Я не верю в анархию. Сборник материалов, стр. 17
Надежда КАШЛИКОВА. 1996, FUZZ № 9/10
200 лет одиночества интервью с Егором Летовым
«Как захочешь, так и было».
«И, тихо взяв мешалку в руки,
Он мудро кашу помешал.
Так он подобие науки
Душе несчастной преподал».
«В цырке всё смешно
Клоуны смеются
Люди все смеются
Звери тоже смешно».
«Кто хоть раз нарисует в своём воображении безымянный город, существующий лишь для безымянных жителей, – двери домов в этом городе, если их вообще можно назвать дверьми, широко распахнуты для всех, любой человек – твой друг, и нет нужды всегда быть начеку, ходи на голове, спи на тротуаре, никто тебя не осудит, можешь спокойно окликнуть незнакомого человека, хочешь похвастаться своим пением – пой где угодно и сколько угодно, а кончив петь, всегда можешь смешаться с безымянной толпой на улице, – кто хоть однажды размечтается об этом, того всегда подстерегает та же опасность, с которой не совладал»
«Если ты меня забудешь – не забуду я тебя.
В жизни может всё случиться – не забудь и ты меня».
Серёга: Итак, здорóво.
Егор: Привет.
С.: Давай устроим этакое… простое собеседование. Ибо то интервью, которое ты приготовил для «Контр Культ Ур’а № 3» или там… отдельным изданием – пусть будет этаким программным заявлением. А мы вот здесь посидим и просто поговорим – о том о сём. Хорошо? Без всякого громыхания, помпеза и пр.
Е.: Давай.
С.: Мне вот на днях попало в руки твоё интервью с Мейнертом, в «ЗЗЗ». Подивился я, честно говоря, сказанному тобой…
Е.: Ха-ха… Да! Интервью на редкость идиотское вышло, что говорить. Даже ещё более дурацкое, чем то, что я в Барнауле давал. Просто красота!
С.: Что это ты там (в «ЗЗЗ») про выступление Exploited в Вильнюсе наговорил?
Е.: Это КРАСИВЕЙШАЯ история! У меня есть в Вильнюсе приятель Вервяклис, местный панкер, скинхэд, лидер группы «Разрушители» (не помню, как это звучит по-ихнему). Так вот, у него Exploited это… как Пушкин – для Пети Мамонова, как Гребенщиков или Цой… или там Кинчев – для Питера. Так вот. Он жрал чуть ли не год всякие колеса и прочее горючее и поехал. Умом. А местные панки, его друганы, решили над ним подшутить – пришли к нему однажды и говорят: вот, мол, Ватти (вокалист Exploited) приехал в Вильнюс, на пару дней, как турист, проездом, из Финляндии. Вервяклис тут же побежал на него смотреть. А они там где-то на какой-то хате уже приготовили какого-то здоровенного чувака, с гребнем, в клёпаной коже и тому подобном, который Ватти и изображал из себя, пиво пил, рыгал, иногда что-нибудь типа «хау ду ю ду» произносил. А вечером якобы концерт должен был происходить, где Ватти с литовскими панками собирался джемовать… Так вот, Вервяклис стал мне звонить, истерически хохотать, взахлёб рассказывать о Ватти – какой, мол, это клёвый чувак, братан и прочее. Ну, я, соответственно, поверил и всем тут же эту информацию и передал. Впоследствии оказалось (Сергеев, наш бывший «дорожный менеджер», ездил в Вильнюс, встречался с «потерпевшим» и всё досконально расследовал), что бедный Вервяклис пошёл вечером на мифический концерт Ватти – оного, разумеется, не обнаружил, ибо ДК, в котором всё должно было происходить, был закрыт и более того – заколочен. Вервяклис, не мудрствуя лукаво, стал ломать двери, кричать, что, мол, «Punk’s not Dead!», «Exploited давай!» и проявлять прочее игнорирование реальности – приехали менты, посмотрели на него, призадумались – и отправили в психушку, где Вервяклис после инсулина там… галаперидола и тому подобного несколько пришёл в себя через пару месяцев. Вот такая история о концертах Exploited в Вильнюсе. Согласись, что красиво!
С.: Красиво!
