Burning for your touch (ЛП), стр. 160

– Больно? – спрашивает Исак.

– Недостаточно.

– Ну тогда, может, вот это поможет.

Исак притягивает его к себе за рубашку и целует. Он закрывает глаза и целует Хельге. Он забирает его – поцелуй, которого тринадцатилетний Исак жаждал больше всего. Он просто берёт его. Свой поцелуй. Это его поцелуй. Он его заслужил. Этот поцелуй.

Рука Хельге касается его шеи, и Исак мгновенно отталкивает его. Он не хочет этого. Он не хочет его.

– Что это было? – недоумённо моргает поражённый Хельге. Исаку хотелось бы знать, о чём он спрашивает. О поцелуе или об ожоге.

– Ты плохо целуешься, – отмечает Исак.

– У меня есть парень, Исак.

Пфф. Ну конечно.

– Неужели похоже, что мне не насрать?

Когда Исак отходит от него, чтобы снова опереться о стену, глаза Эвена приковывают его к себе. Эвен выглядит так, словно ему только что сломали челюсть. Словно его только что оставили истекать кровью на обочине. Он выглядит опустошённым.

Исак отдирает себя от стены и идёт к нему, оставляя Хельге позади, даже не удостоив его взглядом. Он просто идёт, потому что всё в нём говорит, что ему нужно идти, что он сделал что-то неправильное, что нужно исправить, хотя он и знает, что ни в чём не виноват. Он ничего не должен Эвену. Они ничего не должны друг другу. Они ничто. Исаку не нужен Эвен, и он никогда ничего ему не обещал. Но он идёт к нему. Потому что, возможно, обещал. Потому что, возможно, должен.

Эвен стоит к нему спиной, когда Исак добирается до него. Он стоит к нему спиной, от которой исходит холод, и говорит с группой людей, которых Исак не знает.

Исак топчется позади него, безмолвно прося внимания, забыв о том, что между ними больше нет странной связи, что ему нужно использовать слова, если он хочет теперь достучаться до Эвена. На мгновение он верит, что Эвен сердится на него, что он хочет, чтобы Исак ушёл, что он не желает прямо сейчас говорить с ним. Потому что Эвен не оборачивается, потому что он не чувствует и не отвечает на присутствие Исака.

Он уже готов оставить его в покое и снова сесть рядом с Линн, когда рука Эвена безмолвно скользит к его руке. Эвен слепо тянется к нему, не оборачиваясь и не прерывая разговор, и просто переплетает их руки. Исаку кажется, будто он вернулся домой. Это такое же ощущение, как когда ты снимаешь обувь после долгого дня и ложишься на диван. Ощущение, что ты дома.

Исак не знает, что делать, поэтому он просто стоит и ждёт, просто ждёт и держит Эвена за руку, в то время как Эвен говорит, и смеётся, и заявляет, что хотел бы, чтобы был ещё один парад, но на этот раз без детей, потому что тогда бы он мог прийти на него голым и свободным.

Исак слушает болтовню Эвена, продолжая стоять позади него, согретый прикосновением, осознанием, что их ладони касаются друг друга, что Эвен не отказывает ему в этом. У него кружится голова, и он утыкается лбом в лопатку Эвена.

Это приятно. Приятно, что есть кто-то, на кого можно опереться, когда комната не перестаёт кружиться перед глазами, когда всё вокруг слишком, когда день такой длинный и опустошающий.

– Хочешь пойти домой? – спрашивает Эвен, наконец оборачиваясь, чтобы оценить ситуацию.

– Я не получил от этого дозу допамина, – бормочет Исак, позволяя себе прижаться головой к щеке Эвена, потому что комната по-прежнему кружится.

– От чего? – спрашивает Эвен.

– Я его поцеловал. Хельге.

– Я видел.

– Я не получил от этого дозу допамина, – повторяет Исак. Словно извиняясь.

– Как насчёт серотонина? – с улыбкой спрашивает Эвен, и Исак качает головой. – А окситоцина?

– Тоже нет, – говорит Исак, прежде чем на ощупь найти руку Эвена. Он тянет её к своей груди и кладёт на сердце. – И сердцебиение было нормальное.

– Так что, эксперимент провалился?

– Я бы сказал, что он неокончательный, а не провальный.

– К каким выводам ты хотел прийти?

