Приходи на меня посмотреть (СИ), стр. 11

«Тебе бы самому пропить курс твоих хваленых зелий, Северус, — обреченно думает Снейп. – Здоровье – ни к черту! Поттер, что ты со мной делаешь?»

И кидает — намеренно-резко:

— Ну да, и с этими пресловутыми лучшими намерениями я отлевитировал вашу бесчувственную тушку к себе в постель.

Но Поттер почему-то продолжает улыбаться, как ни в чем не бывало:

— Ты нес меня на руках. Меня, здорового шестнадцатилетнего парня не самой хилой комплекции.

— Откуда вам знать, Поттер? От моего зелья Сна без сновидений еще никто не просыпался раньше времени.

(Действительно, откуда? Откуда ты знаешь, проклятый мальчишка, как дрожали руки и как я боялся тебя уронить и поэтому сильнее, чем было нужно, прижимал к груди?.. Тебя, свою самую драгоценную ношу.)

Очень просто, точно это объясняет абсолютно все:

— Я слышал, как стучит твое сердце.

И вот стоит ли, в самом деле, объяснять этому сумасшедшему Поттеру, что так не бывает? Северус Снейп и сам, кажется, вполне готов сойти с ума. Так кто он такой, чтобы осуждать?

— А потом? – подталкивает он неспешное течение рассказа. Проклятая запятая в его воображении достигает просто гигантских размеров, готовясь, словно Левиафан, поглотить и самого Северуса, и лодку, и даже мрачную громаду Азкабана.

«А Гарри пусть живет, — внезапно думает Снейп. – Все равно с кем. Только пусть живет».

— А потом… — Поттер вдруг поднимает на него свои совершенно невозможные зеленые глаза. – А потом ничего не было.

— Было! – Северус почти возмущен. – Я тебя… вас… — С этими местоимениями – беда. Он запутывается в них, будто сопливый двоечник в ингредиентах своего первого зелья, и замолкает.

— Держал всю ночь за руку, укрыв своим собственным одеялом. Может, даже погладил по плечу, обнаглев перед самым рассветом… — улыбка Поттера становится уже совершенно неприлично счастливой.

— По спине, — сдается, наконец, Северус Снейп. – Ты, подлец, спал на животе. И у тебя чертовски привлекательная спина.

Поттер притворно вздыхает:

— Никто и никогда не говорил мне, что у меня привлекательная спина. Представляешь? И никто никогда не держал меня ночью за руку и не караулил мой сон… В каком-то смысле ты все-таки был у меня первым, Северус.

Северусу Снейпу хочется плакать. Он не плакал с тех пор, как умерла Лили. Не плакал в ставке Темного Лорда, корчась под «Круциатусом». Не плакал, умирая на полу в Визжащей Хижине. Не плакал, слушая приговор суда. И даже месяц назад, когда стало ясно, что Поттер не придет, он не плакал. А сейчас в идиотском носу что-то такое защипало, а в глазах появилась совершенно избыточная влага. Кажется, казнить все-таки нельзя. Точно. Кто-то от всей широты души вывел на бескрайней глади сумасшедшего майского неба: «Помиловать!»

— Как ты это понял? – находит все-таки в себе смелость спросить Северус Снейп. – Что я придумал весь этот ужасный последний эпизод?

— Так же, как понял, что ты придумал и другие ужасные эпизоды. Вопрос доверия, знаешь ли. Легилимент хренов!

Их протянутые друг к другу руки встречаются на полпути. Пальцы переплетаются: жестко и сильно, словно боятся, что кто-то решится сломать этот замок. Пять и пять. Магическое совершенство двух пентаклей.

— Только я все равно не понимаю, зачем ты придумал весь это фарс. Зачем вообще сел в Азкабан. Ведь воспоминания Малфоя – тоже подделка?

Северус пожимает плечами. Большой палец его правой руки осторожно поглаживает шершавую ладонь Поттера. Поттер не сопротивляется странной несмелой ласке, и это дает надежду, что, возможно, у них будет и что-нибудь большее. Потом.

— Ты сказал, что не придешь ко мне. Никогда. А сюда все-таки пришел.

Кажется, Поттер теряет дар речи.

— Так это твой способ назначать свидания?

Северус Снейп смотрит на него, как когда-то смотрел на своих не слишком далеких учеников: сверху вниз.

