Долгая дорога домой (СИ), стр. 89

Слов не находилось, эмоции сбоили, мешаясь с мыслями, сердце частило, как сумасшедшее, норовя выпрыгнуть из грудной клетки. Брок молча жался к Барнсу, боясь расцепиться с ним хотя бы на мгновение, чтобы не очнуться снова рядом с холодеющим безжизненным телом. Он не чувствовал холода, ничего не чувствовал, кроме желания сжать любимого и не отпускать, почувствовать, что тот действительно жив.

— Книгу! — рявкнул он, глянув поверх плеча на русалку.

Барнс даже внимания не обратил, чего там Брок хочет от русалки. Бывшей русалки, да не важно оно сейчас было. Вытряхнув Брока из мокрой одежды, Барнс завернул его в плащ и прижал к себе. Гладил и гладил, пытаясь просто восстановить дыхание. Весь мир вокруг мог подождать.

— Я так жалел, что не мог тебя поцеловать, — глухо сказал Барнс, до которого только-только начала доходить вся суть произошедшего. Его медленно отпускало от шока, а может, он до сих пор был в шоке, потому что сам не мог оторваться от Брока. — Прости, ты не должен был этого видеть, но я так хотел быть рядом, хотя бы видеть тебя.

— Мудак ты, Детка, — прохрипел Брок, чувствуя, что его накрывает откатом: ещё мгновение — и ноги банально откажут держать его. — Сесть помоги, а? — попросил он, опираясь на руку Барнса.

Рядом тут же оказалась “вчерашняя” русалка, подхватила его под другую руку с тревогой заглядывая ему в глаза.

— Лапы убрала, — рыкнул Барнс, — и отошла от него.

Он уселся сам и усадил Брока к себе на колени, обнял, прижимая к себе, как великую драгоценность, и злобно зыркнул на русалку, чтобы та даже не вздумала к ним подходить.

— Простите, — тихо прошептала русалка, нервно сцепила пальцы в замок. — Я не думала…

— Весь мозг в косу ушёл? — беззлобно огрызнулся Брок, вжимаясь в Барнса.

— Раньше все уходили, бросали. Оставляли, но клялись в любви. Никто вот так вот… — Она почти плакала, но у Брока не было сил ни на что, ни на злость, ни на жалость.

— Дура ты хвостатая, — вздохнул он. — Детка, тепло как.

Барнс был уверен, что Броку сейчас нужны горячая ванна, теплое питье и мягкая постель, а не весь тот пиздец, который творился сейчас вокруг них. И он подумывал, как только закончат с русалкой, вернуться к Ангусу и еще недельку подождать, потому что от того, что тут произошло, он сам еще будет отходить ту самую неделю. Теперь он понимал Стива, который попрощался с жизнью, но почему-то очнулся. Ощущения были странные и не сказать чтобы приятные. Но все получилось, Брок жив и свободен, он сам тоже жив, хоть и не надеялся ни на что.

— Что, проверяла, правда ли мы друг друга любим? — Барнс хотел добавить “сука”, но не стал, девка выглядела действительно подавленной.

— Да, — повинилась она, села, подобрав под себя ноги на вновь весело зазеленевшую травку, обвела грустным взглядом начавший оживать Озёрный край. — Так много клятв, громких слов, но предавали, никому не хватало любви растопить льды, выбрать жизнь другого, пробиться, не жалея себя, не предать ради выгоды. Думала, нет больше любви и не было никогда.

Брок вздохнул, проглотил рвущиеся с языка ругательства. Ещё не хватало бодаться с мелкой глупой девчонкой, ничего не смыслящей в людях, не умеющей смотреть дальше своего носа и всё равно решившей, что имеет права карать кого-то за такую же глупость.

— Я и говорю — дура.

— Давай книгу, и мы пошли, — буркнул Барнс.

Ему не было жаль русалку, ему хотелось задушить ее голыми руками, потому что заставила Брока пережить все это. Но теперь Барнс знал страшную вещь: ему во что бы то ни стало нужно жить, потому что иначе Брок тоже умрет. Обязательно найдет какой-нибудь затейливый способ и погибнет, если его не станет. Если не станет самого Брока, Барнсу вообще будет наплевать на мир вокруг, он просто пустит себе пулю в висок.

Он прижимал и прижимал к себе Брока, завернутого в меховой плащ, и не собирался отпускать, потому что сейчас это было выше его сил. Сейчас как никогда хотелось быть рядом, ощущать его тепло, чувствовать, что оба живы.

