Архивы Поребирной Палаты, стр. 42
превращалась. Растащили тело младенца голодные дикие звери.
Так и ты, выбирай – или в Пустошь продолжишь идти на пороги
богов Консумона, и тогда превратишься в такой же унылый
гранит, или здесь оставайся на расправу ревущему зверю, ибо нет
у тебя никакого другого пути. Ну, так что – теперь резко стало в
мыслях твоих?».
И смеялась потом после этих слов.
Отвечал я бархата женского голосу прямо из сердца, что
билось во мне на разрыв: «Я смеюсь тебе прямо в лицо, если есть
где-то лик у тебя, там, где ты обитаешь! Что ты знаешь про время
моё?! Что ты знаешь про истину боли моей?! Что ты знаешь об
имени боли моей?!».
И затем я зверино вскричал в небеса имя боли своей, воскричал время Болонда, воскричал разумение тайны своей, сотрясая тем криком пустыню от края до края, разрушая тем
криком решительно всё, что ни есть!
Имя боли моей было – «Чилла!».
И временем Болонда было оно же, и разумение тайны моей
этим словом опять выражалось, и оно всё вокруг искрошило, что в
пустынной земле из камней громоздилось! Будто молотом било
повсюду от крика вокруг по каменьям, потому что от вопля груди
изболевшей воздух стал чрезвычайно упруг и ударом своим он
разваливал всё.
Все истрескалось в крошево… Всё, будто глина сухая, а не
камень-гранит…
И распались фигуры погибших, превратились в песок, и
шагнул я ногою вперед, чтобы идти на пороги богов Консумона…
- На сегодня всё. Нет времени обрабатывать эту
тягомотину. Эти древние цивилизации совершенно не умели
писать сжато и понятно. Да, и Болонд – явно не писатель. Тихий
ужас. Работы много. Но, раз начали, то закончим. Но чуть
попозже.
79
«Легенда об укосах. Часть V.»
Итак, мы остановились на том, что, как пишет Болонд, «и
распались фигуры погибших, превратились в песок, и шагнул я
ногою вперед, чтоб идти на пороги богов Консумона…».
Проследим, что было дальше.
...Но, лишь коснулся подошвой песка, как тут же с треском
нещадным истлела вся почва, открывая повсюду черный
базальтовый грунт, на котором играли, змеясь и стреляя, непрестанные всполохи пламени.
Я коснулся подошвой огня, но был базальтовый путь не
шершав, как обычно, а был как поверхность стекла – холоден, ровен до гладкости.
Тут увидел я тучу черного тона над головой, где всполохи
нижних огней отражались зловеще, и ждал я, что тело моё
превратится теперь в изваяние камня.
Застыл я в преддверье закамененья, натянут стал, как лук, и
напуган, но, вдруг, ощутил, что слишком долго приписываю
страхи своим ожиданьям – было тело по-прежнему живо, сильно и
мягко, и был я не камень. И тогда я шагнул, и пошел.
И услышал от бархата женского голос, ужаснувшийся в
грусти: «Что наделал ты, Толош, что ты, Толош, наделал! Жизнь
тебя не простит!».
И ответствовал я: «Болондом звать меня, а не Толошем!».
И услышал от бархата женского голос: «Дурачок, кто же
спорит с тобой, что ты Болонд?..