Хороший мальчик (СИ), стр. 38

— Нет, — заканчиваю я за Эдди, — и почему тогда я? Я что, особенный?

— Отец сказал, что у тебя феноменальное физическое здоровье. И мозги. Они в первую очередь смотрят на то, как наркотик действует на интеллект. Как ты начинаешь медленно превращаться в овоща…

— Тебя тоже им травили? — спрашиваю я, и мое сердце екает.

— Не знаю, — Эдди пожимает плечами, он смотрит на себя в зеркало, рассматривая следы от побоев, — скорее всего, нет. Просто что-то легкое, как и раньше. Чтобы заставить меня поверить, будто я действительно причастен к смерти Майка Хенлона, в то время как он…

— Медленно терял рассудок, а потом его и вовсе выкинули из окна, когда поняли, что эксперимент он не прошел.

От собственных слов у меня холод прошел по спине, оказался под кожей и накрылся ей, как одеялом. Эдди продолжал смотреть на меня через отражение.

— Мы должны кому-нибудь рассказать. Отец действительно поверил, что я… Оказался трусом и передумал тестировать эту дрянь вместо тебя. Мы выиграли какое-то время, но я не знаю…

— Думаешь, они снова будут подсыпать что-то в еду? — я подхожу к Эдди и медленно кладу руки ему на плечи. Мне все еще больно. Боль от потери Вероники еще слишком острая, но эти раны заполняются сладким ощущением того, что Эдди пытался спасти меня, практически рискуя собственной жизнью, — что вообще произошло, когда я уехал?..

— Ну, — Эдди поворачивается ко мне, опускает глаза, — я думал, что отец меня убьет, когда я рассказал ему про изнасилование, — но он… поверил. Потом он меня избил, и… Я думал, что эксперименты закончатся на Корокоране. Но потом им прислали новый сорт. Более сильный, и разрушающий психику… И они поняли, что только на тебе это можно проверить, только ты не умрешь сразу из-за своего здоровья, и к тому же… Они не знали, что тебя усыновили…

— Понятно, — говорю я, и видя, что Эдди готов расплакаться, прижимаю его к себе, — ладно, не будем об этом…

— Когда Бен… Рассказал, что… Было с тобой после моих слов… Я… Я чуть с ума не сошел…

— Где он, кстати?

— Его забрали родители, — произнес Эдди, утыкаясь мне лицом в грудь, — когда услышали про то, что снова у нас стало происходить… Изнасилование и прочее… Я лишь надеюсь, что с ним все хорошо…

— Может, хоть кто-то из нас в безопасности.

Какое-то время мы молча обнимаемся, и мое сердце кричит от тоски и боли. Я снова здесь, мне грозит опасность, Эдди грозит опасность, если его отец поймет, что он обманул его, но, Господи, мы снова вместе…

— А что Стен и Билл?

— Стен до жути боится свою мамашу. И я его понимаю. Он… Действительно не знал, где я. Не могу представить, что ему могли наговорить… А Билл… Даже найдя тот контракт на поставку наркотиков, он до сих пор уверен, что его отец здесь ни при чем.

— А ты как думаешь? — я осторожно глажу его по голове. Он такой маленький, но такой смелый, и все равно так нуждается в моей защите и поддержке…

— Не знаю. Я здесь уже никому не могу доверять, кроме тебя.

— Я так скучал… Ты просто не представляешь. Ненавидел тебя. Но скучал.

— И я.

— Теперь снова начнешь унижать меня перед другими? — спрашиваю я с легкой полуулыбкой, убирая с его лба волосы.

— И никак иначе, нищее отродье.

И нам всем поверили.

Теперь мы с Эдди на глазах у всей школы ненавидели друг друга, а в моменты, когда нас никто не видел — предавались любви.

Вернулся Стен. Его подселили в комнату Эдди, и кажется, они с Биллом должны были следить за нами, но мы были первоклассными актерами. На репетициях, уроках, переменах Эдди неизменно доводил меня, иногда мне хотелось по-настоящему разбить ему лицо, когда он переходил некоторые границы.

— Билл, поменяйся со мной местами, я не буду сидеть рядом с ним, боюсь, что подцеплю от него что-нибудь.

