Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 99

— Врешь, Моррисон, — качает головой Томас. — Попробуй доказать мне, что это правда.

Не дышит. Задыхается. Идет камнем на дно, а в глазах напротив видит только отражение себя самого. Моррисон не сделает Томасу больно. Он поклялся себе, что никогда больше не причинит ему вреда. Томас — хороший. Томас должен жить, а Ньют уже давно сделал свой правильный выбор.

Томас слишком близко. Так не должно быть. Ньют кричит внутри себя и не может это контролировать, внутри так много боли, так много злости на весь мир, что забрал Соню, на себя самого, что не смог её уберечь. Невыносимо тошно от себя самого, будто кто-то кладет руки на горло и давит — Ньют задыхается. Не справляется. Потому что он никогда не был сильным.

— Застрели меня, — вдох, — застрели, если не любишь. Давай же, Моррисон. Докажи мне, что я действительно ничего не значу для тебя. Застрели меня, иначе я никогда не поверю в то, что ты не любишь меня!

У Ньюта сводит внутренности от этого чересчур уверенного голоса, пальцы дрожат, хватаясь за пистолет крепче. Он не сделает этого. Томас уверен в этом, но он ошибался, потому что Моррисон давно потерял связь с реальным миром. Он не чувствует ничего, кроме пустоты и ярости.

Томас падает в бездну своей истерики, он ели сдерживается, чтобы не дать волю предательским слезам. Ньют так близко и так далеко одновременно. Может быть, он действительно был прав и им никогда не быть вместе? Это обреченная любовь. Это утопия. Это проклятие. Эдисон так сильно любит его, что потерять его — это самое страшное, что может произойти. Томас отчаянно держится за него, понимая, что без него просто умрет и никогда больше не воскреснет. Только Моррисон в упор этого не видит или не хочет видеть. Чертов эгоист, думающий только о себе.

— А что бы сказала Соня? — Томас знал, в какое место он бьет и сделал это намерено, моментально заставляя Ньюта измениться во взгляде. — Думаешь, она бы одобрила твое решение?

— Замолчи, Томас, — тихо прошипел Ньют.

— От чего же я должен молчать? — спокойно спросил Эдисон. — Я скажу, чтобы она сказала, если бы была жива. Она бы сказала, что её брат конченый эгоист, который привык решать проблемы радикальными способами. Твоя проблема в том, что ты не задумываешься о других людях, об их чувствах, ты всё всегда решаешь сам и не думаешь о последствиях. Ты подумал, каково будет людям, которые будут стоять на твоих похоронах и осознавать, что остаток своей жизни они проведут без тебя?

— Заткнись, — рявкнул Ньют.

Но Томас продолжает, не обращая внимания на Моррисона. Хочется выговориться, потому что молчание всегда убивало Эдисона. Томас сделал шаг назад, тем самым разорвав тактильный контакт, но продолжил сверлить Ньюта взглядом.

— Думаешь, что Соня умерла ради того, чтобы ты всю жизнь корил себя за то, что не успел её спасти? Думаешь, что она умерла ради того, чтобы её собственный брат закончил свою жизнь также, как она? Конечно, это же проще: сдохнуть и не париться, просто застрелиться и сбежать от проблем, да? ДА?

Томас уже не сдерживается и начинает кричать. Так громко, что его могут услышать, но сейчас на это абсолютно плевать, и каждое слова Эдисона попадает прямо в цель — в самое сердце Ньюта, это видно по взгляду. Зрачки приобретают темный оттенок ярости, потому что Томас одними словами расковырял ту самую рану в груди Моррисона, заставляя её кровоточить еще сильнее. Соня — это самый дорогой и важный человек для него. Не удивительно, что Ньют прямо сейчас очень сильно захотел убить Томаса, чтобы он, наконец, заткнулся навсегда. Правда бьет по ребрам. И самое болезненное, что он прав: Соня пожертвовала своей жизнью не для этого, не для того, чтобы её брат сейчас покончил жизнь самоубийством, но Ньюту так плохо, что он абсолютно не слышит голос разума, чувствуя, как ярость переполняет его до самых краев. Он всегда таким был. Решал проблемы кулаками.

— Если ты не заткнешься, Томас, то я тебя ударю, — предупредительно зарычал Ньют.

