Заместитель (ЛП), стр. 183

— Я согласна на эти условия. Начнем завтра? Вы можете прийти к нам? Это недалеко от вашего дома. Моя дочь будет просто счастлива.

— Завтра в десять?

— Да, и вы должны остаться пообедать с нами. Я настаиваю, — сказала она, протягивая руку.

— Спасибо, мадам, — я поцеловал ей руку и ушел.

Теперь можно официально признать — я ненормальный самоубийца. Линторфф прикончит меня, когда узнает, что я собираюсь рисовать дочь его злейшего врага, а мне плевать. Девочка симпатичная, а Константин — мой хороший друг. Честно говоря, я бы выпрыгнул из окна, если б не он, Алексей и Горан. Я лишь надеюсь, что у меня получится хорошо. Сообщу Горану о своих планах на завтра — не хочу, чтобы у Милана из-за меня были проблемы.

Гадая, где может быть Милан — вряд ли Обломов мог что-то с ним сделать, да и Милан не выказал беспокойства, увидев русского — я набрал номер Горана.

— Здравствуй, Гунтрам. Всё в порядке?

— Надеюсь, что да. Я потерял Милана, он с Обломовым, но я не поэтому тебе звоню. Я согласился писать портрет дочери Репина по просьбе ее матери. Мы начнем завтра в его доме в Лондоне. Милан и она будут присутствовать, пока я делаю эскизы.

— Ты решил нас всех заразить своими сердечными приступами, это точно, — он вздохнул. — Скажи, сделай милость, как мне сообщить эту новость герцогу?

— Не говори ему. Я сам это сделаю, когда мы вернемся в Цюрих. Это моя проблема. Я только сказал тебе на тот случай, если требуются изменения в охране, или ты против того, чтобы я это делал.

— Это не опасно для тебя. Репин не посвящает свою жену в наши дела, как герцог не посвящает тебя. Скажи Милану, чтобы мне позвонил. Пока.

6 января

Софья Константиновна — милая девочка. Она сказала, что хочет быть модельером и учится в школе «Святого Мартина в полях», здесь, в Лондоне. Мы быстро нашли общий язык, и я начал работать. Она думала, что это будет похоже на ту сцену в «Титанике», но я не Леонардо ди Каприо, и мы все утро проболтали с ее матерью в гостиной. После обеда я занялся эскизами.

— Ты так быстро рисуешь. Это невероятно, — восхищенно сказала она. — Я не могу так быстро и аккуратно.

— Это как в спорте — нужно тренироваться каждый день.

— Нет, дело не в том, сколько ты тренируешься, а в таланте, — сказала Ольга. — Ни одного неверного штриха. Я изучала искусство в Московском Университете, у меня даже было несколько выставок, но такая техника, как у тебя, мне недоступна. Муж говорил, что ты — самоучка.

— Я делал много копий, это правда, и читал все книги по искусству, которые только были в школьной библиотеке, — пожал я плечами.

— Как ты решаешь, что рисовать? — спросила Софья.

— Вообще-то я ничего не решаю, — я рассмеялся. — Просто делаю много набросков, и в один прекрасный день совершенно внезапно оказывается, что я знаю, как именно их нужно использовать. Сначала я делаю эскизы темперой или акварелью, а потом переношу на холст. После этого идет чистая импровизация. Пока я пишу красками, все может поменяться. Для книги я нарисовал больше иллюстраций, чем требовалось. Остерманн потом помог мне отобрать нужные.

— Книга божественна. Я заказала несколько экземпляров для детей моих друзей. Её почти невозможно достать. Вам нужно выпустить следующее издание. Знаешь, я никогда раньше не видела, чтобы мой муж читал детскую книжку, — засмеялась Ольга. — Ты еще не сообщил мне свои условия, Гунтрам.

— Мой агент — мастер Остерманн. Я в этих вопросах не разбираюсь. Понятия не имею, как он устанавливает цены, но не верьте ему, он берет лишнего.

— Буду иметь в виду, — хихикнула она.

На следующий день после обеда у меня уже были готовы два наброска рашкулем ее лица и один, побольше, карандашом. Я все еще не был ими доволен, хотя и мать, и дочь восхищались ими. Софья, как маленькая девочка, запрыгнула на кровать в комнате, где мы работали, и лежа стала рассматривать наброски. Вот что я искал! На солнце ее темные волосы сияли, и ее голубое вечернее платье красиво контрастировало с бледной кожей.

