Фрустрация (СИ), стр. 31

— Это один из симптомов, — всхлипывает Джун, уже не пытаясь сдерживать свои слезы, что подступили к глазам пару минут назад, — у него пробелы в памяти, он начинает нас забывать…

— Пробелы? — На сдавленно выдыхает, внезапно осознавая кое-что, — то есть, он может забыть кого угодно? — Джун кивает в ответ, вытирая нежеланные слезы, — он может забыть его?

— Да, — Ренджун кивает несколько раз подряд, прекрасно понимая, к чему клонит младший, — он может умереть, забыв Марка.

Дверь в палату открывается и сам предмет разговора появляется в коридоре. Минхён тихо затворяет за собой, оповещая ребят, что Донхёк уснул и его лучше сейчас не тревожить. Юноша садится в кресло рядом с Джемином и, откинувшись к стене, тяжко вздыхает, что ему нужно срочно покурить.

— Бросай курить, Марк, — Джун старается мягко улыбнуться, но получается как-то уж слишком грустно.

— Он вас вспомнит, — Ли смотрит в светлый потолок и произносит эту фразу очень серьезно, как будто внушает эту мысль сам себе, а не Джемину с Ренджуном.

— Ты знал? — Нана оборачивает взгляд на старшего, пытаясь по выражению его лица понять хоть что-то, но Марк не выражает абсолютно ничего.

Старший слегка отрицательно качает головой, а потом добавляет, что только догадывался, ведь Донхёк все чаще и чаще упускал какие-то детали, спрашивал о случившемся и многие мелочи забывал. Но он еще никогда не забывал Марка, друзей или же медсестер, он еще никогда не упускал этого. То, что произошло сегодня могло значить только одно — конец близок.

День сто тридцать пятый

Воспоминания — это анемометр человека, позволяющий узнать о его поступках и о нем самом гораздо больше, чем слова. За всеми действиями в настоящем стоят причины из прошлого, из-за которых настоящее складывается именно таким, каким его люди видят сейчас. Зачастую именно в прошлом хранятся ответы на вопросы настоящего, а потому искать нужно в своей памяти, заглядывать в ее глубины, выдвигать ящик за ящиком, перебирать все старые образы, мысли и чувства, складывать в единую композицию и получать ответ. Донхёк каждый день задается вопросами, на которые ответом могут служить только воспоминания, которые он день за днем теряет, да еще и так неожиданно, что даже сам не успевает понять, что они когда-то вообще были.

— Какое твое самое яркое воспоминание из детства? — Донхёк бродит своими пальцами по раскрытой ладони Марка, изучает каждую линию, каждую связку и каждое переплетение, а в голове мелькают образы те дней, когда они только со старшим познакомились.

Марк задумывается, старательно пытаясь вспомнить что-нибудь яркое и броское, что есть у каждого: поездка на море всей семьей, игры тихими домашними вечерами, приготовление вкусного ужина. Но ничего в голову совсем не лезет, отец парня всегда больше времени уделял работе, а не семье, раньше Марк очень на это обижался, но сейчас, ступив на эту тропу, начинает понимать отца. Все детство юноша провел с матерью, а потому ничего такого именно семейного, где были бы отец, мать, старший брат и он сам, в его памяти не было. Разве что один единственный раз, когда они все вместе пошли гулять в город.

— Однажды утром мама разбудила меня не в школу, а просто погулять. Мне разрешили пропустить занятия и мы всей семьей пошли в центр города. Это была теплая весна, уже почти лето, помню, что на улице было нестерпимо жарко, отец захотел посидеть и перекусить, а потому мы зашли в первый попавшийся ресторанчик, который оказался итальянским. Я ел пасту с морепродуктами, которые мне не понравились, так я это, собственно, и узнал, — Марк улыбается, вспоминая тот далекий день из детства, и гладит Донхёка по мягким волосам свободной рукой. — После обеда мы пошли в парк, где брат играл со мной в догонялки, брызгался водой из фонтана, а я, конечно же, отвечал ему тем же. Мы играли друг с другом, пока родители сидели в тени раскидистого дуба и тихо о чем-то переговаривались, потом нам с братом купили по рожку мороженого и сладкую вату, которую подворовывала мама, — Донхёк и сам начинает улыбаться, слушая такой теплый рассказ.