— Если тебе от этого станет легче, то бей, — прошептал Томас. — Давай, бей Ньют, я же это заслужил, а тебе самому станет легче. Бить тех, кто не может дать сдачи, всегда интереснее. Выпусти пар, давай же. Тебе же всегда нравилось колотить меня, давай же. Я даже сопротивляться не буду. Может, ты и силен физически, но внутри у тебя слишком много боли. Разве не так? Соня даже представить себе не может, в какую сволочь превратился её родной брат.

Это была та самая грань, которую Ньюту нельзя было переступать, но он снова не справился. Томас не был его врагом, но Моррисон не понимал, что самый главный его враг — это он сам.

Ньют так боялся потерять самоконтроль, и он его потерял, когда замахнулся и ударил Томаса. Удар пришелся на лицо. Эдисон пошатнулся, но не упал, он даже не попытался увернуться от удара. будто действительно хотел, чтобы Моррисон его избил. Томас будто окончательно слетел с катушек, потому что специально провоцировал Ньюта на драку, точнее на кровавое избиение самого себя. Томас позволял себя бить и самое страшное, что Ньют не мог прекратить это безумие, а остановить его было некому. Агрессия и ярость всегда отключала сознание, а Томас абсолютно не пытался ударить Моррисона в ответ, он даже не защищался, чувствуя только моральную боль и безумное отчаянье. Он знал, что агрессия помогает Ньюту выпустить пар, поэтому он добровольно позволил ему избить себя.

— А теперь, застрели меня, Ньют и всё, наконец, закончится, — прошептал Томас. — Давай же, застрели меня, Моррисон, чего ты ждешь?

И самое страшное то, что Ньют направляет на него пистолет и не понимает, что делает, он просто нажимает на курок и пуля проделывает дыру в груди Томаса и только потом приходит осознание того, что он действительно сделал это. Пелена ярости мгновенно исчезает И только, когда Томас с хрипом повалился на пол и едва мог дышать, Ньют остановился и посмотрел на свои руки — они все были в крови Томаса, а сам Эдисон лежал на полу и пытался не потерять сознание. Ньют выронил пистолет из рук и посмотрел прямо на Эдисона, который истекал кровью.

— Томми!

Дикий крик разрезал тишину. Осознание. Страх. Неверие. Ужас.

Томас больше не чувствует земли под ногами и не чувствует себя.

Томас падает и разбивается вдребезги, а в голове только одна мысль: «Он сделал это» Страшнее этого ничего нет. Чувства протыкают всё тело. Любовь к Ньюту убила его. Любовь к Ньюту погубила его.

— Томми, — Ньют кинулся к нему и упал на колени. — Томас, смотри на меня, слышишь? Смотри на меня, не закрывай глаза. Не смей отключаться. Смотри на меня, — дрожащими руками набирал номер скорой, пока Томас лежал у него на коленях и был на грани потери сознания. — Томас, смотри на меня, слышишь? Прости меня, слышишь? Прости меня. Я люблю тебя. Томми, я умоляю тебя, держись, прошу. Скорая уже едет. Всё будет хорошо, — Моррисон целовал лицо Томаса и чувствовал, как слезы предательски текут по щекам. Только сейчас он осознал, как сильно он боится потерять Томаса. Это невыносимый страх. — Томас, смотри на меня. Не закрывай глаза, разговаривай со мной. Томми, смотри на меня. Всё будет хорошо, я обещаю. Томас, только потерпи. Прости меня, слышишь? Прости, я так сильно тебя люблю, слышишь? Прости меня, Томас. Держись ради меня, прошу. Давай же, ты такой сильный. Ты сможешь с этим справиться.

— Это уже не важно, — прошептал Томас. — Это уже не важно.

— Томми, не смей, — прорычал Ньют. — Не смей, умоляю. Пожалуйста. Не смей умирать вот так. Пожалуйста, Томми, пожалуйста.

Почему всё заканчивается именно так?

Потому что сами небеса написали для этой истории печальный конец. Моррисону хочется кричать, потому что он его теряет. Прямо в это секунду. Неизбежность накрывает. Томас прощается. Он действительно уходит на дно, а рядом Ньют. Что может быть лучше? Встретить свою смерть в руках того, в которого ты до беспамятства влюблен. Томас счастлив. Да, ему больно, но он умирает счастливым.

— Я люблю тебя, — прошептал Ньют.

Эта та самая правда, которая бальзамом ложится на израненную душу Томаса, он улыбается и сжимает ладонь Ньюта в своей руке, словно, пытается удержаться в этом мире подольше, чтобы навсегда запомнить этот обожающий взгляд Ньюта, каким он смотрит на Томаса в эту секунду.