Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 85

У Томаса не всё в порядке. Он сломлен самим собой. Человеком, которого он любил больше жизни. Всё по кругу. Только себя он сейчас ненавидел больше всего, а глаза напротив — такие стеклянные, неживые. Раздробленное на части сердце.

— Ньют.

— Хватит!

— Прости меня!

— Ты мне никто, чтобы я тебя прощал, Томас, — отозвался Моррисон. — Тебе не надоело постоянно унижаться передо мной? Разве так трудно понять, что я не собираюсь быть твоим принцем? Ты ведь знаешь, что заслуживаешь лучшего, а я постоянно делаю тебе больно. В чем смысл такой любви, Эдисон? Тебе нужно повзрослеть. Я потерял всё, Томас. У меня больше ничего нет, и я не хочу, чтобы ты страдал так же, как и я.

— Чем сильнее ты пытаешься сделать мне больно, тем сильнее я тебя люблю, — совершенно спокойно ответил Эдисон. — В нашем случае боль порождает сначала безумие, а потом всепоглощающую волну чувств, от которой проще умереть, чем попытаться избавиться. И ты знаешь, что это правда, ведь ты любишь меня так же сильно, как и я тебя. Неужели ты никогда не сможешь не делать мне больно? Каждое твоё слово, каждый твой взгляд протыкает меня насквозь, и я уже не знаю живой ли я вообще, потому что ты сначала вырываешь мне сердце, когда говоришь, что тебе плевать, а потом возвращаешь его обратно своими признаниями. Ты врешь самому себе. Ты врешь мне. Ты врешь всем, кто тебя окружает.

— А ты всегда говоришь правду, — с иронией высказался Моррисон. — Томас, сколько раз тебе можно повторять, что я не нуждаюсь в тебе?

Вдох. Без выдоха. Вранье. Очередная порция неосторожных слов, которые порождают боль. Когда это прекратится? Разве можно так сильно любить человека, который постоянно и намеренно делает тебе больно? Томас знал, потому что представить свою жизнь без Ньюта просто не мог. Он жалел. Как же он жалел, что не может забрать чужую боль прикосновением, объятьем, словом, мыслью.

Пустота ощутимее, чем когда-либо. Томас делает один осторожный шаг прямо в руки к своему страшному кошмару, но больше не боится умереть. Он умрет без Ньюта. Вот в чем его правда. Томас всегда бежал ни от него, а к нему в объятья, потому что именно там его дом.

Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

— Именно поэтому ты спас меня? Потому что ты не нуждаешься во мне, да, Ньют? Именно поэтому ты вытащил меня оттуда, потому что я для тебя никто? — прошептал Эдисон. — Тебе самому не надоело, Моррисон? Сколько можно издеваться надо мной и топтать мои чувства? Сначала «я тебя люблю», а потом «катись к черту, ты мне не нужен». В том, что произошло нет твоей вины, Ньют, ты должен меня услышать и хоть один раз в жизни прислушаться ко мне, потому что я пытаюсь помочь!

— Моя сестра умерла, и ты действительно думаешь, что можешь мне помочь? — прошипел Ньют. — Ты уверен, что я не захочу покончить жизнь самоубийством, потому что у меня больше нет гребаного смысла в жизни?

— У тебя есть я! — проговорил Томас. — Разве не понимаешь? Ньют…

Один шаг навстречу чужой тьме. Парень знает, что внутри у Ньюта творится полный хаос, что ему больно, что ему не хочется жить. Да, это правда. Ньют сломался. Навсегда. И больше ни одного огонька жизни нет в этих глазах. Возможно, что Томас Эдисон — это единственный человек, который так или иначе способен достучаться до Моррисона, вырвать того из лап безумия.

— Не подходи ко мне, Эдисон, не приближайся ко мне, потому что я видеть тебя не могу и слышать тоже не хочу. Просто скажи спасибо и забудь, ладно? Оставь меня в покое, потому что я больше ничего не хочу. Только одно единственное желание — это сдохнуть, и я очень тебя прошу даже не пытайся мне помешать, иначе ты уйдешь вместе со мной.

Ньют уходит. Снова. Он всегда уходил, когда Томас в нем нуждался сильнее всего, но теперь кажется они поменялись ролями: теперь Ньют нуждается в Томасе, но всё равно не подпускает его к себе. Это утопия. Это конец. Ньют действительно потерял последнюю нить, которая связывала его с семьей.

И только всевышний знает, как тяжело этому парню сейчас смириться со своей потерей. Он спас одного, но потерял сразу двоих — Соню, которая была смыслом его жизни, и Терезу, которая пожертвовала своей жизнью ради него.

