Мемуары (СИ), стр. 33

Вскоре мы подошли к установке для регенерации атмосферы. Когда я увидел этот аппарат, у меня словно гора с плеч свалилась – я ожидал, что он повреждён намного серьёзнее.

- Ну, Вы сможете починить его? – с надеждой в голосе спросил меня Стеукс.

- Сделаем лучше, чем было, – без ложной скромности ответил я.

Капитан покинул техническое помещение, оставив меня наедине с аппаратом. Я раскрыл свой рюкзак с ремонтным комплектом и принялся за работу. По-хорошему, мне нужно было бы заменить несколько блоков, да и всё, но, сами понимаете, никогда не знаешь, что именно пригодится. Мне пришлось не заменять эти блоки, а ремонтировать. Но это было ещё не самое сложное. Самым сложным оказалось то, что одна плата была просто сломана пополам, а запасной у меня под рукой не было. Но, она мне и не понадобилась – у меня при себе оказался любимый бластер. Я взял его, отрегулировал луч на минимум, а потом аккуратно заварил импульсами трещину в плате. При этом я старался не перерезать печатные проводники и не сжечь элементы конструкции. После такого импровизированного ремонта я проверил плату своим портативным тестером, расположенным прямо в крышке рюкзака, и, удостоверившись, что она в норме, я поставил плату на место и, включив регенератор, закрыл крышку прибора. Он работал. Я немного понаблюдал за его работой, а затем вернулся к капитану, чтобы встретить бортинженера – я должен был помочь ему в ремонте реактора.

Тем временем, Изабелла де Круа трудилась в корабельном лазарете. Ей, конечно, показалось немного странным то, что оборудование лазарета выглядело так же, как и на земных кораблях. Но, если честно, у Изабеллы де Круа было столько работы, что ей было просто-напросто не до рассматривания корабельного оборудования. Было очень много раненых и обожжённых бластерами людей. У многих были отстрелены те или иные части тел. С такими Изабелла де Круа не церемонилась – на рану накладывался заживляющий пластырь, потом, когда удавалось остановить распространение в организме разного рода инфекций, девушка, в зависимости от степени поражения, или надевала на человека малое медицинское устройство с функциями заживления, или помещала человека в большой, стационарный аппарат. Такая терапия была способна восстановить утраченную конечность, в зависимости от степени поражения, за три – четыре дня. Иногда девушке приходилось прибегать к оперативному вмешательству, которое, благодаря лазерным технологиям и «Бакте », позволяло ставить на ноги больного примерно за двое суток.

Среди пациентов Изабеллы де Круа встречались также случаи облучения – это были те смельчаки, которые заглушили реактор, не используя никаких средств защиты. Дозы были довольно высокими, в двух случаях Изабелла де Круа смогла только облегчить страдания жертв облучения, безболезненно умертвив их. Да, работы было очень и очень много, и в первую очередь девушка старалась помочь именно самым тяжело раненым. Беда только была в том, что почти всё Изабелле де Круа приходилось делать самой – врач на «Омикроне» была не самой высокой квалификации. Собственно, сама врач погибла, а за неё осталась практикантка, которая почти ничего не умела.

…Встретившись с бортинженером, я отправился в камеру реактора – сердце любого космического корабля. Вот только сейчас это сердце было отключено. Реактор был повреждён, и ценой неимоверных усилий заглушен. При этом пострадала почти вся команда обслуживания реактора, из них несколько человек сгорели заживо от высокого уровня радиации. Реактор нужно было восстановить в самое ближайшее время, так как сейчас, пока он был отключен, все системы корабля работали в аварийном режиме, от аккумуляторов. Ёмкость у них была, конечно, неплохой, но, тем не менее…

Бортинженера звали Макрос Андропулос, он был родом с Антареса, о чём говорил немного красноватый оттенок его кожи. Выглядел он немного старше меня, если только я правильно помнил период вращения планеты, с которой он был родом.

- Я готов к тому, чтобы разобраться с Вашим реактором, – сказал я ему, когда встретил его в рубке, где Макрос занимался восстановлением капитанского вычислителя.

- А Вашей квалификацией поинтересоваться можно? – ответил он мне вопросом.