— Ближе к вечеру, когда уже начало смеркаться, мы решили пешком пройтись до дома, хотя идти было прилично. Мы вышли на одну из главных улиц города, где находился огромный книжный магазин, в который мы с братом затащили родителей, нам тогда купили по две книги, которые мы захотели. Вечером, когда вернулись домой, мы с ним оба в запой принялись читать, пока мама затеяла испечь творожную запеканку, а отец снова уехал на свою работу. Это был единственный раз, когда он с нами гулял и уделял столько своего внимания, наверное, поэтому для меня так ценен тот день.

Донхёк укладывает их руки на грудь к Марку, двигается еще чуть-чуть ближе к нему, щекоча шею своими мягкими волосами, а потом говорит, что это прекрасное воспоминание. Парень очень мало знал о семье Марка, потому что это была единственная тема, которую он не очень любил обсуждать, а сегодня, рассказав о ней Донхёку, он, наверное, позволил младшему узнать еще одну свою сторону.

— Мое воспоминание не из лета, а из осени, — улыбается Хёк, начиная ответный рассказ, — мы тогда с мамой пошли на фестиваль фейерверков, потому что я с детства очень люблю салюты. Я с предвкушением ждал того дня, постоянно спрашивал, когда уже мы пойдем и когда уже небо озарят красные вспышки, почему-то красные салюты я любил больше всех остальных. Но в тот вечер все пошло наперекосяк, возникли какие-то проблемы с зажиганием и в итоге взлетел ввысь только один, но он был красным и, хотя, я ожидал больше, я был доволен. На небе, несмотря ни на что, появился свет, которого я так долго ждал, так что я не был огорчен, но мама думала иначе, поэтому купила мне мороженое, которое запрещала есть в октябре, ведь я мог заболеть. В тот вечер мне было позволено все, — Донхёк кротко смеется, а у Марка по телу идут легкие вибрации от его яркого смеха.

— Фестиваль фейерверков очень красивый, — замечает старший, глядя на начинающие сверкать на потолке, звезды. За окном уже стемнело, хотя казалось, что они только-только легли в кровать.

— Я бы хотел взглянуть на него еще разок, — отвечает Донхёк, закрывая уставшие глаза, но голос его неприятно дрогнул, заставив Марка крепче прижать к себе парня.

Донхёк не доживет до октября, ему уже не увидеть фестиваль, ему уже не посмотреть на сияющие в небе огни в окружении толпы людей, где может быть такой же маленький мальчик, как и он, любящий красные салюты больше других. У Марка от осознания этого сердце сжимается слишком сильно, чем должно, и не отпускает еще очень долго, ведь это единственное, что юноша действительно не мог сделать для Донхёка — он не мог перенести фестиваль на март месяц, и эта невозможность его убивала.

День сто сорок первый

Марк вчера не успел заметить, как уснул в кровати Хёка, по обыкновению, позволив ему лежать на своей груди. Проснулись они почти в той же позе, что и засыпали: Марк, занявший большую часть подушки и Донхёк, свернувшийся клубочком под боком, словно эта поза эмбриона облегчает его головную боль. Все тело Марка ныло, кости ломились, а дышать было почему-то нечем, в комнате было слишком душно. Юноша попытался осторожно вылезти из-под одеяла и встать с кровати, не потревожив при этом своими действиями все еще спящего Хёка, но стоило ему сделать одно движение, как младший ближе подвинулся к Марку, цепляясь пальчиками за его смятую футболку. Донхёк тихо простонал от боли, вновь стрельнувшей в голове от движений, и обессиленно отпустил ткань одежды. Марк, быстро оценив ситуацию, нажимает на красную кнопку вызова медсестры, искренне надеясь, что войдет Джиён, а не какая-нибудь новенькая молоденькая, которая недавно поступила на работу. К счастью парня, в палату действительно прибежала знакомая девушка, заранее захватившая с собой коричневый пузырек с обезболивающими таблетками, которые призваны были помогать Донхёку, но ни капли этого не делали. Джиён с легким характерным хлопком открывает лекарство, высыпая в протянутую ладонь Марка две маленькие круглые таблетки желтого цвета, а потом, кивнув на стоящий на тумбе графин с водой, выходит, оставляя парней наедине. Марку было интересно, как много за четыре года работы девушка повидала смертей? Много ли она видела таких пар, как Марк с Донхёком? Запомнит ли она их? Спустя несколько лет, когда так же, как и сейчас, прибежав в палату и увидев двух людей, что отчаянно цепляются за жизнь, вспомнит ли она двух парней, что любили друг друга сильнее всего на свете?