Double spirit. Часть 2 (СИ), стр. 30

— Соскучился, — то ли спрашивал, то ли сообщал хозяин радостно скулящему псу, обнимая того за мощную шею и прижимая к своей голове лохматую, с остро торчащими ушами, крупную голову зверя. Собак согласно тявкнул.

— Пойдем, — потянул Роберта Генрих, — псиной провоняешь, она не любит.

— Что ж не отдала? — с неприязнью откликнулся тот, контрастом в душе замирая от счастья, что не отдала, что оставила.

— Собаки лучше людей, сказала. Охранника всегда подкупить можно, а собаку, мол — никогда.

— Мм, — неопределённо промычал Роби, и, потрепав за холку громадного пса, скомандовал ему: — Давай, место! Охранять!

Пёс послушно затрусил к ограде.

— Ночью ещё двух спускаем с цепи, они новые, тебя не знают, — заметил хозяин. — Злые как черти, я сам их иногда боюсь. Давай я тебя отряхну, этот дармоед тебя всё же вывалял.

— Я сам.

В молчании они поднялись на крыльцо, и хозяин, повозившись с ключами, отворил тяжёлую дверь. В холле первого этажа ярко бил в глаза свет, высокая арка отделяла холл от большой гостиной. В просвете арки тотчас появилась лёгкая фигурка, привлечённая шумом и вознёй, шорохом одежды.

— О боже! Роби! Мальчик мой! Какой сюрприз! — воскликнула женщина, облачённая в нежно-персиковый пеньюар, по вороту и по низу отделанный кружевами в тон.

Несколько шагов — и крылья пеньюара повисли на плечах гостя. Звонкий поцелуй в щёку.

Роби почти незаметно дёрнулся, однако тут же обнял пеньюар в ответ, осторожно, чтобы не смять кружевные вставки, и ответил на поцелуй.

— Я тоже рад тебя видеть, Амалия, — выговорил он, стараясь придать голосу тёплый оттенок, и у него это даже получилось.

 — Генри, ты гадкий, — тем временем повернулась хозяйка ко второму, — мы с тобой потом ещё поговорим. Как ты мог меня не предупредить?

— Сюрприз, — улыбнулся старший, разводя руками, — ты же любишь сюрпризы, солнце?

— Обожаю, любимый. Особенно такие, — женщина счастливыми глазами смотрела на Роби, который в свою очередь осматривался, как оглядываются люди, давно не бывшие дома. Отмечая знакомое и незнакомое. Что поменялось, что осталось. Цвет стен, занавески на огромных панорамных окнах, открывающих вид на озеро. Появился рояль. Белоснежный, огромный, в дальнем углу зала.

— «Гесслер»? — кивнул Роби в сторону совершенства. Сказал наугад.

— Обижаешь, милый! — притворно поджала губы Амалия, — это «Стейнвей и Сонс», премиум класс.

— Разве ты умеешь играть? — непритворно изумился он. Что-то он не припоминал таких способностей за своей мачехой.

— Я беру уроки, — сдержанно-гордо заметила та, — не поверишь, у самого…

— Пойдем в зал, — прервал её Генрих, — потом блеснёшь своим талантом, давайте сначала поболтаем.

— Да, да, — воодушевилась женщина, — тем более, что я так скучала, что боюсь, не смогу наговориться даже за три дня! И всё-таки, Генри, ты гадкий! Если бы я знала, я бы испекла пирог.

— Я не голоден, — пробормотал Роберт.

— Я схожу за вином, — отозвался Генри.

— Сходи, милый. Возьми там, в подвале, с краю, помнишь?

— Помню. Твоё любимое, урожая семьдесят второго.

— Конечно, любимый, — женщина, тряхнув кудрями, с улыбкой проводила взглядом широкую спину, исчезнувшую в боковых дверях.

— Итак, Роби, должна тебе сказать, что ты тоже гадкий, — с той же лучезарной улыбкой обратилась женщина к оставшемуся с ней наедине парню, — боже, меня окружают одни жестокие люди! — она шутливо закатила глаза. — Ну разве можно так долго не давать о себе знать? Я же схожу с ума от неизвестности, как вы там, в этом спортивном центре… Хотя бы позвонили разочек!

«Я бы и позвонил, если бы ты не внесла мой телефон в чёрный список, чтобы я не мог тебе дозвониться», — промелькнула мысль у Роберта, и он ответил:

 — У нас всё отлично, Ами, просто связь настолько плохая, ну это же Краснодар, это же другая планета просто! Иной раз приехать легче, чем дозвониться.

