Дальними дорогами (СИ), стр. 148

— Серьезен, как никогда. Канада. Торонто. Университет. Кафедра астрономии. Точнее — тамошняя обсерватория. Как-то так.

— Внезапно.

Гольдман пожал плечами.

— По сути, не очень. Помнишь, на прошлый твой день рождения в Михеевку ездили? Был там один персонаж по фамилии Сурьмин.

— Ага, мрачный такой дядька.

— В этом — его особый шарм, — согласился Гольдман. — Вот он мне тогда и признался, что уезжает в Канаду. Сначала — поработать, а затем и насовсем. А его туда пригласили, потому что когда-то мы с ним накатали две весьма неплохие статьи по исследованию молекулярных облаков в областях звездообразования. В соавторстве. А он с этой тематикой на международной конференции в Праге выступил. Там с канадцами и познакомился. Они нынче тоже звездообразованием вплотную занялись. Короче, логическая цепочка — довольно длинная.

Из путаных объяснений Юрка вычленил далеко не самое основное, но, видимо, по его представлениям самое главное:

— А почему ты мне никогда эти статьи не показывал? Я, может быть, тобой бы еще сильнее гордился.

— А почему ты при мне ни разу свою форму с медалями не надевал? Даже на День пограничника? Висит в шкафу, место занимает.

Юрка меланхолично почесал переносицу.

— Не хотел, чтобы ты посчитал, будто я хвастаюсь?

— Аналогично! — отозвался Гольдман. — Но коли тебе интересно — дома покажу. Еще бы только вспомнить, куда эту макулатуру закопал. Так о чем мы?

— О Канаде, — спокойно подсказал Юрка. Как-то слишком, если честно, спокойно. — Ты к нему поедешь? К этому своему…

— Сурьмину. При чем тут «свой»? Я просто подумал… — Гольдман глубоко вздохнул, набираясь решимости, — мы могли бы уехать туда с тобой. Вместе.

Юрка аж присвистнул.

— Леш, ты охренел, походу? Ладно, ты. Звезда мировой астрономии. Твои статьи в международных журналах печатают. У тебя друган в Канаде.

— В университете Торонто.

— Тем более! А я? Кому я там, на хер, нужен?

— Мне. Юр, ты там нужен мне. Там… Не так, как у нас. Там… за неправильную ориентацию не убивают.

— Леш, это из-за того дурацкого случая, да? Опять Витюша какую-то хрень упорол? То-то он мимо меня вчера на лестнице по стеночке пробирался! Убью гада!

Гольдман снова вздохнул:

— Да он-то тут при чем? Мы… пообщались с ним… душевно. Он теперь не то что гадости говорить — дышать боится. Тетя Маша удивлялась, что даже не пьет в последнее время.

— Ты пообщался? — мрачно полюбопытствовал Юрка.

Гольдману страшно захотелось втянуть голову поглубже в плечи, точно черепаха — в панцирь: «Ох и прилетит мне сейчас в воспитательных целях!»

Пришлось колоться:

— Не совсем. Есть у меня один хороший знакомый — мой бывший тренер по карате. А у него — многогранные связи… в самых разных сферах. Объяснил суть вопроса — Марат вызвался помочь. Он ужасно не любит, когда его друзей «пидорами» обзывают. Или бьют по голове.

— А он про тебя… знает?

Гольдман кивнул.

— Знает. Еще с тех пор, когда мы с Вадькой…

— И?

— Сказал: «Молодец, что сам не полез морды бить. Взрослеешь, Алексей!»

— Согласен. По-настоящему взрослое решение. Горжусь. А потом?

— Потом его мальчики встретились с Витюшей в темном переулке. Подозреваю, там же, возле гаражей. Историческая справедливость в действии. Несколько верно направленных ударов по болевым точкам. Несколько произнесенных внушительным голосом фраз. Да и сами ребята, передававшие послание… весьма внушительные. И человек внезапно осознал, что проблема пидоров, живущих по соседству — не самая серьезная в его жизни. Не думаю, что Витек враз перевоспитался и проникся кодексом молодого строителя коммунизма, но нарываться он впредь не станет. И его друганы – тем более.

— С ними тоже… побеседовали? — осторожно уточнил Юрка.

— А как же! «Всем сестрам — по серьгам». Так что… Нет, не из-за Витюши. Просто… мне страшно, Юр. Страшно, что однажды мы напоремся не на алкашей с арматуриной, а на кого-нибудь посерьезней. И… я не хочу тебя терять.

— За себя, выходит, не страшно? — покосился Блохин.