И только воспоминания способны проткнуть насквозь, а на руках навсегда отпечаталась родная кровь — кровь своей собственной сестры. Томас тут совершенно бессилен. Ему остается только смотреть, как Ньют погибает в руках своей боли.

И каждая попытка помочь тут же пресекается. Уходя каждый раз, Моррисон знает, что Томас никогда не оставит его. Томас никогда не позволит ему натворить глупостей. Эдисон слишком правильный. Хотя, тут подойдет нечто другое — Томас слишком влюблен. Так, что эта любовь скоро сожрет его.

Вдох-выдох.

Сейчас пытаться успокоить себя абсолютно бессмысленно, потому что это не помогает. Томас не способен совладать со своими эмоциями, которые хлещут изнутри. Не прекращаются. Эдисон знает Ньюта практически наизусть. Он не хочет сейчас видеть Томаса, значит так нужно.

Но это так больно.

Он и боль — лучшие друзья. Эту боль может забрать только Ньют Моррисон и больше никто, кроме него.

Томас не может поверить, что именно так всё и закончится. Он навсегда потеряет доверие Ньюта и его самого. Возможно, тому нужно время, чтобы принять всё это, осознать, смириться, хотя вряд ли с таким можно смириться.

Томас отпускает, ведь Томас — мудрый.

***

— Привет, — тихо произносит Минхо, когда Томас открывает перед ним дверь своей квартиры.

— Привет, — также тихо отвечает Эдисон и пытается улыбнуться, но уверен, что это сейчас не совсем уместно. Райт выглядит очень подавлено, поэтому сердце Эдисона предательски сжимается. — Проходи. — он пропускает лучшего друга в квартиру. Тот неуверенно заходит внутрь.

— Я поговорить хотел, — говорит Минхо. Томас кивает.

Кажется, они не разговаривали уже две недели. До выпускного осталось где-то неделя. Томас всё-таки вернулся обратно в родную школу, но радости это не придавало совершенно, ведь с окончанием учебы он уже точно навсегда расстанется с Ньютом. Хотя внутри всё-таки осталась маленькая надежда на то, что он захочет хотя бы поговорить с Томасом по-человечески.

Они с Минхо не разговаривали с того самого рокового дня. Томас не хотел давить на лучшего друга, тому и так было несладко из-за того, что Тереза погибла. Да и самому Эдисону было больно осознавать это. От их прежней жизни заядлых неудачников не осталось совершенно ничего. Всё разрушилось. Они повзрослели. Казалось, что у Томаса даже взгляд стал другим.

За этот год многое изменилось.

— Ты в порядке? — этот вопрос был всегда любимым для Минхо. Он постоянно задавал его Томасу, а тот всегда отвечал: «Всё хорошо, я в порядке, спасибо», когда всё было плохо, но сейчас сказать, что он в порядке просто язык не поворачивался. Томас только отрицательно качнул головой. — Я тоже, дружище, я тоже чувствую себя паршиво.

— Прости меня, — сказал Эдисон.

Он не знал, за что он извиняется. Томас просто чертовски боялся потерять единственного лучшего друга, который слишком дорог для него. Сейчас они оба были слишком уязвимы для своей истерики. И было видно, как тяжело этим двоим сейчас держать свои эмоции под контролем.

— Ты ни в чем не виноват, Томас, — качает головой Минхо. — Не нужно винить себя в том, что произошло, потому что это ничего не изменит. Ты только хуже сделаешь себе и окружающим.

— Я виноват в смерти Сони, я виноват в смерти Терезы, — ответил Эдисон. — Я никогда не смогу забыть то, что произошло. Я спать не могу, понимаешь? Я уже неделю не сплю, меня даже снотворные не берут, потому что меня преследуют кошмары, в которых Ньют обвиняет меня. Он никогда не простит меня.

— Тебя не за что прощать, Томас, — снова говорит Минхо. — Ты пытался с ним разговаривать?

— Я устал пытаться с ним разговаривать, — совершенно честно признался Томас. — Он не хочет со мной разговаривать, не хочет видеть меня, не хочет меня слышать. И мне слишком страшно оставлять его одного. Мне тоже больно, Минхо. И я понимаю, что ему тоже гораздо больнее, чем всем нам, потому что он потерял Соню, но я хочу быть рядом, я хочу обнимать его, я хочу быть рядом с ним каждую секунду, чтобы не позволить ему натворить глупостей. Я боюсь за него. Я так сильно за него боюсь.