Заместитель (ЛП), стр. 181

Я взял себе восемь экземпляров: два для Клауса и Карла на Рождество, два для близнецов Корины, один для Хуана Игнасио Долленберга, один для моего бывшего соседа Жоржа (Хорхе) в Аргентине и два для внуков Титы.

Моя книга продается в книжных магазинах Германии, Швейцарии и Австрии.

Самый большой сюрприз в этом году нам устроил Михаэль Делер. Алексей сказал мне, что Михаэль и Моника собираются пожениться в апреле, и герцог предложил провести церемонию и прием в Замке. Теперь Фердинанд в лицо называет Михаэля «мистер ван дер Лейден», чем страшно того раздражает. Я очень рад за них обоих. Неделю назад я получил от Моники приглашение. Не знаю, что им подарить на свадьбу. Картина — это слишком, и будет похоже, что я просто избавился от ненужного хлама. Кроме того, Михаэль не слишком любит искусство. Вот оружие и всякая электроника — это больше по его части.

Остерманн ухитрился продать часть моих картин через галерею в Женеве. После арт-дилера, моего менеджера, который забирает 50% дохода, и наших друзей-налоговиков я получил 19 000 франков плюс еще 4 000 от мадам ван дер Лу. Мне спокойнее знать, что у меня есть немного своих собственных денег на банковском счете — предыдущие 21 000 плюс эти; итого, за вычетом расходов, 41 000 франков. Линторфф посмеялся бы над такой суммой.

Репин предложил купить Мадонну, написанную мной после Рима. Она очень красивая — не знаю, откуда что взялось — но я не смог ее продать. Она особенная. Константин набавил цену до 35 000 евро, но я отказался и сказал ему правду: что она мне нравится, и я не могу с ней расстаться. «Теперь ты понимаешь чувства, которые я испытываю к твоим картинам», — сказал он и оставил меня в покое.

Константин и я стали кем-то вроде друзей. Честно говоря, кроме Алексея и Горана, он — единственный, у кого хватает смелости игнорировать желание Линторффа изгнать меня из «внутреннего круга»; по эволюционной шкале я сейчас на один уровень выше уборщицы, но ниже начинающего трейдера. Подозреваю, что он даже запретил Армину со мной разговаривать, поскольку мы больше не занимаемся вместе. После лекций я забираю Карла и Клауса из детского центра и еду с ними домой обедать, заниматься и по мере моих сил играть. Милану приходится иметь дело «с тремя детьми, к счастью, малыши хорошо себя ведут, не то что старший». Фридрих тоже недоволен ситуацией.

Несмотря на все, Константин пишет мне, и я ему отвечаю. Это менее бросающийся в глаза способ общения. Все делается открыто, так что меня пока больше не обвиняли в измене. Мы пишем бòльшей частью об искусстве, университете, моей работе, о политике и всяких таких вещах. Это помогает мне не забыть, что в мире существуют и взрослые люди, а не только дети.

В Алексее оказалось больше независимости, чем я думал. Он проигнорировал своего босса, когда тот приказал ему прекратить все контакты со мной. «Мой герцог, при всём уважении, мое свободное время принадлежит мне. Я провожу его так, как считаю нужным». Иногда я хожу с ним и с его бойфрендом, Жан-Жаком, в кино или обедаю с ними. Готовит, разумеется, Жан-Жак — он никогда не позволит «войти в его кухню (разве это не квартира Алексея?) мужлану, привыкшему довольствоваться консервированными равиоли и понятия не имеющему, как пользоваться микроволновкой». Странно и интересно смотреть, как работают зрелые отношения. Алексей может мечтать, о чем хочет, и пытаться вести себя, как ублюдок, но Жан-Жак делает все, что хочет. Он независим. Они иногда ругаются, но Алексей всегда останавливается, когда ссора подходит к опасному краю. Они идеально подходят друг другу.

Линторфф большую часть времени в отъезде. Он путешествует неделями и возвращается домой на неделю или две, чтобы увидеться с детьми. К счастью, он не балует их, чтобы компенсировать пропущенное время. Он пишет им почти каждый вечер, а я читаю им его письма. Сперва Карл и Клаус не совсем понимали, что означает этот кусок бумаги, но сейчас они сообразили, что это от папы, и очень радуются. Иногда он звонит им, если время подходящее. Когда Линторфф здесь, он с удовольствием играет с ними и очень внимательно слушает их рассказы. В этом плане он — чудесный отец.