— За себя — нет, — честно ответил Гольдман. — Я с моим барахлящим мотором с рождения по краю хожу. А вот ты… Ты ведь говорил тогда: не надо нам съезжаться. А я, дурак, тебе не поверил.

— Но всю жизнь притворяться, прятаться… Как-то это гадко, Леш… — Юрка встал со скамейки. — Ладно, обмозговать требуется. Пойдем домой… Шумно тут стало…

Мимо, визжа и смеясь, пронеслась стайка подростков на велосипедах.

*

Дома Юрку пробило на трудовой энтузиазм. Сначала он перемыл всю сантехнику. Потом отдраил газовую плиту. (Само по себе — подвиг.) Затем вручную, не прибегая к помощи «лентяйки», вымыл всю квартиру. Гольдман засел на диване с книжкой и не мешал, отлично понимая смысл происходящего: Юрка думал. Гольдман подозревал, что подобную манеру «думанья» Блохин подцепил именно у него — имелись прецеденты. «Вот так и осознаешь, наконец-то, почему «Муж и жена — одна сатана»! Если даже и не жена, а второй муж, но сатана… та самая. «С кем поведешься», короче».

К вечеру квартира выглядела сияюще-чистой, а Юрка — усталым и умиротворенным.

Гольдман неспешно соорудил ужин (вновь не без внутренних угрызений совести слегка угваздав плиту), накормил труженика, что называется, «от пуза» и приготовился внимать. Было странное ощущение, как на колесе обозрения, когда кабинка зависает в наивысшей точке: то ли двинется вперед, то ли сорвется назад. Точка перехода.

Юрка с хрустом догрыз последнюю недоеденную сушку, запил ее чаем и серьезно посмотрел на Гольдмана.

— Ну и что нам с тобой требуется сделать, чтобы отсюда по-тихому съе… слинять?

«Нам с тобой». «Нам с тобой!»

Гольдман выдохнул. Как выяснилось, несколько мгновений он и впрямь не дышал.

— Юрка!

«Мой! Мой Юрка!»

Короче, чтобы ответить на такой простой вопрос, понадобилось много времени. Очень много времени. Сильно больше, чем Гольдман изначально планировал. Правда, разговаривать в постели оказалось гораздо приятнее, чем за столом.

— Во-первых, язык. Нужно подтянуть английский до приличного уровня.

Блохин насмешливо фыркнул в голое гольдмановское плечо, заставив поежиться от щекотки.

— Леша, ты же знаешь мой уровень: «Май нейм из Юрий. Ай эм рашен. Ай эм глэд ту си ю». Вот с этим вот произношением. Редкий случай, когда мне на уроке от нашей англичанки не перепадало указкой по башке.

Гольдман, не удержавшись, чмокнул его в колючую макушку.

— Бедная твоя головушка. Всяк норовит в нее знания вколотить. Так что идиосинкразию на английский я понимаю. Но Маргарита Александровна — женщина совсем другого склада. Вот увидишь: ты в нее влюбишься, бросишь меня и построишь у ее дома шалаш.

Юрка взглянул на него ревниво:

— Молодая?

— Ну-у… не слишком. Вообще-то, она подруга моей мамы. Но совершенно обворожительная, уж поверь!

— А она… возьмется?

— Возьмется. Я уже с ней договорился. Не даром, само собой. Но цены — божеские, а преподаватель она — высший класс!

— Ладно, принято. Когда начнем заниматься?

— Я на вторник условился. Первый раз вместе сходим, я вас познакомлю. А там… Все-таки у нас с тобой языковой уровень чуточку разный.

— Уверен, этим «чуточку» ты мне бессовестно льстишь! — Юркина рука ласково прошлась сверху вниз по гольдмановскому обнаженному бедру.

— Не отвлекай! — притворно сурово рыкнул на него Гольдман. — Не накувыркался еще?

— Нет, — честно отозвался Юрка, не прекращая поползновений. — Но ты продолжай.

— Во-вторых, нам необходимо купить компьютер. Весь мир уже давно общается через интернет. Переписка с Канадой — это чертовски долго. А мне потребуется очень много и очень подробно с ними общаться, если они и впрямь решат, что я им подхожу.

— В-третьих?

— Квартира. Оформлю на тебя. Чтобы ты здесь жил, а перед отъездом продал.

— Что приводит нас к закономерному «в-четвертых»… — как Блохин еще исхитрялся считать хотя бы до четырех, проделывая с напрочь растекшимся по простыне Гольдманом настолько восхитительно-непристойные вещи, оставалось загадкой. Но как-то исхитрялся.