Ржавчина и кровоподтеки (СИ), стр. 82

Карие глаза прощались.

Он скучает по этому особенному взгляду. По Томасу, который был слишком доверчивым, но, несомненно, искренним. Он скучает, но справляется с этим состоянием, потому что Ньют должен быть сильнее, потому что так п-р-а-в-и-л-ь-н-о, так нужно.

Томас бы хотел этого.

Он искренне верил, что Ньют достоин счастья, и никогда не врал.

Он заставлял Ньюта чувствовать себя человеком, заставлял улыбаться. Сейчас это было слишком странно для Моррисона. Слишком странно чувствовать себя таким… Таким нормальным и ненормальным одновременно.

Тараканы по-прежнему живут в его голове. Они никуда не делись.

Демоны никогда не оставят Ньюта в покое, потому что они тоже живут внутри него.

Они бы никогда не приняли Томаса.

И Моррисон знал это, поэтому Эдисону будет лучше без него. Только… Лучше или всё же хуже?

Ньют Моррисон не доверял никому, но ему поверил. Поверил Томасу. И эта вера была оправдана — удара не будет, предательства не будет. Ньют ни о чем не жалеет. Не жалеет, что Томас перевернул его жизнь с ног на голову, заставил увидеть себя, вернул ему веру в себя. Такую маленькую, но это лучше, чем ничего, верно? Лучше, чем никакой веры, правда?

— Ты должен тоже мне кое-что пообещать, Ньют, — сказал Томас.

— Я не умею обещать, Томми, — качает головой Моррисон. — Я до сих пор не уверен, что ты можешь мне доверять.

— Что ты имеешь ввиду? — спрашивает Эдисон.

— Ты видишь только красивую обертку от конфеты, Томми, но не заглядываешь внутрь, — уклончиво говорит Ньют. — Я боюсь не оправдать твоих надежд, поэтому не имею права давать обещания. Я не смогу их сдержать. Я до сих пор боюсь причинить тебе вред или сделать больно. Я не могу тебе ничего обещать, Томас. Не могу. Мои обещания ничего не стоят. И ты знаешь, что я прав.

Томас хмурится и смотрит на Ньюта задумчивым взглядом.

— Это не так, Ньют. Ты пытаешься измениться. И я это вижу. Я чувствую, что сейчас у нас с тобой всё по-другому. Совсем не так, как было раньше, потому что внутри тебя сердце. Оно чувствует. Оно живет. И оно не стеклянное, понимаешь? Ты не стеклянный. Ты живой. Настоящий и искренний, я знаю это. Где-то глубоко внутри себя мне страшно. Страшно уезжать, страшно терять тебя, страшно, что ты разобьёшь мне сердце, ведь делал это уже не раз, страшно доверять тебе, страшно сейчас находиться рядом с тобой, страшно проснуться и осознать, что тебя нет рядом. Мне страшно, Ньют, понимаешь? Страшно осознавать, что я никого не полюблю так сильно, как тебя, ведь сердце не выбирает кого попало. Оно чувствует родное. И ты моё, родное, слышишь? Именно ты. Я тоже хочу быть уверенным, что, оставляя тебя, с тобой не случится ничего плохого. Я хочу, чтобы ты тоже был счастливым, Ньют, поэтому обещай мне, что так и будет. Это тоже важно для меня. Очень, слышишь? Пожалуйста, Ньют. Я верю тебе, и знаю, что ты тоже заслуживаешь быть счастливым. И если ты не станешь счастливым, то и я не смогу, понимаешь? Пообещай, ладно? Мне будет легче отпустить тебя.

— Хорошо, — тихо прошептал Моррисон. — Я обещаю, Томми.

Томас улыбнулся; осторожно, почти незаметно и снова обнял Ньюта, пытаясь запомнить эти невероятные мгновения на всю жизнь. Это его счастье — маленькое, крохотное, хрупкое, но такое важное. Попытаться быть счастливым, когда Ньюта нет рядом, будет сложно, но Эдисон попытается.

Ради Ньюта, потому что тоже пообещал ему.

Будет сложно.

У обоих — дыра в сердце.

У обоих — разбитые мечты.

У обоих — боль в лёгких вместо воздуха.

Но с этим можно жить. Томас улыбается и целует Моррисона осторожно и нежно. И в этих поцелуях заложено так много любви, что на всю жизнь хватит. Томасу важно, чтобы Ньют знал, что он любит его всем сердцем.

— Спасибо, — тихо шепчет Эдисон в ответ.