Исак придвигается ближе, так близко, что у них теперь практически одно дыхание на двоих. Его лицо вспыхивает, как и его кровь.

– Я хотел понять, почему я так себя чувствую только с тобой, – признаётся Исак, прижимая руку Эвена к своему быстро колотящемуся сердцу. Нескольких секунд близости достаточно, чтобы его сердечный ритм начал зашкаливать. – Это для тебя.

– Для меня?

– Для тебя.

– Ну и кто теперь несёт тупой бред? – улыбается Эвен, но улыбка выходит слабой.

Теперь Исак понимает. Понимает, как больно слышать, как кто-то называет твои слова «тупым бредом», хотя тебе понадобились все силы, чтобы просто произнести их. Груз сегодняшнего дня, груз всего мира внезапно обрушивается на его плечи. Сколько ещё ему придётся раскрывать свою душу сегодня? Он не хочет этого делать. Он не хочет снова плакать. Не хочет. Поэтому он притягивает Эвена к своей груди и обнимает его.

– Хочешь пойти домой?

– Да.

.

Дорога к дому Эвена оказывается долгой и ухабистой. Исак пытается понять, где они и почему он не заметил раньше, как далеко от центра города проходила вечеринка.

Возможно, это из-за того, что туда они ехали на микроавтобусе в компании десяти человек, которые не переставая подпевали всему, что играло по радио.

Но это приятно, что возвращение домой получается таким долгим. Это приятно, потому что они только вдвоём. Потому что темно. И потому что тепло. Потому что Исак по-прежнему пьян, так что это нормально, что он склоняет голову на плечо Эвена и трётся носом о его шею, обхватывает его тело обеими руками и безмолвно просит о поцелуе, чуть приподняв подбородок.

– Тебе нужна доза допамина? – шутит Эвен.

– Нет. Ты нужен.

Эвен целует его, обхватив лицо обеими руками, и Исак чувствует себя оцепеневшим и сломленным. Потому что поцелуи Эвена сладкие, и горячие, и свободные. Потому что в глубине души Исак знает, что он может обойти весь мир и так и не найти человека, который целовал бы его так, как целует Эвен.

– Прости за Хельге, – бормочет он, когда они наконец отрываются друг от друга, и ниточка слюны тянется между их губами. – Мне на него плевать.

– Так же, как тебе плевать на меня?

Это шутка, но Исак знает, что на самом деле это не так. Эвену больно. Ему больно, потому что Исак продолжает отмахиваться от них – от его чувств. От чувств, которые Исак отказывается признавать, потому что однажды они исчезнут. Потому что они не будут длиться вечно. Потому что они – результат реакции их атомов друг на друга. Потому что завтра один из парней, с которыми Эвен танцевал сегодня, возможно, начнёт оказывать на него такой же эффект. Или это будет девушка. Кто знает? У Эвена так много вариантов.

И всё же именно с Исаком он предпочитает целоваться в крошечном такси по дороге домой. Именно с Исаком предпочитает держаться за руки на шумных вечеринках. Он выбирает Исака. Прямо сейчас это Исак.

И разве этого не должно быть достаточно? Да и вообще, что есть реальность? Как её можно определить? Как кто-то может проверить достоверность «чувств»? Почему их эфемерность должна полностью их отрицать? Почему «Эвен любит Исака» не может быть правдой прямо сейчас лишь потому, что, возможно, это изменится завтра? Почему правда связана с бесконечностью? Почему правда не может быть истиной сейчас, прямо сейчас, именно в этот момент, в этом такси, в этой вселенной? Почему этого недостаточно? Почему Исак терзает единственного человека, который вообще произнёс эти слова вслух для него? Лишь потому, что до этого их никто не говорил?

Почему Эвен не может его любить?

Эвен любит его.

Он обхватывает сейчас его лицо руками и любит его.

– Ис?

Исак тянет его за футболку к себе и целует его. Это мокрый неуклюжий поцелуй, с открытым ртом и языком. Беззастенчивый поцелуй. Жёсткий и в то же время нежный поцелуй. Исак сжимает в кулаке волосы Эвена и тянет его к себе.

– Эй, притормози, – Эвен тяжело дышит ему в губы. – Исак…

– Я не хочу, чтобы ты просто спал рядом со мной сегодня, – выпаливает Исак, и его лицо покраснело и горит, а стены, сковывающие грудь, трещат.