Цветок пустыни (СИ), стр. 52

Спустившись на нижний уровень, погрузился в полумрак, слегка разбавленный отблесками золота и драгоценных камней, среди которых мерцали редкие артефакты, растения и минералы. В этих сумерках мои движения стали осторожнее, хотя хорониться в сокровищнице собственной жены казалось нелепым. Но интуиция подсказывала быть начеку.

Тяжёлая кованая дверь поддалась легко, пропустив внутрь, и я остановился, оглядываясь по сторонам, ожидая увидеть привычный силуэт Эолайн. Но её нигде не было, хотя внутренний голос уверял: она здесь, рядом, совсем близко. Сердце забилось быстрее, когда до слуха донеслось едва уловимое дыхание.

Шагнув вперёд, я не успел даже вскинуть руки, когда из сумерек на меня метнулось стремительное, мощное тело в полуобороте. Миг, и я оказался прижат к холодной каменной стене. В горле застыло предостерегающее рычание, но взгляд встретился с горящими золотом глазами супруги. На меня смотрела драконица. И разум мигом понял: будет бой. Просто сейчас передо мной не супруга, а драконица, охраняющая что-то ценное.

Инстинкт пробудился мгновенно, сила разлилась по мышцам, заставляя мгновенно сменить облик и вступить в ответный танец ярости и страсти, от которого невозможно отказаться. В ту же секунду пространство наполнилось рёвом, рычанием, гулким дыханием, сливающимся в один неистовый поток.

Я не сопротивлялся, позволяя её когтям и зубам отмечать меня, чувствуя, как наша связь углубляется, становясь почти физически ощутимой. Каждое её движение, каждое касание вызывали ответную волну силы, горячей и всепоглощающей. Драконья любовь – это ярость и борьба, мягкость и ласка. Когда все чувства обнажены и древние инстинкты берут верх, человеческого в нас не остаётся совсем.

Счёт времени потерялся. Остались лишь отдельные яркие вспышки ощущений: чешуя к чешуе, тепло её дыхания на моей шее, нежность и жестокость, переплетённые в вечном драконьем брачном танце. Когда сознание, наконец, медленно выплыло из этой бездны страсти, я почувствовал удивительную усталость, приятную, глубокую и удовлетворённую. Словно наконец утолил жажду, которую испытывал всё то время с момента встречи своей юной супруги.

Рядом, прижавшись ко мне, свернувшись в истинной форме, спала Эолайн. Одним крылом она бережно укрывала чужое золотое яйцо, которое она так яростно защищала от меня. Я осторожно расправил собственные крылья, прижимая супругу ближе к себе, и замер, наслаждаясь абсолютным умиротворением.

— Любовь моя... — прорычал, касаясь кончиками когтей её гладкой чешуи. Теперь мне было ясно: пришло время гнездования. Моё сердце наполнилось гордостью и счастьем. И в то же время наступало самое сложное время: мне нужно было заботиться о супруге и править моим народом!

Эолайн резко вздрогнула, пробуждаясь, и её золотистые глаза распахнулись с испугом и непониманием. Она попыталась подняться, но огромные драконьи лапы скользнули по золоту, вызвав звонкий металлический гул, наполнивший сокровищницу эхом.

Я, очнувшись следом из полусна, настороженно вскинул голову и замер, мгновенно почувствовав странное состояние своей пары. Наша связь вибрировала страхом и растерянностью моей пары. В облике дракона я осторожно шагнул к супруге, тревожно следя за каждым её движением.

Драконица снова дёрнулась, пытаясь принять человеческий облик, но вместо этого лишь неуклюже махнула крыльями, разбрасывая золото по полу. Её дыхание стало прерывистым, полным паники. Она издала низкий, полный отчаяния рык.

«— Эолайн? — я осторожно протянул к ней морду, чувствуя, как от неё исходит нарастающая тревога. — Что с тобой?»

Она дёрнула головой, словно пытаясь ответить, но слова не шли. Вместо этого Эолайн вновь отчаянно попыталась обратиться, однако её тело только задрожало, оставаясь драконьим.

«Почему я не могу… не получается!» — донёсся её мысленный голос, полный ужаса и недоумения.

Я вновь попытался приблизиться, делая ещё один осторожный шаг к ней, но внезапно замер, когда она резко развернулась и, защищая что-то за своей спиной, предупреждающе зарычала.

