Ка в квадрате (СИ), стр. 10

Идти пришлось недалеко: до автостоянки за продуктовым магазинчиком. Там одноклассницы остановились в ожидании, приплясывая на месте от холода. Правда, долго ждать им не пришлось: на стоянку вплыл длинный чёрный седан со значком «Вольво», в который Анечка и Лиззи уселись не раздумывая. Водитель нажал на газ, и машина уехала, оставив подбежавшему Косте лёгкий выхлоп сгоревшего бензина.

Он не знал, что и делать. С одной стороны, это меньше всего было похоже на похищение. С другой, Аня бы никогда добровольно не села в чужую машину. Костя грыз губы и ждал: рано или поздно, но они должны будут вернуться сюда. И они действительно вернулись, спустя три с лишним часа. Девочки легко выпорхнули из «Вольво» — довольные, смеющиеся. А следом за ними вышел высокий, атлетически сложенный мужчина лет за тридцать. Что-то негромко сказал подругам — те прыснули в ответ. Тогда он подошёл к Анечке — к Костиной Анечке! — хозяйским жестом приобнял её за плечи и поцеловал.

Хорошо, что сцена парализовала Костю, иначе он без раздумий кинулся бы бить обидчику морду. Впрочем, какому обидчику? Анечка-то явно не возражала, томно прикрыв глаза с сильно накрашенными ресницами.

Потом одноклассницы поспешили обратно во двор к Лиззи, «Вольво» уехала, а Велесов ледяным истуканом остался стоять за магазином, в тени штабеля ящиков. Он не мог сказать, сколько продлился ступор, но в реальность его вернул шум очередного мотора: на стоянку заехала старая «копейка». Тогда Костя наконец-то тронулся с места и на негнущихся ногах пошёл прочь. Думал, что идёт домой, но отчего-то оказался здесь.

— Понимаете, Кай Юльевич, мы же с первого класса вместе, — шептал Костя. — Мы же никогда дольше, чем на месяц в лагере, не расставались. Мы же… — сбивчивую речь оборвало короткое глухое рыдание.

Кай понимал и, пожалуй, лучше, чем кто-либо. Шесть лет назад он почти так же сидел в комнате общежития, маятником раскачиваясь из стороны в сторону. Вот только рядом тогда никого не было.

— Костя, послушай. Я знаю, как тебе сейчас плохо. Я знаю, каково это — когда вся прошлая жизнь в одну секунду разлетается в пыль. Прошу, поверь мне: это не навсегда. Всё пройдёт, надо просто перетерпеть.

— Кай Юльевич, — Костя поднял на него несчастные, покрасневшие глаза, — я же не могу без неё.

— Можешь, — жёстко отрезал Кай. — Дай пройти этой ночи и убедишься сам. Ты всё можешь, но сейчас — плачь так, чтобы к утру не осталось ни единой слезинки.

И Костя плакал.

***

Когда за решёткой рёбер воцарилась гулкая пустота и стало возможно дышать, не давясь рыданиями, Костя отвёл ладони от лица. Устало выпрямился на стуле, прислонившись затылком к стене.

— На́, попей, — перед его носом оказалась знакомая белая чашка с водой. Велесов послушно осушил её до дна.

— Я схожу, умоюсь? — вяло спросил он.

— Иди.

Умывался Костя долго, но когда посмотрел на себя в висящее на стене ванной зеркало, то решил, что ничегошеньки это не дало. Глаза и нос как были красными и опухшими, так и остались. «Плевать». Велесов бросил взгляд на наручные часы: начало двенадцатого. Плохо, но договор с родителями — не позже полуночи — ещё соблюдён.

— Кай Юльевич, мне домой пора, — почти нормальным голосом начал Костя, выходя в коридор, и умолк на полуслове.

— Естественно, пора, — математик уже ждал его у двери, одетый в какой-то невообразимый пуховик. — И нечего на меня так пялиться — сам знаю, как оно выглядит.

Костя потупился. Не объяснять же, что дело не в одежде, а в том, насколько учитель сейчас был похож на сердитого, взъерошенного подростка.

— Подождите, а вы куда? — вдруг дошёл до Велесова смысл странного одеяния.

— Тебя провожу, чтобы не нарвался по дороге на кого-нибудь.

Костя сильно сомневался в том, что Кай Юльевич способен серьёзно противостоять вероятной гопоте, но не спорить же. Особенно после всего случившегося.

