Красная - красная нить (СИ), стр. 64

И только ночью, уже лёжа в своей постели голым, я вспомнил всю эту хрень у школы и в очередной раз понял, как же меня достал этот придурок. Он снова вывел меня, снова заставил моё сердце проламывать рёбра, а кровь в ускоренном режиме бегать по венам. Я ревновал Уэя! Одно дело, когда он был холоден со мной. Ну, не то чтобы холоден — просто обычен. Это противно, неприятно, обидно, но можно пережить. Но когда он позволял кому-то другому прижимать себя к стене...

Я с силой зажмурился, вызывая перед глазами цветные круги. Этот Джерард задолбал меня!

А во вторник Рэй поймал меня после занятий и объявил, что с завтрашнего дня мы начинаем репетировать новую программу. Мою реакцию трудно передать — я запрыгнул на Торо с криком индейцев Северной Америки и повис на нём мёртвой хваткой, как рыба, пиранья. О, это была первая новость, которая сделала меня счастливым, за всё время с моего дня рождения.

- Эй, чувак, полегче! – смеялся Рэй, пытаясь снять мою тушку с себя, но у него ничего не получалось — я был слишком счастлив от услышанного. – Ты как из дикого леса, Фрэнки.

- Я не из дикого леса, я без репетиций одичал.

- Ты же сам недавно молил о пощаде и отпуске не меньше чем на месяц? – удивлённо вскинул брови Рэй.

- Ага, ты меня больше слушай. Я уже через несколько дней начал с ума сходить. Так что можешь на меня рассчитывать! – наобнимавшись, я отстал от друга и принял человеческое положение: стоя рядом, ногами на полу.

Рэй похлопал меня по плечу, и мы, дождавшись Майки на улице — он что-то брал из библиотеки, — отправились вместе по домам. Репетиции начинались уже завтра — и я был неимоверно, разрывающе счастлив от этого. Снова появится больше дел, больше музыки, больше драйва, и совсем не останется времени страдать ерундой.

- Нам нужно будет продумать каверы к новогоднему и рождественскому выступлениям. Если очень повезёт — то я договорюсь с каким-нибудь клубом, может, нам разрешат спеть несколько песен на вечеринке. – Рэй говорил так увлечённо, что я сам проникся этой его надеждой и какой-то уверенностью, что у нас всё получится.

- Что собираетесь исполнять? Уже решили? – спросил Майкл.

- Ещё пока нет. Завтра соберёмся и обсудим с ребятами. Кстати, принимаются заявки, – Торо улыбнулся.

- Ого! – обрадовался Майкл, и я тоже с ним за компанию — надо будет внести свою лепту в будущую программу. – Значит, можно предложить несколько песен?

- Не можно, а нужно, – ответил Рэй и легко толкнул Майкла в бок. – Только сильно не тяни, на этой неделе надо будет точно решить, что мы будем играть, и определить объём и график репетиций.

- Ха, чувак, перестань, когда ты говоришь все эти слова типа «объёмы» и «графики», это заводит, так что полегче, – Майкл уже ржал, и я смеялся вместе с ним, потому что серьёзный, увлечённый Торо на самом деле был очень забавным и милым — с этими своими растрёпанными кудрями во все стороны и горящими глазами.

Рэй немного сконфузился, от чего стал выглядеть ещё забавнее, и мы, совершенно довольные собой и друг другом, разошлись по домам.

На следующий день у меня никак не получалось сосредоточиться на учёбе — все мои мысли уже были там, в полу-подвальном помещении, где после уроков должна была начаться репетиция. Я почти не мог усидеть на месте, и мне казалось, что даже со стороны заметно, как я предвкушающе подпрыгиваю на заднице, будто вместо стула у меня была раскалённая конфорка. Но видел это только Майкл, и он изредка посматривал на меня из-за соседней парты, многозначительно и хитро ухмыляясь.

Едва прозвенел звонок, я понёсся вниз, к ребятам, и что вы думаете? Мы играли? Ха! Нет, мы несколько часов трындели, обсуждая песни, которые стоит включить в репертуар и то, каким образом сделать аранжировку и кавер на них. Когда я робко спросил: «А может, поиграем немного?», на меня посмотрели, как на идиота. Все были уже до того уставшие от долгих обсуждений, чирканий на бумажках и прочей подготовительной работы, что брать в руки инструменты никто не хотел. Кроме меня, ага... Нет, конечно, я понимал всю важность планирования. Просто у меня зудели пальцы поиграть в команде — это было бы так здорово! Но в тот вечер моя творческая ломка осталась неудовлетворённой...

