Звук твоих шагов (СИ), стр. 4

— Отличное зелье, профессор Снейп!

Когда хочется пить, даже простая вода кажется чем-то запредельно-прекрасным. В этот раз я пью жадно, блаженно урча над каждым глотком, торопливо слизывая с верхней губы капельки влаги.

Нет, в самом деле: отличное зелье!

Я всегда любил это едва уловимое изменение состояния, когда начинаешь вылезать из какой-то гнусной болезни: возвращаются силы, малейшее движение уже не отзывается приступом слабости во всем теле, мир начинает обретать краски, и вообще… Хочется жить. И любить – всю вселенную, всех людей. И даже Снейпа.

А Снейп… Снейп всегда остается Снейпом.

— Это не зелье, Поттер.

— А что? Явно не молоко.

В детстве я любил молоко, хотя не слишком-то меня им баловали. Только когда надо было составить компанию Дадли, который его терпеть не мог. Но пил я тогда, помнится, точно так же: крупными глотками, слегка похрюкивая от удовольствия.

— Не молоко, Поттер. Кровь.

Кружка падает из моих внезапно ослабевших пальцев и медленно-медленно катится по старому вытертому ковру. А я и не замечал раньше, что в комнате есть ковер!

— Вы шутите.

Я не знаю, какой знак поставить в конце своей фразы: вопросительный? восклицательный? точку? По грамматике и прочим правилам у нас всегда была специалистом Гермиона.

— Давайте уже согласимся, что я не умею шутить.

Проклятый Снейп! Как жаль, что я вчера так и не уточнил, чем именно можно убить вампира. Сегодня мне бы эти знания точно пригодились.

— Вы умеете только издеваться, да?

Он вздыхает. Нет, действительно вздыхает, словно под грузом неподъемной многовековой усталости.

— Надо было дать вам умереть, Поттер. Всем было бы значительно проще, включая вас. Вот что случается, когда поддаешься чувствам.

Какое-то мгновение он будто бы всерьез раздумывает: стоит ли вообще продолжать этот нелепый разговор? Потом поворачивается ко мне и некоторое время созерцает мою ничем не примечательную персону, словно нечто в высшей степени занимательное и загадочное. И мне очень не по себе под этим спокойным прямым взглядом.

— Скажите, что вы пошутили, сэр. Пожалуйста!

Я и сам не знал, что могу блеять так униженно-жалостливо. Я много чего не знал до этого дня. Вернее, до этой ночи.

Снейп опять вздыхает. Кажется, что за годы учебы в Хогвартсе я ни разу не слышал, чтобы надменный декан Слизерина вообще вздыхал. Это действует… угнетающе.

— Скажите! – настаиваю я.

Снейп не отвечает. Только достает откуда-то из кармана белоснежный носовой платок. (Снейп – и белоснежный платок? Да у него даже простыни в спальне серые!) Зачем-то вертит в руках, а затем, словно бы решившись, быстрым, каким-то смазанным движением вытирает этим платком мои губы.

— Что вы делаете?!

(Не надо так орать, Поттер! А то он подумает, что имеет дело с малолетним истериком. И будет прав).

— Предъявляю доказательства.

И он действительно предъявляет мне. Платок. Проклятый клочок батиста больше нельзя назвать белым. По нему прочертили несколько отчетливых алых полос – ровно в том месте, где ткань коснулась губ. Моих губ, испачканных снейповским зельем.

— Желаете протестировать кружку?

Нет. Я ничего не хочу «тестировать». (Ненавижу ваш научный жаргон, профессор! Ненавижу ваш снисходительный взгляд из серии «Поттер, вы – дебил!» Ненавижу… вас! Будьте вы…)

— Я уже проклят, Поттер. Разве не ясно?

— Копаетесь в моих мыслях?

— Нет. Читаю надписи на лбу. Крупными буквами.

— В этом доме есть зеркала?

Дергает уголком рта. Плотно сомкнутые бледные губы скрывают замечательные нечеловеческие клыки. Я помню. Если посмотреться в зеркало – у меня обнаружатся такие же?

— Здравая мысль, Поттер. Даже странно.

Подает мне небольшое овальное зеркало в широкой раме из переливающегося разноцветного стекла, до этого момента украшавшее собою монументальный резной комод возле дальней стены.

Натягиваю на лицо самую лучшую из своих улыбок. (Клыки, Гарри! Клыки!) И подношу зеркало к лицу. Вот сейчас… А фиг.