Ночь была ясной и безлунной. Звёздная россыпь над головой казалась роскошной бисерной вышивкой по чёрному бархату неба, и если бы Велесов озадачился, то без проблем смог бы разглядеть все девять звёздочек Плеяд. Под ногами весело хрустел искристый снег, и от этого на душе почему-то становилось легче. Может быть, оттого, что звук был парным.

Математик проводил Костю до самой квартиры.

— Родители ругать будут?

— Не, я ещё в срок укладываюсь.

— Хорошо. Мой тебе совет, Велесов: ложись спать сразу. От душевных ран нет средства лучше.

— Ладно, — в носу снова запершило, и Костя с силой потёр переносицу.

— И ещё: если ты завтра не придёшь на первые две алгебры, то я тебя прикрою.

— С-спасибо.

Кай Юльевич серьёзно кивнул и, не прощаясь, начал спускаться по ступенькам вниз. Костя дождался хлопка подъездной двери, после чего на цыпочках зашёл домой.

— Кось, ты? — мама, зевая, вышла из спальни.

— Ага, — Велесов порадовался, что в прихожей темно, а голос у него уже пришёл в норму.

— И как ты завтра вставать собираешься?.. — риторически вздохнула мама, проходя на кухню. — Чай пить будешь?

— Не, я спать. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он, наверное, воспользовался бы щедрым предложением математика и забил на алгебру, если б в последний момент не счёл это трусостью. Стараясь не смотреть по сторонам, Костя плюхнулся за свою парту почти с самым звонком.

— Опять опа… — Анечка повернулась к нему и вдруг осеклась. — Велесов, что с тобой?

— Всё нормально, — если не поднимать взгляд, то можно надеяться, что волосы закроют большую часть лица.

— Точно?

В кабинет вошёл Кай Юльевич, и мучительный разговор прервался.

Весь день Костя избегал подруг. Он срывался из-за парты, как только учитель объявлял «Урок окончен», и садился на своё место, проскакивая в кабинет в самый последний момент. Естественно, Анечка не могла оставить это просто так.

— Велесов! — они с Марьяной догнали его почти у самого двора. Костя с тоской посмотрел на гостеприимно распахнутую дверь подъезда, но всё-таки остановился.

— В чём дело? — Анечка запыхалась от быстрой ходьбы.

— Ни в чём.

— Не смей мне врать!

Костя промолчал, разглядывая крышу соседнего дома, над которой кружила голубиная стая.

— Марьяна, можно мы наедине поговорим? — решительно попросила подругу Анечка.

— Сколько угодно, — пожала та плечами. — Всем пока!

Анечка дождалась, пока фигурка одноклассницы не скроется из виду, и только тогда повторила свой вопрос: — Велесов, в чём дело?

— Я вас видел, — пустым голосом ответил Костя. — С Лиззи. Вчера.

Анечка замерла, перестав даже дышать.

— Всё видел? — шёпотом спросила она спустя несколько мучительных секунд.

Костя кивнул.

— Велесов, это не то… — она подавилась окончанием «что ты думаешь». В самом деле, что тут, в принципе, можно не так подумать? — Я объясню!

— Не надо, — перебил её Костя. — Я в любом случае не смогу как раньше.

— То есть… всё?

Костя кивнул.

— Шутишь? Мы же с первого класса вместе!

— Почему ты не помнила об этом вчера?

— Потому что… Потому что это ты виноват!

— Я?

— Да, ты! Если бы ты был мужчиной, а ты так, пустышка мягкотелая! Двоечник! Даже с оценками сам разобраться не можешь — к математику тебя надо было пинками загонять!

Костя задохнулся от обидных слов.

— Носишься со своими шрамами! — Анечка вошла в раж. — Да всем по фигу на то, как ты с ними выглядишь! По фигу, понимаешь? А ты… ты трус и слабак!

— Я?! — Костя сжал кулаки.

— Меня тошнит от тебя, Велесов, — припечатала подруга. — Расстаёмся? Отлично! Я ничего особенного не теряю!

Она гордо тряхнула головой, развернулась на каблуках и решительно зашагала прочь.

«Я трус, — Велесов бездумно выводил на черновике кривые загогулины. — Мягкотелая пустышка, слабак и двоечник. „Потрясающе“, как сказал бы Кай Юльевич».