В руках русалки, будто бы по волшебству, появилась полупрозрачная, сделанная то ли из горного хрусталя, то ли изо льда книга с точно таким же орнаментом на обложке, как и у первых двух. От неё ощутимо тянуло холодом, так что и руки брать не было никакого желания, но Брок всё равно потянулся, забрал тяжёлый том и сразу же припрятал в сумку, чтобы эта хвостатая не передумала.

— У вас ведь нет книги огня? — ни с того ни с сего спросила она. — Нет. Я чувствую. Возьмите меня с собой, я помогу вам её достать.

— Нет, — отрезал Барнс. Он совершенно не хотел таскаться с какой-то шизанутой русалкой. — Нет и нет. Брок, пошли отсюда, только штаны надень. А ты, дорогуша, можешь чем хочешь заниматься, но с нами ты не пойдешь. Любовь, блядь, искала, — Барнс внезапно очень разозлился, в большей степени на себя, потому что не нашел другого способа освободить Брока, не смог не причинить ненужной боли. И захотелось выплеснуть это на русалку. Он поднялся, поцеловал Брока, поставив его на ноги и очень близко подошел к русалке. — Ты заставила самого дорого для меня человека пережить его худший кошмар, ты заставила его пожелать смерти самому себе, ты пыталась разлучить нас, и после этого ты хочешь пойти с нами? Радуйся, что я не пытаюсь свернуть тебе шею.

— Простите, — всхлипнула она, побледнела до синевы, стала прозрачнее вод своего Озёрного края и стекла ручьями, смешиваясь с водой.

Брок мог бы одернуть Барнса, напомнить, что идти им предстоит в царство огня, к дракону, и водяная дева ой как не помешала бы, но ему и самому не хотелось иметь с ней ничего общего, слишком страшным для него был день.

— Детка, давай денёк перекурим, — предложил Брок, кутаясь в плащ, хотя вокруг по ощущениям была поздняя весна, но он все равно мёрз. — И на дракона. Заебал меня этот мир, страшно заебал. Только и делает, что отнять тебя пытается. Так что заводи свой амулет, благо воды тут хоть залейся, и ходу отсюда. В жопу этот мир.

— Господи, — Барнс только сейчас, когда исчезла русалка, дал волю чувствам, сгреб Брока в охапку, прижал к себе и принялся целовать, словно это он мог навсегда потерять Брока, а не сам расстался с жизнью. — Никогда, никогда больше не думай даже покончить с собой, чтобы ни случилось. Понял меня?

— Барнс, идиота кусок, — огрызнулся тот, сжав ладонями его лицо. — Я без тебя жить не буду! — по слогам произнёс он. — Незачем мне жить. Понял? Не будет меня без тебя! Помнишь про всегда вместе? Так вот и за грань тоже! Так что на «понял» меня не бери, понял?

— Прости, — тихо сказал Барнс, до которого начало доходить, что все-таки произошло, в полной мере, картинка стала объемной, жуткой. Даже говоря с русалкой о том, что пережил Брок, сам он еще не осознавал этого. Это были просто слова, и только сейчас слова стали пониманием. — Прости меня, но иначе было просто нельзя, я не мог уйти и оставить тебя, и не знал, как вытащить. Прости.

— Не загоняйся. Было и было, — отмахнулся Брок.

Не рассказывать же, что, скорее всего, половина головы у него теперь точно седая (тут он нисколько не сомневался), что сердце держалось на одном лишь упрямстве и болело сейчас страшно, и на один кошмар стало в и без того длинном списке больше. Брок обнял Барнса, прекрасно понимая, что ещё долго будет во снах видеть, как этот придурок убивает себя, как смотрит в его глаза с нежностью, любовью и умирает с каждой каплей пролитой крови.

— Пойдём отсюда, — попросил он.

И снова дом Ангуса. Настроение было — нажраться до беспамятства, завернуться в Брока и спать. Отворяя артерию, Барнс не понимал, что умрет, потому что так же много-много раз ложился засыпать в ледяном гробу. Он почему-то был уверен, что не умрет, или у него серьезно съехала крыша, раз он на полном серьезе посчитал себя бессмертным. Но обсудить это было совершенно не с кем, не Броку же рассказывать, что он весь такой волшебный.

Ни Анники, ни Ангуса дома не было, они с Броком были предоставлены сами себе, и оставалось найти еще одну книгу. Всего одну, но для этого нужно было добраться до дракона.