Вечность длиною в год (СИ), стр. 64

— Все? — недоверчиво уточняю я.

— Все, — Антон пожимает плечами и улыбается. Где-то в глубине души я точно знаю, что он не договаривает, но, видимо, мое стремление к откровенности не всегда срабатывает, потому что мне удается убедить себя, что все нормально. Тревога, запрятанная в самые потаенные уголки сознания, засыпает до поры до времени.

— Останешься сегодня? — шепчет Антон тем же вечером, целуя меня в чувствительное местечко за ухом.

— Ага, только с мамой сам договаривайся, — хихикаю я, когда его руки оказываются у меня под кофтой и щекотно проходятся по выступающим ребрам.

— Без проблем! — Миронов улыбается мне во все зубы, тянется куда-то мне за спину, берет телефон, и пока я прихожу в себя, уже успевает найти номер и поднести мобильный к уху.

— Свихнулся, что ли? — шиплю я, пытаясь вырвать телефон из его рук. Но Миронов уклоняется от меня, не удержав равновесие, скатывается с кровати и принимается хохотать так громко и заразительно, что я тоже заливаюсь смехом и произношу: — Доведешь ты ее до греха, Миронов… Она рано или поздно тебя отравит, тогда-то…

— Дарья Степановна, здравствуйте, — в трубку говорит Антон, и я замолкаю на полуслове, не сдержав громкой икоты. Господи, он что, серьезно? — Вы не против, если Кирилл останется сегодня у меня?

Наглец же! Я прикусываю верхнюю губу, готовый в любой момент срываться и бежать домой, потому что мама наверняка устроит нам обоим грандиозную взбучку. Но голос на другом конце провода остается спокойным, и хотя я не могу различить слов, но я понимаю, что буря нас, кажется, миновала. Антон иногда поддакивает, потом улыбается, благодарит ее и так выразительно приподнимает брови, что я вновь не могу сдержать истеричный смешок.

— Миронов, что ты сделал с моей матерью? — шепчу я.

— Я же говорил, что все решу, — он подмигивает мне и наконец-то поднимается с пола. Стягивает футболку, бросает мне, и я ловлю ее на лету.

— Это что, стриптиз, Миронов? — стараюсь говорить шутливо, но голос помимо воли становится хриплым.

— А ты хочешь? — прищурившись, спрашивает он.

— Обойдусь, — хмыкаю я, отводя взгляд.

— Пойдем в душ, Кира, — предлагает мне Антон. Когда-то он уже предлагал мне это, и тогда я отказал. Теперь же я тяжело сглатываю и киваю.

Вода горячая, от нее в ванной поднимается пар. Капли воды на ресницах Антона будто слезы, и я сцеловываю их, собираю губами. Антон смотрит на меня так тоскливо, и вдруг шепчет:

— Кира, как же я буду жить? — я скорее угадываю, чем слышу его слова сквозь шум текущей воды. Он растерян и ему страшно.

Я обхватываю его щеки ладонями, крепко сжимаю. Он все быстрее уходит от меня во взрослую жизнь. Господи, каким же мужчиной он станет через несколько лет! И как жаль, что я уже этого не увижу.

— Счастливо, Миронов, — твердо произношу я. — Ты будешь жить счастливо и полноценно, потому что иначе и быть не может.

Я целую Антона и пью горячими губами воду и слезы — мои и его.

***

— Что произошло? — потрясено выдыхаю я, когда Миронов открывает мне дверь с огромным фингалом под глазом.

— Сходил на тренировку, — он виновато пожимает плечами и болезненно морщится. Позже оказывается, что вся правая сторона тела покрыта кровоподтеками и каждое движение причиняет ему боль.

— Ты же бросил? — я недоверчиво хмурюсь.

— Встретил ребят, решил немного вспомнить прошлое и, как видишь…

— Уж вижу… — ворчу я.

Я осознаю, что здесь нет ничего необычного, потому что хорошо помню, какими травмами порой заканчивались футбольные тренировки. Моя паранойя недовольно ворочается где-то глубоко в подсознании, но я не позволяю ей одержать надо мной верх. Антон не из тех, кто выясняет отношения кулаками.

«Однажды я не выдержал и дал ему в нос. Он ответил, и мы хорошенько так разукрасили друг друга», — припоминаются мне вдруг его слова об Артеме, но я и эту мысль прогоняю прочь. Не хочу думать о том, что он где-то в этом городе.

Позже приходит Катя. Она, кажется, не удивлена. Наверное, узнала раньше меня.