- Нет проблем, – ответил я. – Так как я – капитан крейсера, то, сами понимаете, я тот человек, который должен разбираться в ремонте любого корабельного оборудования, начиная от программирования бортового вычислителя, и закачивая ремонтом шасси в полевых условиях. Так что квалификация у меня самая подходящая, – гордо сказал я.

Мы с бортинженером подошли к бронированной двери, ведущей в помещение реактора. Мы вошли. Собственно, эта дверь вела не в само помещение реактора, а только в «предбанник» – помещение, в котором производилась дезактивация после посещения реактора, и где люди, которые шли туда, надевали скафандры. Вообще-то, по инструкции, в случае аварии, положено отсек с повреждённым реактором отстреливать в открытый космос и посылать сигнал о помощи. Вот только время сейчас было военное, и неизвестно, кто мог принять этот сигнал бедствия. Вот поэтому и приходилось реактор не отстреливать, а ремонтировать.

- Мы там всё дезактивировали и полностью обновили атмосферу, но, сами понимаете, техника безопасности… – сказал Макрос извиняющимся тоном.

- Да ладно тебе извиняться, – сказал я. – И не надо говорить мне «Вы», меня Алексей зовут, для друзей просто Лёха.

- Хорошо, Лёха, – ответил мне Макрос.

Мы быстро облачились в противорадиационные скафандры, которые по своему виду несколько напоминали тяжёлые глубоководные скафандры примерно 60-х годов. Разумеется, в эти скафандры, как и десантные бронекостюмы, были встроены сервоусилители, так что таскать все эти центнеры на себе не приходилось. Собственно, когда этот скафандр надет на тебя, то ты его почти не ощущаешь – так хорошо работает система сервоусиления.

После того, как мы облачились в скафандры и проверили их, бортинженер открыл дверь, ведущую непосредственно в помещение реактора. Когда мы вошли внутрь, дверь плавно скользнула на направляющих и закрылась за нами. Огромное помещение было тускло освещено аварийными световыми панелями, так что нам пришлось включить скафандровые прожекторы. Собственно, скафандры служили не только эффективным средством защиты от радиации, они ещё выполнили массу полезных функций, например, они ещё несли на себе весь ремонтный комплект, который, таким образом, нам не приходилось таскать на собственном горбу.

В реакторе «накрылась» система охлаждения активной зоны, и не проходили сигналы с дистанционного пульта. Чтобы заглушить реактор, смельчакам приходилось лезть в самый ад активной зоны, и, как я уже говорил, времени на то, чтобы надеть скафандры, у них не было. Мы с Макросом работали часов пять, за которые мы почти полностью заменили трубы, по которым подавалась в реактор охлаждающая жидкость. Все эти пять часов реакторное помещение освещалось огоньками лазерной сварки, гарантирующей стопроцентную прочность стыков. После этого мы ремонтировали информационный кабель, по которому шли сигналы с пульта на реактор. Здесь всё было проще – кабель перегорел вследствие сильного скачка напряжения, когда по кораблю попали из турболазера высокой мощности, пробив защитное поле. Нужно было только соединить все проводки, каждый так, как он и был, а потом заварить их лазером. Ну, да, теоретически это не трудно, но вот только этих проводков было очень много, и у всех очень маленький диаметр. Лазер стоял на минимальной мощности, и приходилось очень осторожно работать перчатками, чтобы не перерезать эти проводки.

После того, как и с этой работой было закончено, мы покинули реакторное помещение и вернулись в «предбанник», чтобы капитан смог через дистанционное управление запустить реактор. В принципе, ничего страшного не произошло бы, если бы мы и не покидали реакторное помещение, но, сами посудите, кому охота находиться в реакторе в момент его пуска? Думаю, что до сих пор в людях жив ещё страх перед ядерным джинном, которого однажды выпустили из бутылки, и, хотя мы покорили космос, но сами мы мало изменились. Вот спроси сейчас какого-нибудь обывателя на Земле, что он знает о космосе, и, я уверен, он скажет, что ничего. Так что не мне судить людей за их страхи и предрассудки, тем более, что я и сам не хотел бы казаться в реакторе в момент его пуска.