Никаких таких клыков зеркало не отражает. И, кстати, вообще – никакого Поттера. Отлично видна балясина кровати, на которую я опираюсь спиной. Примятые моими плечами подушки. Пододеяльник и темно-синее атласное одеяло под ним… А меня нет. И моей руки, которую я подношу к самому зеркалу – тоже нет.

— Вампиры не отражаются в зеркалах, Поттер, — говорит Снейп, поспешно забирая у меня из рук зеркало. Видимо, опасается, что в следующий миг оно может полететь прямиком в его немытую голову. Правильно, между прочим, опасается. Мертвые герои – те еще психи. Это даже к Рите Скитер не ходи!

Опускаю лицо в ладони, стараясь укрыться от всего проклятого мира. Хорошо Снейпу – у него волосы, за которыми можно спрятать любые эмоции. Ладони – укрытие совсем ненадежное. Падаю лицом вниз на кровать, натягиваю на голову подушку. Так лучше?

Кровать рядом со мной ощутимо прогибается. Снейп.

— Если вас это утешит, Поттер, я тоже не отражаюсь в зеркалах.

Не утешает. Вот ни капельки.

— Идите вы на… профессор, со своими утешениями!

Снейп хмыкает. Серьезно! Этот подонок хмыкает, когда я наконец осуществляю вековую мечту хогвартских студентов, посылая его… в известном направлении. А мне плевать! Мне хочется плакать. И я плачу, спрятав под своей подушкой постыдные злые слезы и холодное, какое-то совсем безнадежное отчаяние. Пусть.

Сначала слезы просто бегут, впитываясь в простыню, потом рыдания становятся все глуше, переходя в жалкие поскуливания. Никогда не умел плакать тихо и с достоинством, как полагается взрослому мужику и человеку, победившему Волдеморта. Скулю, словно глупый щенок.

На плечо опускается чья-то ладонь, поглаживая осторожно и утешающе. Чья-то? Снейпа, чья же еще! В комнате нас всего двое. Вампиров…

— Ну-ну, Поттер… — говорит вампир Снейп. – Это еще не самое страшное в жизни, поверьте мне.

— А в смерти? — не выдерживаю я.

Совершенно ясно, что надо отбросить прочь проклятую лживую ладонь, обещающую то, чего никогда не будет: заботу и надежду — но сил на этот простой жест нет. Совсем. И я думаю, что полежу вот так, в странной, нелепой иллюзии хоть каких-то человеческих отношений, совсем чуть-чуть, пару минут.

— И в смерти, — говорит он, продолжая поглаживания.

Должно быть, мне очень хочется ему верить, потому что рыдания стихают как бы сами собой, уступая место полной опустошенности.

— Вы-то откуда знаете?

— Поверьте мне, знаю

Рука исчезает с моего плеча так же внезапно, как и появилась, видимо, сочтя свою миссию по очередному спасению Поттера выполненной. А мне почему-то становится смертельно холодно.

— Эта кровь…

Такие вопросы следует задавать лицом к лицу, глядя в глаза собеседнику. Но я, кажется, еще не готов вытащить голову из-под спасительной подушки. Поттеростраус…

— Вы их убили?

Смешок. Или я совсем не знал Снейпа до его превращения в вампира, или после смерти его эмоциональная палитра сильно обогатилась. Раньше он, помнится, вообще не смеялся.

— Не демонизируйте меня, Поттер. В наши дни вовсе не обязательно кого-нибудь убивать, чтобы добыть кровь. Деньги отворяют вены куда вернее клыков.

— Откуда у вас деньги?

Звучит по-хамски, но мне сейчас не до светских манер. Старые, потрепанные мантии Снейпа давно вошли в хогвартский фольклор в качестве обязательного элемента, наряду с лимонными дольками Дамблдора и дурацкими песенками Пивза.

— Золото партии, как говаривал мой ныне покойный друг Долохов. Я просто счел возможным прибрать к своим загребущим рукам казну Темного Лорда. Ему она теперь, кажется, без надобности.

От подобной наглости я даже забываю, что мое сердце разбито, а душа пребывает в ледяной пустыне отчаяния. И даже вылезаю из-под драгоценной подушки.

— Вы… Вы… Это же… — вот когда я впервые жалею о своем скудном словарном запасе. – Нужно немедленно их вернуть.

— Владельцу? Так он, вашими молитвами, уже ни в чем не нуждается.