Только сейчас я заметил, что под ней, в самой дальней части сокровищницы, на красном бархатном матрасе с золотыми кистями, лежит ярко светясь в полумраке яйцо, то самое, которое попало в руки Эолайн, отделившись от статуи золотой драконицы. Теперь оно стало для неё центром мира, важнее всех сокровищ и даже важнее меня самого.

«— Любимая, это же я, — спокойно произнёс, пытаясь передать через связь уверенность и спокойствие. — Никто не тронет яйцо. Ты в безопасности.»

Но Эолайн словно не слышала. Её взгляд метался, перламутровая чешуя вздыбилась, дыхание сбилось, переходя в резкие, тревожные рыки. Казалось, она разрывалась между безумной жаждой защитить своё сокровище и отчаянным стремлением вновь стать человеком.

Что бы я ни говорил, что бы ни предпринимал, становилось лишь хуже. Я не мог достучаться до своей супруги ни словами, ни действиями. Сейчас моей разумной, ласковой малышкой целиком завладела первобытная сила —древний инстинкт нашего рода. Она яростно защищала своё сокровище, и мне это совсем не нравилось.

Ревность неожиданно кольнула меня, распаляя агрессию. Захотелось отнять это проклятое яйцо, сжать его в пасти и унести прочь. Я желал, чтобы вся её любовь, нежность, забота, чтобы каждая её мысль принадлежала только мне! Я раздражённо рыкнул, клацнув зубами совсем рядом с яйцом, и тут же получил сокрушительный удар когтистой лапой по морде.

Эолайн не просто защищалась — она бесстрашно плюнула в меня огнём, не жалея сил и не сдерживая ярость.

Испугавшись, что в следующем порыве я причиню ей вред, я поспешно отступил, дав своей самке пространство, в котором она так отчаянно нуждалась. С тяжёлым сердцем я наблюдал за её мучениями, осознавая свою беспомощность. Сейчас я мог лишь надеяться, что разгадка придёт вовремя, прежде чем её страх и паника перерастут в полное безумие.

Мне пришлось дождаться, когда Эолайн окончательно успокоилась и заснула, свернувшись кольцом вокруг драгоценного золотого яйца. Её дыхание стало ровнее, тяжесть паники немного отпустила, и я наконец позволил себе обратиться в человека. Превращение далось на удивление тяжело, словно тело не желало принимать более слабую форму.

Выйдя из сокровищницы, я едва держался на ногах. Мой взгляд был затуманен, а чувства странно обострились. Нос жадно ловил запахи людей, пробуждая инстинкты, которых раньше испытывал только после первого оборота. Внутри клокотало дикое, едва сдерживаемое желание напасть на любого, кто приблизится слишком близко. Сжав кулаки, я с трудом заставил себя сделать несколько шагов, чувствуя, как предательски дрожат ноги.

В верхнем зале для совещаний, через который можно было пройти на нижний уровень, собралась небольшая группа людей, в тревожном молчании наблюдавшая за мной: три старосты эмирата, Измир — начальник охраны, директор научного центра и главный храмовник. Именно эти люди управляли эмиратом в моё недельное отсутствие, пока мы с супругой поддавшись инстинктам, сплетались в брачном танце. И теперь эти существа с плохо скрываемой тревогой смотрели на меня — своего эмира.

Едва сдерживая низкое, вибрирующее в груди рычание, с усилием заставил пройти мимо них. Лишь бросив:

— Все вопросы позже.

Люди невольно расступились, не решаясь приблизиться или заговорить. В состоянии на грани контроля я двинулся прямо к покоям, которые делил с супругой. Лишь войдя в наши личные комнаты и, вдохнув знакомый, родной аромат Эолайн, я почувствовал, как ярость постепенно уступает место разуму.

С облегчением и тревогой одновременно я опустился на край широкой кровати, стараясь унять дрожь в теле. Запах супруги успокаивал меня, возвращал ясность мысли, но в то же время нестерпимо тянул назад, в сокровищницу, к Эолайн и тому яйцу, которое хотелось отнять и растоптать.

Через несколько минут в дверь осторожно постучал распорядитель дворца, смиренно дожидаясь разрешения войти. Тяжело выдохнув, я собрал остатки самообладания. Нужно было позаботиться о пище для моей супруги. Слетать на охоту, но нужно было подкрепить человеческую оболочку. А ещё отослать сокола отцу. Мне точно нужен был его совет!