Поймать невидимую свинью (СИ), стр. 2

А еще откуда-то доносились человеческие вопли и звуки, которые я не могла даже идентифицировать. Без сомнения, это вопил какой-то зверь, но мне никак не удавалось его опознать. Нет у нас питомцев с настолько противным и громким голосом, от которого даже уши закладывает! И это с учетом того, что он даже не в этом помещении! Впрочем, двери в приемный покой и операционную, всегда закрытые, чтобы не волновать пациентов, на это раз тоже оказались распахнуты настежь.

Лаборант Руперт в своем обычном белом (хотя сейчас – покрытом множеством разноцветных пятен и засыпанном какой-то пыльцой) халате подпрыгивал, поминутно оскальзываясь, по полу и воздевал руки, пытаясь уговорить райскую птичку спуститься и вернуться в свою уютную санаторную палату.

Переглянувшись, мы с профессором одновременно с двух сторон подскочили к клубку рамидреху и схватили каждый по пушистому зеленому хвосту. Хватать с другой стороны было небезопасно – эти пушистики милейшие создания, но клычки у них на зависть всем вампирам. Слаженный рывок – и нам удалось расцепить поссорившихся зверьков.

– Превосходно! – простонал Руп, продолжая подпрыгивать. – Засуньте их… куда-нибудь! Только по отдельности!

Ощеренных ласок мы распихали по свободным ячейкам стационара и активировали артефакты, включающие магические перегородки.

Теперь можно было помочь Рупу ловить несчастную райскую птичку… но меня упорно манили эти звуки ада, доносящиеся из-за двери. Припомнилось, как я пыталась заглянуть через окно в дальнюю комнату – и меня снесло звуковой волной. Вряд ли в ветклинике есть два неучтенных пациента с таким голосом… и неужели я наконец увижу этого таинственного питомца?

Впрочем, не уверена, что такие разнообразные звуки может издавать кто-то один – лязг, как от несмазанной старой двери, скрежет ножа по тарелке, скрип пенопласта – словом, все то, от чего поневоле содрогаешься и покрываешься холодными топотливыми мурашками. Только на такой громкости, что можно еще и оглохнуть.

Из-за всколыхнувшегося любопытства я даже почти забыла о причине своего визита. Но она напомнил о себе сама – удовлетворенным всхрюком из дальнего угла. Кажется, Фрося совершенно довольна сотворенным хаосом. Мы с профессором снова переглянулись, одинаково наклонились, растопырив руки, и принялись медленно приближаться к предполагаемому месту дислокации “милого поросеночка”. Вот сейчас мы изловим свинью, я победоносно унесу ее в гостиницу, а потом приду помогать наводить в клинике порядок. Должна же я извиниться за все эти разрушения? Постоялец, правда, сбежал не по моей вине, но я все равно готова ее загладить. А может быть, даже по доброте душевной свернуть шею тому, кто там так вопит! Наверняка мне все будут предельно благодарны.

Воздух возле моей руки шелохнулся, и что-то проехалось по локтю жесткой щетиной. Вскрикнув от неожиданности, я развернулась – только чтобы услышать дробный топот в направлении распахнутого дверного проема.

Ну… теперь у меня, кажется, и выбора нет. Судя по воплям, там и без невидимой свиньи всем весело и совсем нескучно. Но сейчас-то мы со свиньей присоединимся, и все поймут, как спокойно им было до сих пор!

2. О воспитании птички Рух

Источник кошмарных звуков и воплей найти было несложно, хотя ветклиника не такая уж маленькая – в ней есть несколько изолированных палат и операционных, небольшое закрытое инфекционное отделение, приемный покой, лаборатория, кабинет главврача и еще несколько комнат, назначения которых я не знаю. Сейчас половина дверей вдоль коридора оказалась распахнута, и за всеми творился форменный бардак.

Но звуки отчетливо доносились из дальнего конца коридора – из той самой комнаты, куда меня никогда не пускали. И не помогали ни статус управляющей острова, ни умоляющие глаза.

Ни секунды не раздумывая, я ворвалась в комнату – и в первую секунду даже не поняла, что происходит. То есть, судя по летающему в воздухе пуху и перьям, а также общей атмосфере бедлама, невидимая свинья здесь уже произошла. А теперь здесь происходила… птичка.

