Burning for your touch (ЛП), стр. 152

Эвен сидит напротив него, вытянув руки на столе и положив на них голову, спутанные пряди золотистых волос закрывают его лицо. Он не двигается, и Исак понимает, что Эвен задремал во время его лихорадочной болтовни. Он готов облегчённо вздохнуть, ужасно смущаясь из-за того, что так нервничает.

Исак смотрит на него какое-то время. В последнее время Эвен постоянно был рядом: слишком много говорил, слишком много улыбался, слишком много смеялся, слишком много брал. Исак мог лишь отводить взгляд и держать всё в себе. У него уже какое-то время не было возможности просто смотреть, потому что каждый раз, когда он смотрит, он вспоминает нелепые слова Эвена, произнесённые на прошлой неделе. Так что сейчас он смотрит.

Исак даже не знает, как назвать чувство, которое охватывает его, когда он видит Эвена с закрытыми глазами и изогнутыми в полуулыбке губами. Исак не думает, что когда-либо улыбался во сне. Почему для Эвена это так просто? Как у Эвена получается выглядеть таким умиротворённым во сне? Таким спокойным, таким… красивым.

Время замирает достаточно для того, чтобы пылинки застыли в узком луче солнца, проникающем сквозь окна. И на мгновение Исак сомневается в источнике света: солнце сегодня жаркое и неуступчивое, но по какой-то причине спящий Эвен сияет ярче.

Нет!

Исак обрывает себя на полуслове и отмахивается от нелепых мыслей. Он выпрямляет спину, легко пинает ногой стул Эвена и снова начинает говорить.

— Ты что, спишь? Эвен, серьёзно? — фыркает Исак, и его голос практически дрожит. Он просто жалок. Исак сглатывает и продолжает. — Ты выбрал момент обсуждения маршрута, чтобы наконец заснуть? Ты не давал мне спать столько дней, и именно теперь захотел вздремнуть?

Исак очень нервничает. Он достаточно знает себя, чтобы признать, что он нервничает. Но он говорит себе, что это из-за того, что он делает, а не потому, что Эвен сидит напротив. И это правда. Не каждый день Исак планирует маршрут для перемещения по Осло во время Прайда. Одна мысль об этом наполняет его непреодолимым желанием сбежать и закрыться в своей комнате как минимум на месяц. Но он не может. Не в этом году.

В этом году ему нужно думать об Эскиле, ему нужно привести Эвена на Прайд. В этом году речь не о нём. Необходимость выполнить миссию помогает ему сконцентрироваться. Он идёт, потому что Эскиль прибег к эмоциональному шантажу и потому что Мутта попросил его привести Эвена, чтобы устроить сюрприз. У него есть задание. С ним всё будет в порядке. Он в порядке.

Исак собирается снова пнуть стул ногой, когда Эвен начинает говорить.

— Я не сплю, — бормочет он, и его голос звучит хрипло, но мягко. А ещё в нём улыбка. Его голос улыбается. Исак отказывается обращать на это внимание.

— Хм, не хочу показаться занудой, но вообще-то закрытые глаза и отключка сознания называются сном, Эвен.

— Вот тут ты ошибаешься. Моё сознание точно не в отключке, — смеётся Эвен, наконец поднимая взгляд на Исака, чтобы ослепить его. Глаза Эвена превратились в узкие щёлочки, и всё это очень нервирует. Исак не может думать.

— О, и что же, твои глаза закрылись сами по себе, пока я делился с тобой очень важной информацией?

— Я закрыл глаза, потому что хотел слышать тебя, по-настоящему слышать тебя, — говорит Эвен, неловко упираясь подбородком в сложенные на столе руки. Его глаза искрятся чем-то близким к счастью или эйфории, как будто тот факт, что он сидит в кофейне с Исаком и слушает, как он жалуется на всё подряд, наполняет его радостью.

— Ты хочешь сказать, что моя речь слишком замысловатая, или ты имеешь в виду, что тебе нужен слуховой аппарат? — снова фыркает Исак, потому что единственная возможность для него скрыть свою нервозность — это быть невыносимым.

— Я хочу сказать, что больше всего люблю слушать, как ты говоришь, и когда я закрываю глаза, я чувствую, как твои слова проникают в меня ещё глубже.

Исак благодарен, что не решил в этот момент сделать глоток кофе, потому что скорее всего напиток оказался бы теперь в волосах Эвена. Он давится воздухом, в то время как Эвен хохочет.

