Бумеранг для Снежной Королевы (СИ), стр. 39

— Наши встречи ты называешь глупостью?

— Не придирайся к словам. У меня в жизни есть цель. А ты меня от этой цели отвлекаешь.

— И какая же у тебя высокая цель, ради которой нужно жертвовать…

— Чем? Ну, чем?

— Нашими отношениями. — хорошо хоть не сказал «любовью», это бы я выдержала с трудом.

— Я хочу стать министром экономики, а может, и премьер министром, — выпалила я, сама не знаю зачем. — Хочу решать экономические задачи в рамках страны. Мне нужен будет хороший, добрый, незаметный муж, эдакий мистер Маргарет Тэтчер. Ты не такой. Ты сам по себе яркий, успешный, талантливый. Не твоя это роль, находиться в тени.

— Я бы сейчас захохотал, если бы не видел твои глаза. Катька, они у тебя снова замерзли. Ну, что случилось? Скажи мне правду, пожалуйста. Тебе кто-то что-то наговорил на меня? Да?

— Мне никто на тебя ничего не наговаривал. И я сказала тебе правду — я трачу на свою блажь непозволительно много времени.

— Кать, ну, хочешь, я буду забирать тебя после учебы и сразу везти домой. А возле твоего дома мы будем тратить всего пять-десять минут, ну, чтобы поцеловать тебя разочек. И все.

— Зачем? Я все больше и больше к тебе привязываюсь, и мне это не нравится. Прости, Андрей. — я стала стаскивать с пальца кольцо, чтобы вернуть ему. Он побелел, кулаки сжались и он процедил почти не разжимая губ.

— Ты не хочешь это кольцо принимать, как подарок? Прими как компенсацию.

— Компенсацию за что? — ошалело спросила я.

— За потерянное тобой на меня время.

Кровь бросилась мне в лицо.

— Ты не жиголо, но и я не содержанка. Не подрабатываю, тратя свое время на мужчин! — я положила кольцо на стол.

Точка была поставлена. Некрасивая точка. Не так я хотела расстаться с ним. Но может быть, так даже лучше, не будет сожалеть о такой стерве. Я гордо поднялась и пошла к выходу. Я боялась и одновременно очень хотела, чтобы он окликнул меня, чтобы прижал к себе и никуда не отпускал, чтобы вытряс из меня правду, а потом помог мне, спас и защитил, как может только он — мой Бог… Он догнал меня уже у самого подъезда.

— Катька, прости, я не хотел тебя обидеть. Слышишь? Я не хотел. Просто это обидно, когда возвращают подарки. Возьми, а? Да и потом… Ну, подумай сама сейчас все журналы закричат сообщениями, что мы разорвали помолвку. Хорошо ли это? Тебя опять начнут одолевать твои назойливые мухи. Разрыв помолвки на тринадцатый день отрицательно скажется на репутации будущего премьер-министра, — тут он ухмыльнулся. — На меня начнут вешаться всевозможные бабОчки и рыбОньки. Давай я лучше как бы в командировку поеду. Даю слово, что нигде не буду появляться. Совсем нигде. Дома буду сидеть вечерами, а на работу и с работы ездить в машине с затемненными стеклами. Разве я не прав?

Он был бы прав, прав каждой буквой, если бы я панически не боялась, что Денис с Глебом вытащат мои фотографии на свет божий. А вот тогда… Невеста Андрея Жданова не должна ронять его репутацию. Бывшая невеста может быть какой угодно, действующая — нет!

— Ты не мог бы меня поцеловать? — все-таки не выдержала я. А когда нам уже не хватало дыхания, я отстранилась, забрала кольцо из его рук: — Нет, Андрей, мы должны расторгнуть помолвку. Причем так, чтобы вся пресса знала об этом. А кольцо я возьму на память.

— Значит, все намного серьезней, чем я думал. Что, Катя? — но я уже вошла в подъезд.***Первым мое состояние заметил Юрий Сергеевич. Он пригласил меня в «Ришелье», чтобы отметить сдачу экзаменов за первое полугодие четвертого курса и рассказать мне какая именно стажировка меня ждет.

— Катюша, что произошло? Почему снова этот пустой взгляд? Из-за разрыва помолвки?