Зато, когда мы оставались вместе в его кабинете или дожидались, когда Билл уйдет к своему отцу, губы Эдди говорили уже совсем другие слова. Обычно, что-то типа:

— Да, да, пожалуйста… Ричи… Еще…

Нам приходилось готовиться к концерту, и я изо всех сил старался не выдать своих чувств на репетициях, когда видел Эдди с гитарой. Его синяки прошли, отец больше не пичкал его наркотиками, а я максимально виртуозно избегал любого прикосновения к школьной еде.

То Эдди «случайно» толкал меня под локоть, и все, что я нес на подносе — оказывалось на моем свитере. То Эдди очень не во время начинал задыхаться и никак не мог найти свой ингалятор, и возле него собиралась вся школа, пока я незаметно избавлялся от обеда, а Эдди потом приносил мне еду. Если я что-то и съедал, то почти сразу же искусственно вызывал у себя рвоту, пока Эдди стоял снаружи у дверей, карауля, чтобы никто не вошел.

Нам надо было выиграть время, но план уже созрел в наших головах.

Мне не хватало Бена. Я пару раз попытался позвонить ему, но телефон был выключен.

Билл игнорировал меня, а Стен относился вполне дружески, и пару раз, когда Эдди «перегибал палку» с издевательствами, вступал на мою защиту.

Я был с Эдди, мистер Каспбрак думал, что наркотики меня никак не берут, и я еще мог дожить до завтра, пока со мной был он.

— Стен, придурок! Ты достал меня уже! Неужели так сложно попасть в ноты с первого раза?! Ты когда дрочишь, тоже по члену не попадаешь?!

Я прыснул со смеху, но потом все же сочувственно посмотрел на Стена, который никак не мог взять правильный аккорд. Больше всего, конечно, Эдди срывался на меня, хотя косячил больше всех Стен.

— Мать твою, Ричи, ты поешь так, будто тебя трахают одновременно несколько парней!

— Ричи, держи микрофон нормально, ты фонишь.

— Тозиер, если ты снова окажешься на улице, не рекомендую тебе петь за деньги, потому что тебе никто не подаст даже доллар!

— Прости, Эдс. Не знаю, что на меня нашло. Струны новые, еще не привык к ним.

— Сходи в музыкальный кабинет, возьми другие! — Эдди снимает с себя гитару, — возьми новенького, видеть вас обоих уже не могу!.. Не репетиция, а черт знает, что такое!

Мне приходится идти вместе со Стеном в музыкальный кабинет, но нужных струн для своей гитары он там не находит.

— Пойдем, спустимся в подвал, там много всякого хлама.

Идти в подвал со Стеном мне не очень хотелось. Я ему не доверял. Все же его мать замешана в этом, и именно он мне звонил. Но Стен никак не выражал своего отношения ко мне, равнодушно смотрел на меня водянистыми глазами и неспешно направлялся в подвал. Мне пришлось последовать за ним.

— Я, кстати, тогда не поверил, когда Эдди обвинил тебя… Ну, в этом, — произносит Стен, — он чудак, конечно. Если решит избавиться от тебя — ему ничто не помешает. Не обращай на него внимания, я рад, и он тоже рад. Никто не заслуживает лживых обвинений.

Я так и не понял, что имел в виду Стен: что он рад, что вернулся Эдди, или что Эдди тоже рад моему возвращению? Я не стал задавать уточняющих вопросов.

Мы спускаемся в подвал, и Стен говорит, что сюда вообще никто почти никогда не ходит, потому что боятся пауков, да и вообще, здесь делать нечего, кроме как рыться в старье.

— Я бы один сюда тоже не пошел, но вдвоем как-то не так страшно, да? — говорит Стен и направляется искать другие струны для гитары.

— Ты прав.

Я огляделся. Обычный школьный подвал, заваленный разными вещами, которые больше не нужны ученикам. Стопки учебников, старые парты, шкафы…

— Нашел, — Стен показывает мне струны, — смотри, тут моя гитара старая! Ну-ка… Сто лет тут не был. Тут года три назад обвал произошел, нам запретили сюда спускаться.

Стен берет протяжный аккорд на своей старой соло-гитаре, в подвале разносится эхо.

И вдруг мы слышим голос. Стен роняет струны, и подбегает ко мне.

— Ты это слышал?

— Стен, что это?

Мы видим, как дверцы шкафа по левую сторону от нас начинают хлопать, словно кто-то изнутри пытается их открыть.

— Помогите! Здесь кто-то есть?!

Голос. Женский голос. Стен хватает меня за локоть.