— Боже мой! — он пытается откашляться, чувствуя, как тёплый смех Эвена заполняет его изнутри.

— Какие у тебя грязные мысли, Вальтерсен.

— Грязные мысли?! Я просто в шоке от твоего выбора слов, потому что в них нет никакого смысла. Мои слова глубже проникают в тебя? Ты вообще какие книги читаешь? Я просто не могу с тобой больше!

— Я просто говорю тебе, что чувствую, — отвечает Эвен без намёка на юмор или поддразнивание в голосе. Он улыбается, но, кажется, это знак искренности, не шалости. — Я люблю слушать, как ты говоришь. Я мог бы слушать тебя целый день. Просто я так чувствую.

Серьёзность в голосе Эвена заставляет Исака почувствовать себя уязвимым. Он знает, что эти слова бессмысленны, что они звучат по-детски. Такое ощущение, что Эвен просто озвучивает мысли, появляющиеся у него в голове, не фильтруя и не смягчая их, как обычно делают взрослые, столкнувшиеся с последствиями слишком быстрых и безрассудных высказываний. Эвен ведёт себя безрассудно, и Исак не знает, как теперь вести себя с ним.

Он краснеет и отводит глаза, пытаясь зацепиться за что-то разумное, придумать остроумный ответ, чтобы закончить этот дурацкий разговор.

— В общем, я понял, — бормочет Исак, закатывая глаза и касаясь руками блокнота, где он тщательно распланировал их маршрут. — Не стоит тебя будить, когда ты дремлешь, если я не готов слушать твою ерунду. Я понял. Такого больше не повторится.

Он бросает быстрый взгляд на Эвена, чтобы проверить, не обиделся ли он, но Эвен по-прежнему улыбается, по-прежнему обхватывает руками стол и улыбается.

— Так на чём я остановился? До того, как я пробудил тебя от глубокого сна? — продолжает Исак.

— Ты говорил о том, что не понимаешь концепцию Прайда. И что только те, кто стыдится, настаивают на том, чтобы демонстрировать, что они гордятся, — мгновенно отвечает Эвен и улыбается так широко, что кажется, сейчас взорвётся.

— Хм, окей. Что ж, похоже, ты действительно слушал, — нервно отмечает Исак.

— Ты проникаешь в меня. Я же тебе говорил. Все эти философские разговоры глубоко меня затрагивают.

— Заткнись! — Исак закатывает глаза, а Эвен тихо смеётся. Он решает сконцентрироваться на том, что знает лучше всего, на единственном, что всегда успокаивает — на фактах. — Кстати, я тут даже не о философии говорил, скорее высказывал своё личное мнение. Хотя, наверное, это тоже можно считать философией. Но если тебе правда интересно, что думала об этом старая гвардия, то широко известно мнение Аристотеля о гордости. Вообще-то в отличие от большинства монотеистических религиозных текстов он считает, что гордость — это добродетель. У этого понятия довольно странное определение, но в основном считается, что гордость — это то, что чувствует человек, когда считает, что демонстрирует превосходство, если при этом действительно имеет это превосходство. Потому что, знаешь ли, думать, что ты великий, и действительно быть великим — это разные вещи. Так что да, Аристотель говорит, что если ты великий, то это нормально думать, что ты великий и демонстрировать это. Но я с ним не согласен. Я думаю, что ты просто можешь быть великим и…

Исак замолкает. Он несёт вздор, он путается, он запинается. Он нервничает и не может этого вынести. Он смотрит на Эвена и замечает его взгляд, Эвен просто напряжённо смотрит на него. Исак жалеет, что Эвен больше не спит.

— Но я не хочу утомлять тебя этими разговорами, — Исак пожимает плечами и снова утыкается взглядом в свой блокнот. — Думаю, если ты захочешь узнать больше, то можешь просто пойти в библиотеку или проконсультироваться со своим любимым источником — Wikipedia — как и подобает такому предсказуемому и посредственному человеку, как ты.

Эвен не реагирует на его неоправданно злые подколки, так что Исак продолжает говорить. Он благодарен своей способности нести чушь без остановки, своему умению представлять всё так, будто это неторопливый поток сознания. Он благодарен этой способности, потому что всё, что он говорит сейчас, не имеет смысла. Вероятно, он путает имена философов и отсылки к их работам, и единственный человек с отключившимся сознанием здесь — это он сам.