Со мной он обращается, как с остальными слугами. Отстраненно, холодно и требовательно. Я должен два раза в неделю представлять ему отчет: не болели ли они, что делали на занятиях в центре, что читали, чем занимались дома. Линторфф хочет иметь полное детальное описание, и он читает мои отчеты, потому что потом спрашивает детей о том, что я ему написал. Он называет меня «де Лиль», а я его — «сир», «Ваша Светлость» или «герцог». Он требует, чтобы я выходил из комнаты, когда он приходит посмотреть на детей. Если я и вижу его с малышами, то только когда они играют в саду.

21 декабря 2006 года

Сегодня Фридрих сказал, что на Рождество мое присутствие не потребуется. Перевод: Гунтрам, на каникулах можешь расслабиться. Герцог возьмет детей в Рим, и они останутся там до седьмого января. С ними поедет Лизетта.

Дети очень расстроены. Они ожидали, что получат Гунтрама в свое полное распоряжение, поскольку нам всем не надо заниматься.

Что я буду делать? Это более-менее каникулы… почти на три недели. Линторфф сильно заблуждается, если думает, что я останусь в Цюрихе морозить задницу. Мне всего двадцать четыре!

Я поеду в Париж и потом куда-нибудь на север. Может, в Лилль или Брюгге рисовать. Да, это будет отлично. Надоело слышать целый день немецкий.

23 декабря

Пережил большой рождественский скандал с Гораном, так как Линторфф со своими сыновьями уехал в Рим. Он взял с собой Фридриха, очень недовольного тем, что «Его Светлость планирует несколько обедов и встреч с друзьями. Едва ли это подходящая обстановка для юных принцев!»

Горан ворвался в дом, как смерч, разозленный тем, что я собираюсь уехать на каникулы.

— Ты представляешь, сколько ресурсов потребуется отвлечь, чтобы устроить твою маленькую поездку?! — заорал он.

— Какие еще ресурсы? Я забронирую номер в отеле и билеты на поезд. Я уже знаю отель в Париже, где буду жить первые пять дней. Куда потом, посмотрим.

— Мне придется отрядить с тобой четырех телохранителей! У тебя хотя бы есть разрешение Его Светлости?

— Разрешение на что? Он три недели будет в Риме со своими сыновьями. А мне что прикажешь делать? Сидеть здесь и вязать? Нет, погоди. Я должен сидеть и рисовать цветы в вазе и не выходить из дома.

— Братец, вспомни, что я говорил о твоем поведении! Оно должно быть безупречным. Как только ты ступишь хоть один шаг вне стен этого дома с кем-нибудь кроме меня или Алексея, герцог сойдет с ума от ревности. Пожалуйста, избавь нас всех от этого ужаса. Ты, один в Брюгге? Никогда. Он притащит тебя обратно домой, а меня пристрелит за то, что я позволил тебе сделать такую глупость. Ты — Консорт Грифона!

— Я?! Это закончилось еще в апреле! Ты не заметил, что он обращается со мной, как с дерьмом?! — рявкнул я в ответ.

— Ты обращаешься с ним хуже, чем с дерьмом. Я видел. Айсберг теплее, чем ты. Твое безразличие медленно убивает его, но он до сих пор не может тебя отпустить. Ты знаешь, что он снова стал встречаться со шлюхами каждый раз, когда уезжает отсюда?

— Так купи ему пачку презервативов! — заорал я, напрочь забыв о манерах. Нет, я не ревную. Он может трахать, кого хочет, мне нет до этого дела.

— Посмотри, как ты реагируешь! Просто вскинулся, услышав это! Почему бы тебе все это не прекратить?

— Я ревную?! Твой босс и до моего появления прыгал по всем постелям Европы! Так что делай свою работу и не обвиняй меня в своих проблемах. Ты — единственный, кроме Фердинанда и Фридриха, кто знает правду! Как ты можешь просить меня об этом?! Что бы ты чувствовал, если бы был на моем месте?

— Гунтрам, это не может продолжаться бесконечно.

— Я прошу прощения, что не дал твоему боссу трахнуть меня прошлой ночью, чтобы облегчить тебе жизнь, — запальчиво воскликнул я. — Сам подумай, он был таким задолго до того, как подобрал меня в Венеции. Так что нельзя сказать, что твой босс изменился, ты знал его.