Заместитель (ЛП), стр. 154

— Он всего лишь младенец! У них не бывает характеров! — сказал я, глядя в глаза малышу, который уютно устроился у меня на руках, готовый еще немного поспать. Лизетта вручила мне бутылочку и предложила сесть на диван и покормить его.

— Когда проснется Карл, я о нем позабочусь, сэр, — сказала она, а я дал Клаусу бутылочку. Странно, но он не закрыл глаза, как это делают все младенцы, а продолжал смотреть на меня. Когда его брат мягко загукал и я повернул голову на звук, Клаус недовольно поморщился, в точности как делает Конрад, когда он немного расстроен чем-то, но не может пожаловаться. Я покачал его, и он успокоился. Да, это передается по наследству.

Клаус был не очень доволен, когда пришлось возвращаться к Лизетте — мне хотелось посмотреть и на Карла. Младший сосредоточенно сосал свою пустышку и на один короткий момент посмотрел мне прямо в глаза, а потом сразу утратил ко мне интерес. Я поносил его по комнате, пока няня меняла пеленки Клаусу, и положил обратно в колыбель. Она немедленно вручила мне вторую бутылочку, и я повторил ритуал кормления с Карлом.

От этого занятия меня отвлекло легкое покашливание у двери. Фридрих.

— Время обеда. Герцог ждет вас.

О, нет! Он ненавидит ждать. Я вернул малыша няне, поправил галстук, помыл руки и пошел в столовую.

Конрад уже был там. Недовольный. Я коротко извинился и сел справа от него. Фридрих подал суп.

— Я был в детской. У тебя красивые дети, Конрад. Ты должен гордиться ими.

— У нас, Гунтрам. У нас, — проворчал он.

— Да, у нас. Извини. Клаус симпатичный и сильно похож на тебя. Карл тоже очень милый. Представляешь, он ждал, пока Клаус закончит есть, прежде чем начал просить бутылочку. Как они могут так отличаться друг от друга по характеру?

— Разные доноры. Все дети не похожи друг на друга, даже близнецы. Клаус с норовом, ты еще убедишься в этом.

— Да, кричит он громко, но когда я поднял его на руки, он успокоился. Может, он просто хотел внимания. Можно я возьму их сегодня в сад?

— Ты не должен спрашивать у меня разрешение. Они и твои тоже. Бери, но проследи, чтобы их тепло одели. На самом деле, будет неплохо, если ты с детьми погуляешь где-нибудь до четырех. Им нужен свежий воздух, а мне — побеседовать с Фердинандом и Альбертом, — сухо сказал он.

— Как скажешь, Конрад. Спасибо, — пробормотал я, опустив глаза.

— Maus, на тебя я вообще не сержусь. Это между мной и ними, — сказал он уже мягче.

— Только не делайте ничего с ребенком, пожалуйста.

Он разозленно посмотрел на меня.

— У меня есть свои принципы! Разумеется, я не трону малыша, но знай: если этот идиот хочет на ней жениться, он исключается из линии правопреемства! Эта змея всегда мечтала заполучить Грифона. В первый раз — меня, когда ей было шестнадцать, но безуспешно. Потом она нацелилась на Карла цу Лёвенштайна, который упоминался, как возможный преемник, а сейчас она поймала этого маленького имбецила, Армина! Она никогда не будет Консортом и не даст жизнь будущему Грифону — если мое мнение по этому вопросу хоть что-нибудь значит!

Я изумленно уставился на него. Мари Амели чего-то от него хотела?! Обручальное кольцо — вот чего она хотела! Дерьмо! Я — полный идиот.

Это был не несчастный случай. Это была месть в лучших традициях Линторффов.

Примечание переводчика

Strolch (нем.) — плут, бродяга.

========== "29" ==========

Как и предполагалось, в четыре приехал Альберт, чуть ли не таща за собой своего сына, плюс Гертруда с Фердинандом, которые отказывались друг с другом говорить. Я быстренько слинял с малышами и с одной из нянь, Ульрикой.

Малыши проснулись в хорошем настроении. По словам Ульрики, сейчас их надо было утомить, чтобы они потом поели и благополучно проспали с восьми до часу или двух. Идея состояла в том, чтобы научить их различать время суток и не есть много по ночам. Мы прошлись по лесу, потом долго сидели, держа их на руках. Клаус все время хотел быть у меня, тогда как Карлу было все равно, кто его держит.