— Ты приволок меня в Святого Мунго, три дня не отходил от моей постели, держал за руку и шептал всякие глупости. А потом сбежал при первом же намеке на правду. Что еще я должен был сделать?

— Я ненавидел тебя всю свою жизнь, — говорит Гарри. – А потом была та странная ночь. Я проснулся утром в твоей постели и не помнил ровным счетом ничего. И тебя не было!

Это звучит почти как обвинение, и Северус невольно улыбается.

— Меня срочно вызвали к Лорду. Не мог же я не явиться под предлогом, что мне надо дождаться пробуждения Избранного.

— Я накинул свою мантию и помчался в башню. Все еще спали, и никто не заметил моего отсутствия.

— Повезло, — кивает Снейп.

— Я вообще везучий, — соглашается Поттер, наклонив голову к плечу. – Потом мне повезло встретить пьяную в дым Трелони, узнать о твоем участии в смерти моих родителей, увидеть, как ты убиваешь Дамблдора. И все встало на свои места: ты по-прежнему враг. И между нами по-прежнему – только ненависть. А стало быть, ночью…

— Злобный прислужник Тьмы надругался над чистотой и невинностью Спасителя магического мира.

— Как-то так я и думал. Прости. Дурак был.

Он сползает со своей скамейки, встает на колени прямо в лужу соленой воды на дне лодки, склоняет лицо в раскрытые ладони Северуса – и так замирает. Почему-то Снейпу приходит на ум картина маггловского художника Рембрандта, которую он видел в музее во время одной из своих служебных командировок. Картина называлась «Возвращение блудного сына». Северусу Снейпу вовсе не хочется подобных ассоциаций: хвала Мерлину, Поттер ему никакой не сын, и каяться друг перед другом в ошибках они могут до скончания дней, прошлое у них обоих богатое.

Что можно сделать, если человек, которого ты любишь, стоит перед тобой на коленях? Только встать на колени рядом с ним. Решительно отодвинув Поттера, Северус Снейп, мысленно проклиная свои измочаленные вдрызг Азкабаном и нездоровым образом жизни суставы, опускается в ту же самую холодную мерзкую лужу, берет смущенное и потерянное лицо Гарри в свои ладони и целует. Целует так, чтобы ни у кого из присутствующих совершенно точно не осталось сомнений: никакой вины, никаких прощений. Целует, будто именно этого и ждал всю жизнь. Хотя, если вдуматься, именно этого и ждал. А когда Поттер отвечает на поцелуй, становится понятно, что думать теперь не получится долго. Может, оно и к лучшему.

Сколько бы раз за эти странные годы Северус Снейп ни представлял, каким мог быть его первый раз с Поттером, он даже в самых бредовых своих кошмарах не мог вообразить ничего похожего: дощатое дно азкабанской лодки с довольно небольшим, в сущности, расстоянием между скамейками и впивающимися под лопатки ребрами деревянного каркаса. Вода, мгновенно вызывающая кучу неприятных ассоциаций. Движение морской бездны совсем рядом, буквально на расстоянии толщины доски. И то, что они оба даже не успели раздеться, кончив от одних поцелуев, словно озабоченные подростки, страдающие острой формой спермотоксикоза.

Первым приходит в себя Поттер: встает, достает палочку, бормочет Очищающее, задумчиво гладит пальцами свои, еще влажные от поцелуев, губы. Смотрит на то, как смущенный (дальше некуда!) Северус расправляет складки черной мантии, усаживается обратно на скамью, слушает родной, чуть надтреснутый голос:

— Знаешь, чего бы я сейчас хотел? Чашку настоящего крепкого кофе.

— Всего-то? – ухмыляется Поттер. – Это выполнимо. Вот доберемся до берега… Я сегодня почему-то чувствую себя настоящим волшебником. Или джинном. Не хочет ли мой господин, хозяин лампы, пожелать еще чего-нибудь? Может, мне разрушить город или построить дворец?

Северус немного дуреет от этого, совершенно невозможного, чуда: свобода, солнце, Поттер, болтающий не переставая, внезапно ставший из мечты реальностью. Кажется, что сейчас он наконец проснется, и все будет по-прежнему: серые стены Азкабана, сломанный кран и вечное: «Кап… Кап-кап…»

— Мерлин с ним, с дворцом… Я бы, пожалуй, не отказался от обычного номера в каком-нибудь небольшом маггловском отеле. С огромной мягкой кроватью.