Е.: А то, что армия мне после 8-го класса грозила… так это факт. Я в школу поздно пошёл – болел… и не хотел. А вообще глупейшее интервью вышло – глупейшее до такой степени, что даже хорошо. Коля Мейнерт – хороший очень человек, но имеет скверное свойство всё воспринимать через этакую супрематическую социально-политическую призму. Мы с ним часов пять говорили о том, что для меня тогда имело (да и имеет) первостепенный смысл – вместо всего этого он помещает самое начало разговора – его как бы вступление, где повествуется о КГБистских гонениях и тому подобной романтике. Как будто это имеет хоть какой-либо смысл сейчас! Все мои политические приключения породили в лучшем случае сериал этаких «песен протеста» типа «КГБ-рок», «Новый 37-й», «Анархия», «КГБ» и др. А это, надо признаться, отнюдь не самые ценные мои сочинения.
С.: Для него так, возможно, что и самые ценные.
Е.: Ну и что же тогда получается? Вот и говори после этого… Ведь вроде взрослый человек, а всё воспринимает как цацки какие-то! Впрочем, там, где он живёт, всё так, может быть, и есть. Игрушечная страна, игрушечные понятия… А всё оттого, что об искусстве, о творчестве берутся судить люди, не писавшие ни единой песни, ни одного стиха, ни одной картины!! Кто может судить о Ван Гоге? Только какой-нибудь Босх… или там… да хотя бы и Глазунов! Кто может писать о Янке? Я могу писать, Жариков, Плюха… Но ведь пишет всякая сволочь! Липницкие всякие, какие-то, сука, Мальцевы… или кто там эту херню в «Комсомольской правде» родил? Я не хочу обидеть Колю Мейнерта, он очень хороший человек, и я очень хорошо к нему отношусь, но, мне кажется, он занимается… не своим делом. Ему бы о политике статьи писать, о социологии. К року он отношение имеет… ну… самое минимальное. Самое плохое то, что все статьи так или иначе – я это совершенно твёрдо и ясно ощущаю – влияют неотвратимо на происходящее. Это действует как магия. Напишет какой-нибудь пидор какую-нибудь статейку – и пошло-поехало. Это формирует – зычно выражаясь – и народное сознание, и подсознание, и общую ситуацию. Голдинг правильно писал в «Чрезвычайном после» обо всей этой херне.
С.: Ты считаешь, что какая-нибудь грязная статейка способна перечеркнуть само творение?
Е.: Хрен его знает. Может быть, само творение и не перечеркнёт, так как всё НАСТОЯЩЕЕ, выстраданное – уже отчётливо, уже в другом измерении, уже принадлежит Вечности… Но… может уничтожить его в глазах поколения, а может и… вообще – нации или человечества. Навсегда. Так уже бывало. И не раз. Хочется уповать на то, что «имеющий уши – услышит», всё-таки услышит. Очень хочется на это уповать.
С.: А вот скажи, что ты собираешься теперь делать? Записывать, сочинять?.. Каковы, дурацки выражаясь, твои творческие планы? Е.: Каждый раз, как закончу очередную какую-нибудь вещь – альбом ли, песню ли… – кажется, всё. Дальше некуда. И ничего. И каждый раз вновь, по прошествии времени, напрягаешься, и прёшь, и прёшь… Вот Тарковский в каком-то интервью своём говорил о том, что ему больше остальных-прочих близки люди, осознающие свою ОТВЕТСТВЕННОСТЬ и имеющие НАДЕЖДУ. Может быть, это и есть – надежда. Она и вытягивает каждый раз, заставляя вновь «шаг за шагом наутёк». А иногда мне кажется, что самое сильное и НАСТОЯЩЕЕ – если отказаться и от надежды. Вот тогда-то, может быть, ВСЁ и НАЧНЁТСЯ!.. И всё-таки, не знаю – слабость это или сила – надежда. Дело в том, что я всю жизнь верил – ВЕРИЛ – в то, что я делал. Я не понимаю, как без ВЕРЫ и надежды можно что-либо вообще делать – хотя бы и гвозди забивать! Всё, что не имеет в себе этой веры, – не имеет и СИЛЫ и являет собой, стало быть, – то, что и являет (а ныне так повсеместно), – СТЕБАЛОВО. И не более того.