— Жаль, что вас не было с нами в Нью-Йорке, мистер де Лиль. Вы существенно облегчили бы нам жизнь, — хихикнула Ульрика, озадаченная необычным поведением Клауса. Бедняга уже создал себе определенную репутацию. Он же всего лишь младенец!

— Называйте меня Гунтрамом, пожалуйста.

— Не могу, сэр. Нас всех предупреждали, что герцог не терпит фамильярности. Извините.

Ближе к шести похолодало, и я предложил ей вернуться домой. Кроме того, это было время их купания. Когда мы пришли в замок, я увидел Армина, с несчастным видом сидевшего в фойе, пока взрослые в библиотеке решали его судьбу. Я извинился перед няней и спросил его, не хочет ли он познакомиться с детьми. Он сдержанно похвалил их и быстро ретировался. Его можно понять — должно быть, он чувствовал себя неуверенно с младенцами.

— Армин, я сожалею о том, что случилось вчера. Просто меня это взбесило, — сказал я, протягивая ему руку. Он пожал ее.

— Гунтрам, ты не представляешь, в каком я дерьме! Если ты не поможешь, герцог может сделать с нами что угодно. Никто ему и слова не скажет. Они слишком его боятся.

— Он обещал не трогать ребенка. Не беспокойся об этом.

— А что будет со мной? Я выбыл из игры. Навсегда. Всю cвою жизнь я мечтал о том, чтобы стать Грифоном, — сказал он, взлохматив себе волосы, и спрятал лицо в ладони.

Мне стало его жаль, хотя я и заметил, что он не извинился передо мной. Впрочем, ему больше досталось в драке, и он избалован, как многие из так называемых хороших семей, кого я знаю. Возможно, Конрад и остальные не так уж и не правы, обращаясь с ним, как с ничтожеством. Немного смирения ему не помешает. Как там говорилось? «Чтобы командовать, ты должен сначала научиться подчиняться»?

— Я не стану помогать Мари Амели. Она чуть не убила меня в прошлый раз. Конрад запретил мне любые контакты с ней. Ты не знал этого?

— Я не знал, что она изгнана. Тетя Гертруда позвонила мне и сказала, что Мари возвращается в университет, и спросила, не могу ли я помочь ей адаптироваться после лечения в Женеве. Мари всегда мне нравилась. С двенадцати лет. Но она никогда не обращала на меня внимания вплоть до этого года. Я такой дурак... Ее интересовала лишь моя будущая роль в Ордене. Однажды она даже попыталась залезть в постель к герцогу. Отец чуть не убил меня, когда узнал, что я попросил тебя походатайствовать за нас перед герцогом. Меня надоумила Гертруда, а я купился.

— Послушай, я тоже облажался в прошлом году. Серьезно облажался. И теперь у меня что-то вроде испытательного срока. Я не могу позволить себе встревать в новые неприятности. Если я еще жив, то только потому что Конрад поддержал меня, — тихо проговорил я, радуясь, что не Фердинанд это все придумал. Я решил, что надо завтра извиниться перед ним. А вот тот факт, что Гертруда интриговала против меня и пыталась от меня избавиться, выбивал из колеи. Ведь это она продала проклятые картины Репину, и тогда-то и начался весь этот кошмар. Она всегда могла отказаться совершать сделку или взвинтить цену лота, и никто бы не обиделся, потому что Конрад с удовольствием заплатил бы. Но она не сказала ему ни слова, пока дело не было сделано. Неужели он бы не заплатил из собственного кармана требующуюся сумму…

— Отец говорил мне, что у вас с герцогом были серьезные проблемы в прошлом году. Что тогда случилось?

— Узнаешь, когда станешь частью Ордена. Я не могу рассказать. Это ради твоей безопасности.

Я вздохнул. Отлично. Я уже выражаюсь, как один из них! Скоро, наверное, начну говорить намеками: «то, что было с кое-чем в Ницце, но не то, что было сначала, а то, что было потом».

— О! Говоришь, как настоящий Консорт Грифона! И дерешься, как они. Извини, больше такого не повторится. Ты не тряпка, я теперь это вижу.

— Запомни это как следует! — сказал я, имитируя интонации Конрада, и Армин хихикнул. — Действительно, у меня больное сердце, мне нельзя нервничать и много что запрещено, но до этого я не сидел с шитьем у окошка. Я вкалывал, чтобы заработать на жизнь, и мне приходилось общаться с людьми из низших слоев общества. Лучше иметь хорошо поставленный удар, когда имеешь дело с обкуренным отцом, который хочет забрать свою дочь, чтобы продать ее за очередную дозу. Я никогда не был таким, как Конрад и остальные, но я не слабак.