Да, вот как это будет: ее, лежащую на животе и рассматривающую свое лицо в маленьком зеркальце, омывает солнечный свет. Если ей захочется, можно добавить в композицию ее мопса на полу или на постели. Я принялся за дело после того, как Ольга утвердила мою идею — все-таки я собираюсь изобразить ее несовершеннолетнюю дочь в постели.

— Что за нелепость! Я знаю, что ты не сделаешь ничего порнографичного! — рассмеялась Ольга, когда увидела этим утром предварительный рисунок, сделанный темперой. — Моя дочь выглядит здесь, как принцесса из волшебной сказки. Очень красиво.

Софья была в восторге и попросила добавить мопса, лежащего в изножье кровати.

Я хочу это нарисовать, и не важно, кто позирует или кому портрет будет продан.

В шесть мы с Миланом сели на самолет обратно в Цюрих. Завтра я увижу детей, я так по ним скучаю.

8 января

Вчера вечером Карл и Клаус вернулись домой. Они оба буквально выпрыгнули из машины, как только их отстегнули от автокресел. Лизетта выглядела очень, очень усталой. Мне пришлось наклониться, поскольку братья жаждали повисеть у меня на шее, громко выкрикивая мое имя. Их отец даже не взглянул на меня, а сразу прошел в дом. Вот и пообщались… Пришло время просить у него «аудиенции».

— Фридрих, не могли бы вы сказать герцогу, что я хотел бы с ним поговорить в удобное для него время? — поспешно сказал я, пока тот не побежал за своим работодателем.

— Разумеется, Гунтрам.

Я искупал детей, одел их в пижамы и усадил ужинать. Лизетту я отправил отдыхать — с нее хватит.

— Двое дьяволят, мистер де Лиль. Не знаю, как вы ухитряетесь их контролировать. Даже отец сбежал от них на пятый день. Они способны вопить часами. А посмотрите на них сейчас, такие правильные и воспитанные, сидят на своих местах и мирно едят! Мне же приходилось целыми днями ругаться с ними.

— Лизетта, вы устали. Почему бы вам не отдохнуть и взять на завтра выходной? Я позабочусь о них. Мы сейчас почитаем, и они быстро заснут.

— Удачи, сэр. Она вам понадобится.

Где-то в десять вечера ко мне пришел Фридрих и объявил, что герцог примет меня, пока ужинает.

Я завязал проклятый галстук и снова надел пиджак, который снял, когда решил порисовать. Помыл руки и отправился в малую столовую, постучался и вошел. Он, как обычно, сидел во главе стола, за его стулом стоял Дитер — один из дворецких.

— Ты хотел меня видеть, де Лиль. Говори, — сказал Линторфф, даже не предложив мне сесть. Ладно, постоим.

— Я хотел проинформировать Его Светлость о заказе, который я получил от члена Ордена.

— Спасибо, Дитер, — сказал Линторфф, и дворецкий исчез, прикрыв за собой дверь. Сесть мне так и не предложили. Он просто кинул на меня один из своих нечитаемых взглядов. Я набрал воздуха в грудь.

— Миссис Ольга Федоровна Репина попросила меня написать портрет ее дочери к двадцатипятилетию свадьбы. Я принял предложение и хотел сообщить вам, пока вы не узнали об этом от третьих лиц. Мы уже выработали предварительную концепцию картины, и она ее одобрила.

— Я не разрешаю. Свободен, — коротко ответил он и сразу же словно забыл о моем присутствии.

— Могу я узнать у герцога причины?

— Ты должен заботиться о наших детях. В деньгах ты не нуждаешься, так как получаешь щедрое жалование. Если я позволил эту затею с иллюстрированием, то только потому, что не видел ничего дурного в книге для детей. Но сейчас другое дело. Ты завтра же откажешься от заказа.

— Я не откажусь, Ваша Светлость.

Он треснул кулаком по столу, заставив меня вздрогнуть.

— Помни свое место и с кем разговариваешь! — разозлено рявкнул он.

— Я вам четко сказал, что буду развивать свою карьеру художника так, как посчитаю нужным, — рыкнул я в ответ.

— Ты — подлая змея, если думаешь, что можешь рисовать дочь одного из моих злейших врагов! Бесстыжая шлюха! В точности как твой дядя! — заорал он, поднялся со стула и пошел ко мне.

— Хорошо вас узнав, я теперь думаю, что мой дядя имел полное право вести себя так, как он вел. Вы давите на людей, пока они не прогнутся под ваши желания. Вы их душите. Это чудо, что я еще способен рисовать. Я его прекрасно понимаю. Вы пожали то, что посеяли, — сказал я медленно и решительно, не заботясь о том, что он взбесится.