Ньют вспоминает их последний вечер вместе. Помнит каждую фразу, помнит каждое прикосновение, помнит каждый поцелуй, помнит каждое крепкое объятье, помнит каждую легкую улыбку на красивых губах. Томас улыбался, и в этой улыбке сквозила обреченность, но глаза светились счастьем. Тем самым. Особенным. Неповторимым.

— Я люблю тебя, — прошептал Томас, — я очень сильно тебя люблю.

Ньют знал, что это правда, но от этого было еще больнее где-то внутри. Глубоко внутри, потому что в каждом его «люблю» был крик, едва слышный, но такой душераздирающий, заставляющий сердце сжиматься в комочек. Эти чувства были светом в конце туннеля, но они же и были для Ньюта проклятьем, от которого невозможно избавиться. Он не сможет сказать этим чувствам «нет».

— Я тоже, Томми, я тоже, — прошептал Ньют, — я тоже тебя очень сильно люблю.

Вдох-выдох.

Томас прижимается щекой к щеке Ньюта и закрывает глаза, позволяя кристальным слезинкам скользнуть по щекам. Всего лишь на одно мгновение, и почти сразу они впитываются в ткань чужой футболки.

Всё будет хорошо.

Всё будет хорошо, потому что по-другому быть не может.

***

Всё, что осталось у Ньюта — это воспоминания. Единственное, что связывает Ньюта и Томаса сейчас. Если бы не он, кто бы понял Ньюта? Кто бы доказал ему, что его нынешняя жизнь — всего лишь иллюзия? Томас единственный, кто смог пробиться через эту бетонную стену безразличия и равнодушия.

«Я обещаю»

«Я обещаю, Томми»

Имел ли он право давать обещания?

Томас ему верил. Всегда.

Но это было чертовски хрупкое доверие, которое Ньют чертовски боялся разрушить.

Он не был уверен, что Томас может ему доверять. Он боялся навредить, не оправдать ложных надежд. Эдисон возносил его почти до небес и всегда прощал. Моррисон до сих пор привыкал к этим чувствам.

Он пытался жить, как все нормальные люди.

Но не мог, потому что прошлое не оставляло его.

Прошлое следовало за ним, а ночные кошмары не давали покоя. Казалось, что кто-то медленно высасывает из него жизнь. Стоило Ньюту закрыть глаза, как он погружался в темноту своего сознания, позволяя своим самым страшным кошмарам взять верх над ним.

Ньют понял, что контроль переоценивают.

Демоны живут в нас самих. И иногда они побеждают.

— Ты справишься, — голос Томаса, как ниточка света в его тьме. — Ты справишься.

Он думал.

И мысли, словно стая воронья, разъедали сознание.

Странное чувство тревоги забралось в самое сердце. Километры разделяли их. Время неумолимо бежало вперед, а мир Ньюта застыл на одном человеке. Как он? В порядке ли он? Поначалу Моррисону было даже легче от того, что Томас теперь так далеко от него. Но так было сначала.

Всё в порядке, Ньют.

Всё в порядке, Ньют

Он пытался сделать вид, что всё хорошо, но на душе неумолимо скребли кошки. Внутренний хаос никуда не делся, просто теперь Ньют пытался разобраться с ним, разложить свои чувства по полочкам. Любить Томаса… Это было так странно. Его равнодушие рассыпалось на мелкие частички, когда он вспоминал теплую улыбку на губах Эдисона.

— Ты достоин счастья, Ньют. — кивнул Томас. — Поверь мне.

В их объятиях было самое важное — любовь.

А самое главное то, что Томас вернул прежний огонёк жизни во взгляд Ньюта, будто вдохнул в него новую жизнь, заставил улыбаться, заставил дышать, заставил снова полюбить. И не было сомнений в том, что Ньют и правда любил Эдисона по-настоящему. Без фальши. Искренне. Так, как раньше, казалось бы, не умел.

Всё будет хорошо.

А Ньют продолжал думать.

Сколько же стоят его обещания? Имеют ли они смысл, когда Эдисон так далеко от него? Но вместе с этим — он всегда рядом. Частичка Томми навсегда осталась в израненном сердце Ньюта. Надолго. Навсегда.

— Ты тоже, Томми, — ответил он. — Ты тоже…

Правильно ли они поступили, когда отпустили друг друга? Ньют был уверен, что да. Он не имел права жалеть об этом выборе. Правильные решения всегда причиняют боль. И Моррисон соврет, если скажет, что ему не больно. Он не позволяет этой боли выбраться наружу, потому что знает, что тогда, скорее всего, погибнет.