Больше всего это создание походило на цыпленка – в том возрасте, когда цыпленок только начал оперяться, уже перестал быть милым пушистым желтым комочком, но еще не стал солидной приличного вида курицей. В этом возрасте, надо сказать, цыплята имеют крайне неказистый вид – облезлый и как будто полуощипанный. Единственным отличием от собратьев его меньших я бы назвала клюв – огромный, острый и на вид – стальной. А целом – курица и курица.

Только цыпленочек был почти с меня ростом. И именно он издавал все эти невообразимые звуки, от которых хотелось одновременно зажать уши и содрать с себя кожу, такие стада ледяных мурашек по ней бегали. Огромная клетка с распахнутой дверцей валялась на боку.

Птичка носилась по комнате, растопырив облезлые куцые крылышки и раззявив клюв, время от времени пытаясь вспархивать. Следом за ней с воплями носилась Карила, почему-то подняв руку с оттопыренным пальцем. В углу что-то довольно всхрюкивало. Вокруг было разбросано какое-то сено, ползали насекомые и валялись вдобавок какие-то неаппетитного вида кровавые ошметки. Впрочем, при ближайшем рассмотрении в них опознавались куски мелко порезанного сырого мяса.

– Потрясающе! – восторженно воскликнул заглянувший через мое плечо профессор, о котором я, признаться, подзабыла. – Великолепно!

Ну конечно, Кирреску дай только поизучать какую-нибудь… курицу-переростка.

– Как вам удалось ее изловить и поставить на баланс? – продолжал восторгаться профессор.

– Нам не удалось, – ответил мрачный голос из-за его спины, и, оглянувшись, я обнаружила подошедшего Тима.

– Карила! Что здесь творится?!

– Эта тварь оторвала мне полпальца! – драматически сообщила лаборантка, приостановившись и демонстрируя свой палец – не оторванный вообще-то, но в самом деле раненый. – А я ей червячков! Жирненьких, вкусных! И кузнечиков наловила! А она мне палец отрывать!

Тим глубоко вдохнул, прикрыв глаза.

– Карила, почему птица не в клетке?

– Я ее покормить пыталась! А тут меня что-то под руку толкнуло! И эта дрянь как клюнет! А потом клетка опрокинулась, и… и вот! А я ей кузнечиков! А она мне палец! Я ее ловлю-ловлю!

– Ясно, – Тим закатил глаза и сделал решительный шаг в комнату, отстранив нас с профессором. – Птица! Пшить!

Гигантский цыпленок на секунду замер, а потом как-то виновато понурился. Тим наступал на него, растопырив руки, и птица пятилась в направлении клетки. Мы с Карилой, подскочив, с усилием перевернули клетку в правильное положение – так что к моменту, когда цыпа добрела задом до входа, ее дом уже стоял на своем месте, и Тим резким движением захлопнул дверцу.

– Значит, что-то толкнуло? – прокурорским тоном уточнил главный ветврач, неотрывно глядя на свою лаборантку.

И тут снова всхрюкнуло – только уже у выхода из комнаты, и следом послышался удаляющийся дробный топоток.

Опять ушла! Но, может, Тим поможет ее ловить? Вдруг на свинью его харизма тоже подействует?

– Это как-то связано с тем, что творится по всей клинике? – проницательно уточнил он, безошибочно остановив взгляд на мне.

Я тоже вздохнула, вдруг почувствовав себя нашкодившим цыпленком.

– Ага… там у нас… постоялец удрал… – и тут мне пришла в голову спасительная мысль, что лучшая защита – это нападение. В конце концов, у меня тоже есть вопросы! Я перевела взгляд на клетку и расправила плечи. – Значит, курица?

– Ну что ты, – хмыкнул Тим. – Это не просто курица. Это большая курица, Нара.

– Это птица Рух! – благоговейно уточнил профессор. – Совсем молодая, еще птенец, но, несомненно, превосходный экземпляр! Как вам удалось пленить ее?

– Да не пленил ее никто, – досадливо отмахнулся Тим. – Сама на головы свалилась…

В этот момент птица, просунув голову между прутьями решетки, тюкнула меня в плечо своим стальным клювом. Ощущение было, как будто по мне долбанули заостренным молотком. Теперь я вполне понимала чувства Карилы!