о-о нет, меня этим говном не купишь, — полным брезгливости голосом открестился от подгона Дойч.
— А как его курить? — спросил Илья, рассматривая пакет с порошком.
— Это невысаженная смесь, её буквально несколько крупиц на сигарету надо, — объяснил Минет.
— Ты и это говно теперь толкаешь? — проявил интерес Дойчлянд.
— Да это так, пробная партия. Высаживать реагенты на траву заёбывает, — пожаловался Минет, и продолжил: — Тот, кто принесёт мне самую охуенную шаверму в этом районе, получит весь пакет.
— Добро! — не стал раздумывать Илья. — Схожу.
— Низко же ты пал, товарищ музыкант, — поддразнил Ефрейтор.
— Пёс тебе товарищ, — отозвался Илья, одеваясь, — а я взрослый состоявшийся человек. Знаю, чего хочу.
Под гогот из кухни Илья скрылся за входной дверью, предвкушая новые ощущения. Ждать себя долго он не заставил, даже несмотря на то, что не