Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 92

Томас плохо понимал, о чем идет речь.

Это было похоже на какой-то страшный ночной кошмар, но Томас не просыпался. Пазл в голове действительно собрался в единую целостную картинку, заставляя брюнета наконец понять, что всё время так сильно держало Ньюта и не позволяло ему раскрыться, отпустить себя. Томас, наконец, осознал, что пришлось пережить Ньюту. И это было слишком страшно. Так страшно, что сердце Томаса сжалось в комочек от мыслей, которые, словно рой пчел, пробили ему голову.

— Что? — спрашивает Эдисон, смотря на Алби. — О чем ты говоришь?

— Условиями сделки было то, что он отдает мне тебя, а взамен получает свою ненаглядную сестренку Сонечку. Он был готов сделать это, чтобы спасти её, он готов был предать тебя, чтобы Сонечка осталась жива, потому что она единственная, кто остался у него из семьи, потому что их родители погибли в страшной автокатастрофе. Фура на огромной скорости врезалась в их машину и разнесла всё к чертям. Шансов выжить там совершенно не было. Печально, правда? Очень печально. Ньюта с Соней определили в детский дом, потому что никто из родственников не захотел брать на себя такую огромную ответственность за несовершеннолетних детей.

Томас молчал. Он просто не мог поверить в услышанное. Так не может быть. Так не может быть. Так не может быть. Это невозможно. Кажется, это всё объясняет, но как поверить в это Эдисон абсолютно не знал.

— Но знаешь, что самое удивительное? Он отказался выполнять условия сделки в самый последний момент, потому что он любит тебя. Это удивительно, потому что он решил спасти тебя от меня, но это было огромной ошибкой. Теперь ему придется расплачиваться за то, что он сделал неправильный выбор, когда он у него был. И расплачиваться он будет твоей жизнью и жизнью своей сестры, а еще жизнью твоего лучшего друга. Вы все в моих руках.

***

Томас слишком долгое время смотрит в одну точку на стене, кусает губы и сильнее закутывается в плед, пока Минхо пытается приготовить им что-то более-менее съедобное на кухне лучшего друга.

— Ты будешь чай? — кричит Минхо из соседней комнаты. Будто пытается заставить Томаса сказать что-нибудь, кроме «Всё в порядке». Райт остался с Томасом, потому что он нуждался в поддержке лучшего друга. Оставаться одному сейчас было категорически нельзя, а Минхо — это единственный человек, который никогда не бросит своего лучшего друга.

В компании Минхо раны Томаса на несколько часов затягивались. Сейчас это было единственным лекарством для разбитого сердца, хотя Эдисон ни на секундочку не переставал думать о Ньюте. Так хотелось наплевать на всё и поехать к нему, обнять, прижать к себе и забрать хотя бы крупицу его боли, но причина, чтобы остаться дома, была очень весомая — его там не ждут. Ньют совершенно ясно дал понять, что всё теперь действительно окончательно кончено, их дальнейшие отношения не приведут ни к чему хорошему. Так считал Ньют. Он всё всегда решает сам, не позволяя Томасу влезть в это. Быть отвергнутым и ненужным — самое паршивое. Томас пытается держаться, но это слишком тяжело. Тяжело без Ньюта. Они оба уже не существуют из-за этих чувств.

А вдруг Ньют и правда сможет без него? Сможет разлюбить? Он же всегда таким был. Томаса безжалостно убивают эти мысли, было невыносимо сложно смириться с действительностью происходящего. Почти невозможно.

— Дружище? — Минхо заглядывает в комнату и обеспокоенно смотрит на сидящего на кровати Томаса, который поднимает взгляд на Райта и отрицательно качает головой, заставляя Минхо нахмуриться

— Нет, — отзывается Эдисон. — Не буду. Не хочу. Прости.

Томас стал слишком часто извиняться. Его психика уже давно была сломана, а самое страшное, что Эдисон не хотел жить. Не хотел жить, потому что рядом не было Ньюта. Моррисон — это единственное лекарство, которое могло помочь измученному страданиями парню, ведь брюнет так сильно его любил. Любил, а себя за это ненавидел, но не мог по-другому. Не мог. Не получалось. Слишком невыносимое чувство внутри от всего, что происходит.

— Нужно поесть, Томас, — качает головой Райт, заходя в комнату. — Ну или хотя бы выпить чаю, ты ведь понимаешь, что мучаешь свой организм?