После этой недорепетиции я зашёл в туалет и после, уже собираясь выйти на улицу, заметил, что у шкафчиков кто-то стоит. Я неслышно подошёл поближе и устроился недалеко, облокотившись на подоконник. Девушка увлечённо что-то писала, как оказалось, на шкафчике Джерарда. Не спрашивайте, конечно, я знал, где его шкафчик. И где шкафчик Рэя и Майкла. Это была та самая девушка с тёмным каре, и сейчас, со спины, я узнал её — мы с Майки видели, как она выходила с Джерадом из дома Уэев как-то раз. Видимо, одна из тех, с кем этот парень встречался. Блин, сколько же их?

- И что ты делаешь? – поинтересовался я негромко. Девушка вздрогнула и обернулась. В руках у неё была помада, а на шкафчике красовалась надпись: «Грёбаный педик, катись ко всем чертям». Экспрессивно...

- А тебе не пофиг ли? – зло поинтересовалась она, пряча помаду в рюкзак. Наверное, тоже старшеклассница, я как-то не особо старался запомнить их всех.

- Мне — пофиг. Просто пахнет порчей школьного имущества и выговором директора.

- Да пошёл ты! Какая порча имущества? Это просто помада. Надеюсь, завтра все полюбуются на это, посмотрим, насколько этот придурок будет доволен.

- Какой придурок? – сделал я непонимающий взгляд.

- Этот долбаный Уэй старший. Совсем сдурел от вседозволенности. Пора отвечать за свои действия.

- А ты ему кто? Мама? – спокойно поинтересовался я, и девушка вспыхнула яростью. Кажется, она хотела заплакать, но только зло выдавила:

- Я думала, что я его девушка! – сказала она и затопала по коридору к выходу из школы.

Дождавшись, когда двери за ней закроются, снова сходил в туалет и вернулся с обрывками туалетной бумаги. Не знаю, какого хера на меня нашло, но я стал остервенело, с полной самоотдачей стирать дрянную надпись с дверцы шкафа. На самом деле, это было серьезное обвинение. Никто не любил и не понимал гомосексуалистов, это вызвало бы кучу лишних разговоров и ненужного внимания. Хоть я и был зол на Джерарда, я не мог желать ему подобного, даже если он и заслуживал этих проблем.

Я размазывал и размазывал гадостные слова, с одной стороны размышляя, сколько в них правды, а с другой — будто надеясь стереть их с самой сути Джи. Изведя всю принесённую бумагу, я остался доволен результатом и, утопая в задумчивости, не в силах уже обижаться на него, отправился домой.

Но самое странное и неожиданное случилось в пятницу. После школы я лежал дома на кровати в наушниках, слушая тяжеляк, и ни о чём не думал, как вдруг через окно в мою комнату ввалился довольный взхлохмаченный Джерард. Он светился, как начищенный пятак, и я, кинув на него косой взгляд, нестерпимо захотел дать ему по морде.

Он, совершенно не вникая в моё настроение, навис надо мной и нагло содрал наушники. Пару секунд, с такой улыбкой, будто видел меня впервые (вот же двуличный мудак!), заглядывал мне в глаза, а потом выдал:

- Привет, Фрэнки! Чего киснем? На улице — красота, солнце светит, поехали кататься!

Я правда был близок к тому, чтобы дать ему в глаз.

- Свали, Джи, нет настроения, – и я попытался повернуться на бок, чтобы не видеть это светящееся радостью лицо.

- Эй, эй, что случилось, Фрэнки? Я так хотел исполнить твою просьбу и прокатиться с тобой на великах...

- Не знаю, о чём ты говоришь. Я тебя ни о чём не просил. А если хочешь покататься — предложи Бернарду, или как там его. Кажется, он не будет против.

Всё это вылетело из меня прежде, чем мозг успел сработать. Просто вырвалось, и было поздно что-то менять, поэтому я заткнулся и стал ждать реакции.

Джерард замер, и его как-то даже перекосило от моих слов. Он мигом растерял всю радостную дурашливость и спросил тихо и сдавленно:

- Откуда ты знаешь про него? – а потом, чуть злее: – Майки рассказал?