— Вот ты и приехал… — снова задумчиво-лучезарная улыбка, и тут же вслед за ней — озабоченность в глазах. — А почему ты один? Почему не взял с собой Алика? Я по нему так скучаю! Передай ему, что я на него обиделась!

— Обязательно передам! — заверил её Роби. — У него всё в порядке, просто тренер отпустил только одного из нас. Да и на наш день рождения мы приедем, а это уже скоро. Меньше чем через два месяца.

Легкая тень набежала на идеально гладкое и красивое лицо в обрамлении каштановых кудрей. Разумеется, каштановых, ведь блонд — это так дёшево…

— Отличная мысль! — воскликнула Амалия, широкой белозубой улыбкой мгновенно стерев эту зыбкую тень с лица, — отпразднуем с размахом! Это же сразу два дня рождения! Да к тому же не следует забывать, что и завещание вступит в законную силу в тот же день…

Тут она пригорюнилась и замолчала. Роби вздохнул и, встав со своего места, подошёл к женщине, положил ей руку на плечо. Та вздрогнула и всхлипнула, тут же спрятав лицо в ладонях. Тонкие пальчики с аккуратным недлинным маникюром задрожали. Роби погладил плечо в розовом шёлке.

— Прости, я расклеилась, — снова всхлипнула Амалия, — просто когда я вспоминаю Валика… ничего не могу с собой поделать…

Она коротко замотала головой, потом вскинула её к потолку, прижав пальчики к внутреннему уголку глаз.

— Прости… знаешь, как мне было плохо… вы с Аликом далеко… Валика нет… — всхлип, — хорошо, что Генри оставался всё это время рядом со мной, я думаю, что без него, без его поддержки я бы погибла…

«Он тебя, вообще-то, поддерживал с того времени, как ему стукнуло восемнадцать, — подумал Роберт, — твоё счастье, что Валик так этого и не узнал».

Словно бы услышав, что речь идёт о нём, в дверях вновь появился Генрих с бутылкой вина в руке. Бутылка была с благородным налётом, свидетельствующим о том, что её не купили вчера в дорогом винном бутике, а что она смирно ждала своего часа в специально для этой цели устроенном погребе не один десяток лет.

— О чем беседуете? — поинтересовался Генри, начиная откупоривать бутылку.

— Не испугай*, — подняла пальчик Амалия.

— Как можно, миледи? — картинно обиделся домашний сомелье и осторожно, ползучим движением удалил пробку.

— Пусть подышит, — назидательно.

— Хорошо. Так о чем речь?

— О тебе, дорогой. О том, как я тебе благодарна за то, что ты поддержал меня в такой трудный этап моей жизни.

Генри чуть наклонил голову.

Роби промолчал.

— И тебе Роби, я тоже очень благодарна. Знаешь, немногие бы поступили так благородно, как ты. Поверишь, для меня это было не меньшим ударом, чем для тебя, когда я узнала о том, что Валик лишил тебя наследства. Как и Генри. — Она пальчиком сделала знак, что пора налить. Вино подышало и теперь способно открыть все грани букета ценителю.

— И столько благородства… — задумчиво вещала красавица, рассматривая, как свет играет, словно гранями драгоценного камня, жидкостью в бокале, — столько великодушия… Ты ведь, мальчик мой, нисколько не поменялся в отношении ко мне после того, как этот факт стал известен, после оглашения завещания.

«Не поменялся. Я к тебе с двенадцати лет и по сей день отношусь одинаково…»

— У меня есть тост, — так же задумчиво-красиво сказала Амалия, — он созрел в моей душе давно, и я ждала случая, чтобы его произнести. И мне радостно, что я говорю эти слова самым близким и любимым людям… Жаль только, что Алика сейчас нет с нами…

— Я ему передам, — сдержанно пообещал Роби.

— Я хочу выпить за благородство окружающих меня людей. За тебя, Генри. За тебя, Роби.

И ещё. Я хотела выслать вам приглашения, Роби, но благодаря этому счастливому случаю хочу сделать это лично. Ты позволишь, любимый? — она подняла тонкую бровь и дождавшись сдержанного кивка Генриха, продолжила.

— Через неделю после вашего с Аликом дня рождения состоится церемония нашего бракосочетания с вашим братом. Думаю, для тебя не стало тайной то, что за последние полгода мы с Генри невероятно сблизились, и стали ещё роднее друг другу, чем были раньше. Я счастлива, что судьба сделала мне такой подарок. Я… — она вновь запнулась, прерывисто вздохнула, аккуратно поставила бокал на столик и прикрыла рот пальчиками. — Траурный год вот-вот подойдёт к концу…