— Ты сегодня такая молчаливая, — замечаю я. Мы сидим на кухне, пьем чай, но Катя словно в другом измерении.

— Просто задумалась, — отвечает она. На столе вибрирует ее телефон. Мне хорошо видно имя на экране. Артем. Они с Антоном переглядываются, и только после этого она принимает вызов. — Да?

На другом конце провода Артем что-то говорит, я не разбираю слов, но слышу, что он сердится. Потом Катя сбрасывает вызов и произносит:

— Он опять явился сюда!

За секунду я осознаю несколько вещей. Первое — я сейчас увижу бывшего Антона. Второе — Артем приходил сюда отнюдь не единожды.

========== Глава 28 ==========

Комментарий к Глава 28

Глава маленькая, но она как бы оканчивает один из этапов в жизни ребят, поэтому впихивать в нее что-то еще я не стала.

Спасибо вам за отзывы и понимание! Я рада, что многие со мной не из-за рейтинга работы.

Вычитала на скорую руку, буду благодарна за правки.

Антон поднимается из-за стола. Щеки его полыхают лихорадочным румянцем. От стыда? Мне бы было стыдно, если бы я перед ним попался на лжи. Но судя по тому, как он стискивает зубы — настолько сильно, что под кожей проступают желваки — и сжимает в тонкую нить губы, он вероятнее зол, а не смущен.

— Я на минуту, — произносит он. Его голос неузнаваем, будто кто-то невидимой рукою сжал ему шею, не давая сделать вдох.

— Могу я тоже пойти? — мой вопрос настигает его на пороге и бьет в спину, словно приливные воды. Антон даже пошатывается, хватается судорожно сведенными пальцами за дверной косяк.

— Нет.

Я ведь могу не спрашивать, Миронов. Выйти и увидеть его — мое право. Лгать и скрывать правду — твое. Уж если ты своим правом пользуешься сполна, так почему же запрещаешь мне мое? Но я ведь зачем-то спросил. Значит, не так уж и сильно было мое желание увидеть Артема и себя показать?

«Было бы что показывать!» — проносится ехидная мысль.

— Кирилл, послушай… — начинает Катя, пытаясь поймать меня за руку. Только теперь я замечаю, что мертвой хваткой вцепился в столешницу — пальцы мои белые, словно у трупа. Я медленно, осторожно их разжимаю и так же медленно отвожу Катину ладонь.

— Нет, — говорю я. Не буду я больше никого слушать. Как же меня задолбала вся эта словесная паутина, в которую я из раза в раз попадаю, словно муха в сладкий липовый мед.

Вместо этого я поднимаюсь и выхожу на балкон. На горизонте еще алеет тонкая полоса заката, но в остальном небо словно чернильная клякса. Чахоточный фонарь выхватывает из тьмы только край лавочки. Приходится напрячь зрение, чтобы различить два силуэта. Их разговор я не слышу. Оно и к лучшему, наверное. Значит, не ругаются, не собираются набить друг другу морды.

«Да-да, у них тишь и гладь. Ликуй, Краев!» — отголоски моей скотской натуры веселятся вовсю. Так и хочется приложиться лбом о бетонную стену, чтобы заглушить эти издевательские замечания. Да уж, давно я не ходил к Анне Аркадьевне… Может, уже и шизофрению подхватил, с меня-то станется.

Силуэты подходят к той самой лавочке и садятся. Артем оказывается в скупом свете одинокого фонаря. Я рассматриваю его с такой жадностью, что даже с балкона свешиваюсь.

«Свались им под ноги. Вот это будет умора!»

Этот Артем отличается от того, которого я видел на фотографиях в социальной сети. Он по-военному коротко подстрижен, у него широкий разворот плеч и вообще он кажется гораздо старше. Хотя я могу и ошибаться — с такого расстояния всех нюансов не заметишь.

Они разговаривают. Время идет — пять минут, десять. Я чую, как недовольство во мне трансформируется во взрывоопасную, едкую смесь. Это ревность. И злость. И обида. Этот убойный коктейль выжигает дыры у меня в груди, я слышу, как скрипят мои стиснутые зубы и хрустят суставы сжатых в кулаки пальцев.

Ну так разбей ему морду, Краев! Выйди и скажи ему съебывать. Скажи, что Антон Миронов принадлежит тебе, и ты убьешь всякого, кто только попытается его у тебя отнять. Слабо? Кишка тонка? Тогда это тебе придется съебывать и покорно ждать, пока до тебя дойдет очередь.