Проще всего было кивнуть, тогда никаких других вопросов не последовало бы. Но зато тогда Андрею мало бы не показалось, а подставлять его я ни за что не стану.

— Все нормально, дядя Юра. Андрей себя повел просто замечательно и очень мне помог. Вы же знаете, что это была фиктивная помолвка.

— Тогда что?

— В смысле?

— Не делай вид, что не понимаешь. Почему глаза снова потухли? Почему ты ходишь, словно тень? Дома что-то? С папой проблемы? Так Сашка с ним поговорит снова. Ну, что с тобой, детка?

— У меня все хорошо, — я вздернула подбородок.

— Пушкарева! — Юрий Сергеевич то ли восхищался, то ли сокрушался. — До кончика пальцев, Пушкарева! Дочь своего отца, внучка своего деда. Умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина.*

Потом были Сашка, папа, мама и даже… Анастасия. Все по очереди задавали один и тот же вопрос: «Что случилось»? В Университете я держалась. И держалась так хорошо, что даже Глеб не посмел у меня ни разу спросить о разрыве помолвки, может не знает еще. Малюсенькую заметку поместил только «В мире страстей», и это все. Что же, если все всплывет, доказательства разрыва существуют, а остальное… даже хорошо, что тишина, меньше нужно тратить сил на объяснения.

После учебы, едва я садилась в машину, которую снова присылал дядя Юра, я переставала собой владеть, и часть дороги уходила на то, чтобы взять себя в руки. У меня тихо съезжала крыша. Я стала подозрительной и раздраженной, казалось, что не только наша группа, но и весь курс обсуждает мои фотографии. Это была уже какая-то паранойя, и она выматывала. К этому нужно прибавить, что я пока так и не нашла способа борьбы с шантажистами.

Где-то через неделю после разрыва помолвки, мне неожиданно позвонила Настя. Спросила хочу ли я, чтобы подарок для Кристины был и от меня тоже. Как выяснилось, все Воропаевы и Ждановы сбрасывались на покупку квартиры для Крис. У меня на лоб полезли брови.

— Настя, а по сколько вы сбрасываетесь? Я даже если бы очень захотела, вряд ли больше одной-двух дверных ручек осилю.

— Кать, я лично даю сто пятьдесят долларов, и не центом больше. Вернее я хочу купить ей авторскую напольную вазу в эту квартиру. Ты со мной?

— Ну, сто пятьдесят долларов я осилю. Ваза стоит триста?

— Двести пятьдесят. С тебя и сотни хватит. Что-то не слишком кузиночка разбежалась знакомиться с тобой.

Мы встретились в том же торговом центре, где и в первые, у того же салона красоты. Мартин увидел нас через окно витрины и затащил к себе. У него было около часа свободного времени и он, предварительно меня отчитав, за тусклые глаза и круги под ними, снял с меня весь макияж и воскликнул: — О, Боже. Это же чистейшей прелести, чистейший образец.

Вот тут со мной и приключилось постыдное: — Чистейшей прелести? — переспросила я и слезы побежали из глаз. Как меня смогла раскрутить Настя, я понятия не имею. Она вроде бы ничего такого не спрашивала, не выспрашивала, как другие: «Что случилось», но то, что она мастер детектива, мне стало совершенно ясно, когда я, сама не знаю зачем и как сказала:

— Маня шантажируют.

— Уголовщина?

— Нет, конечно.

— Экономические преступления?

— Нет, конечно.

— Вопросы репутации?

— Да.

— Проституция?

Я вскочила с кресла задыхаясь, лишившись голоса и завращала глазами так, что Настя засмеялась.

— Вижу-вижу, что тебе до проститутки, как мне до луны. Но дура ты конкретная.

— Почему?

— Уголовщина тебя не возмутила, а на проституцию ты среагировала, как на разверзшуюся бездну. Девочка моя, да кто ты такая, чтобы осуждать кого бы то ни было? Запомни, иная проститутка чище и лучше в тысячу раз маменькиной доченьки благородного семейства, которая трахается направо и налево под каким-нибудь кокаином. У проститутки, по крайней мере, все честно. Ты нам деньги, мы тебе удовольствие. На держи.