Томас до боли закусывает щеку изнутри, поворачивая голову к лучшему другу, тот смотрит с долей непонимания и даже сочувствия. Наверное, со стороны сейчас Эдисон выглядит не очень, но это еще мягко сказано. Минхо волнуется, он сам не находит себе места из-за всего, что случилось, но Томасу он так сильно нужен именно сейчас.

— Ты винишь себя в смерти Терезы? — вдруг спрашивает Томас и почти жалеет об этом вопросе, прекрасно понимая, что для лучшего друга это крайне болезненная тема для разговора. Ему хочется ударить себя, потому что у Минхо моментально изменяется выражение лица. Им обоим сейчас непросто.

Хочется сказать «прости», но Томас молчит, на душе слишком паршиво, а держать всю эту боль в себе — еще хуже. Он терпеливо ждет ответа, а Райт пытается собрать мысли в предложения, которые беспорядочно скачут в сознании. Они не разговаривали об этом с того самого момента, как всё это закончилось. Минхо был разбит, а Томас заперся в собственной квартире, не подпуская к себе никого, потому что Ньют не захотел его видеть. Он оставил Томаса и сам остался один.

Воспоминания той ночи абсолютно не давали покоя. Эдисон боялся засыпать, перешел на снотворное, но это не помогало забыть глаза, наполненные отчаянием и болью потери. Этот взгляд навсегда отпечатался в сознании Эдисона. Они все были сломаны. Ньют сломан уже навсегда.

— Ньют, мне очень жаль, — прошептал Томас.

— Не смей, Томас, — прорычал Моррисон. — Не смей говорить мне, что тебе жаль, потому что твоя гребаная жалость не поможет мне, она не вернет мне Соню. Я не хочу твоей жалости, понял? Оставь меня в покое, Эдисон. Пожалуйста, Эдисон, просто уйди, я прошу тебя.

— Я хочу…

— Ты не сможешь мне помочь, — резко перебил его Моррисон, — поэтому лучше уйди.

— Я не оставлю тебя, — сказал Томас.

Ньют равнодушно посмотрел на него. Взгляд прямо в душу выворачивает наизнанку. Без капли эмоций. Мрачная пустота. Сломанное сердце, истерзанная в клочья душа. Две судьбы. Две разные вселенные. Томас верит, но это вера не важна прямо сейчас, потому что Ньюту всё равно.

— Я хочу быть рядом со своей сестрой, — совершенно серьёзно говорит Ньют. — Я хочу видеть, как она улыбается, я хочу слышать, как она смеётся, я хочу обнимать её каждый день и говорить, как сильно я её люблю, но я не смогу это сделать, потому что я жив, а она — нет. А я так не хочу, это не жизнь, это выживание, потому что сдохнуть должен был я, а не Соня, я всю жизнь боролся ради неё, а что теперь? Теперь ничего, Томас. Абсолютно ничего. Пустота. Вакуум. Я ничего не чувствую. Ничего, понимаешь? Я действительно хочу умереть, чтобы быть рядом с ней. Я боролся за её жизнь, а всё зря, понимаешь? Ты хоть представляешь, каково человеку, чья сестра покончила жизнь самоубийством? Томас, представляешь? Я не смог её спасти, я не смог предотвратить это. Она этого не заслуживает. Я не смог сдержать своё обещание. Я её не спас, и всё остальное абсолютно не имеет смысла для меня. Я жил ради неё.

Каждое слово Ньюта — пытка для Томаса. Невыносимо видеть его таким. Хочется забрать всю его боль себе, чтобы тому полегчало, но сейчас даже Эдисон не способен был ему помочь. Страх. Боль. Всепоглощающая пустота, которая внутри тебя, и от неё нельзя спрятаться, нельзя убежать. Она сжирает тебя. Она не даёт тебе шанса на жизнь.

— Ньют, послушай меня, — начинает Томас медленно, — у тебя есть смысл, чтобы жить, у тебя есть человек, которому ты нужен и который тебя любит, у тебя есть ради кого жить. Ради меня, Ньют, слышишь? Я люблю тебя. Я очень сильно тебя люблю, и ты мне нужен, слышишь? Ты очень мне нужен, и если с тобой что-то случится, то я сойду со своего гребаного ума без тебя.

— Прости, Томми, — говорит Ньют. — Но я не хочу жить так, с постоянным чувством вины.

Это была точка. Без шанса.