Притворщик (СИ), стр. 9

- Приласкай меня… руками, - он берет мои ладони, выливает на них геля и тянет к своему паху. – Погладь по всей длине.

Я понятливый, обхватываю стояк и медленно провожу снизу вверх, плоть в кольце пальцев просто каменная, парень вцепляется мне в плечи и делает движение бедрами навстречу ласке. Вот так значит: обвести пальцем упругую головку, приласкать второй рукой яички; жалобный всхлип мне наградой. Парня ведет от удовольствия все больше, он упирается руками в стену у меня за спиной, рвано дышит и смотрит пьяными глазами, пока я ему отдрачиваю. Член пульсирует в ладони, сочится смазкой, Матвей шумно дышит в шею и шепчет:

- Сильней…

Подчиняюсь, мну яйца, сжимаю ствол и убыстряю движения. Парень мычит что-то неразборчивое и толкается в руки. Слышу свое имя непрерывно:

- Паша, Паша-а-а, Паша-а-а…

Надолго его не хватает, Матвей выгибается, содрогаясь, выплескиваясь жаром мне на живот, утыкается в шею и крепко обнимает, его потряхивает. Обнимаю в ответ, глажу по спине, придерживая. Он дрожит от пережитого удовольствия, а у меня только дыхание чуть сбилось, и тепло по телу разливается от того, что я сделал ему приятно, от того, что заставил кончить. Но возбуждения нет, только томление где-то внизу.

Матвей нежит меня горячими ладонями, добирается до паха и вздыхает.

- Не переживай, Матвей, мне было хорошо, правда. Главное, что тебе понравилось.

- Еще как понравилось. - Только вот голос у него замогильный, и парень отчаянно стискивает меня до боли. Надо исправлять ситуацию.

- Тогда хочу поцелуй, такой, чтобы мозги отшибло, - провожу отвлекающий маневр, сам тяну его к себе и получаю, что просил.

Потом мы домылись, еле выползли, и Матвей затянул меня к себе на кровать. Двоим тесно, но тепло, лучше так, чем одному. Слушая мерный стук сердца, я лежал без сна и думал. Думал, думал, думал, и мысли теснились в моей голове. Парень прижал меня сильней к груди, его дыхание согревало макушку.

- Опять где-то витаешь, Паша, я же говорил, что много думать вредно.

- Как ты узнал, ты ведь даже лица моего не видишь? – удивляюсь.

- А я мысли читаю. И говорю тебе, не думай о всяких глупостях, например, о том, что ты мне жизнь портишь, и, оставаясь с тобой, я не смогу завести нормальные отношения, и о том, что без полноценного секса я тебя скоро брошу.

Замираю, просто каменею, он что, и вправду мысли читает? Гладит по спине и говорит:

- Не дождешься, не брошу и не отпущу никуда. Отношения - это не только секс. Мне с тобой хорошо, душа отдыхает. Когда ты рядом, у меня словно крылья за спиной вырастают. Не могу объяснить… ты, конечно, не подарок, подозрительный, недоверчивый, но без тебя мне плохо, как кусок отрезан. У тебя полно секретов, но я готов ждать, сколько понадобится, чтобы ты мне их доверил. Иногда мне кажется, что ты хрупкий, будто сделанный из стекла, и страшно сломать тебя неосторожным словом и движением, а иногда я осознаю, что ты сильней меня раз в сто, и морально, и физически. Ты сплошное противоречие, и я до сих пор не могу понять, как в тебе уживаются вселенская наивность и расчетливость, неопытность в бытовых вещах и профессионализм в том, о чем ты и знать, по идее, не должен. Я не дурак, все вижу и не тороплю.

Вот каким он меня воспринимает. Расслабляюсь в сильных руках, зажмуриваюсь до боли, что-то горячее проступает под веками, и комок в горле, медленно выдыхаю.

- Благодарю.

- Не за что, Паша. Видимо, тебе чаще надо повторять, что ты важен. Спокойной ночи.

- Спокойной, - проваливаюсь в темноту, думая, что я все-таки везунчик, как ни крути.

========== Девять ==========

ОСТОРОЖНО! ОПИСАНИЕ ПЫТОК И ИЗНАСИЛОВАНИЯ!

Выходные, и мне снова надо ехать, прощаемся с Матвеем на пороге комнаты, он не спрашивает больше, куда я направляюсь, только обнимает, целует в висок и говорит, что будет скучать. Обещаю вернуться вечером.

Дохожу до стоянки междугородних аэрокаров и жду объявления на посадку, впереди час пути. Пока летим, городской пейзаж за окном сменяется сельским. До больницы добираюсь без приключений.

Медсестры приветливо кивают, улыбаются, узнавая постоянного гостя. Эта частная клиника - одна из многих, основанная Кленовым Евгением, джетом, он первым встретился с иноземной расой шахисов. Инопланетники же поделились с нами своими технологиями, одна из которых – наниты, молекулярные роботы, широко используемые в медицине. Именно благодаря им меня и поставили на ноги после смертельного ранения. Я подорвался на противотанковой мине - лишился обеих ног по бедра, осколками посекло спину и повредило позвоночник. Пришлось ползти к своим почти полкилометра, отключив болевые рецепторы и перекрывая кровообращение. Меня погрузили в анабиоз сразу, мало кто верил, что я когда-нибудь очнусь, включая меня самого. Но чудо случилось.

И я здесь не только на плановый осмотр. Прохожу в знакомую палату, прислоняюсь к косяку и смотрю на Милка. Мой младший братишка лежит здесь уже три года. Вердикт врачей – вряд ли он выйдет из комы; его тоже подлечили нанитами, да и ранение было не таким страшным, как мое, но он не хочет просыпаться. Никто не знает почему. Я привез его сюда, где лучшие специалисты, и финансирование осуществляется из фонда Клёна. Милка лечат совершенно бесплатно, обеспечивают должный уход, на свои деньги я не смог бы позволить и десятой доли того, что нужно. Он мой напарник, мой друг, брат, подопечный, мы прикрывали друг другу спину множество раз, и теперь я почти здоровый, и у меня полноценная жизнь, а он лежит здесь.

Палата светлая, ухоженная, он на постели, маленький и хрупкий, исхудавший, абсолютно безжизненный. Белая кожа, белые волосы, ресницы даже не дрогнут, хорошо, что тут не принято застилать постель белым бельем, все яркое и в цветочек. И палата выкрашена в светло-зеленый, и пижама на нем яркого насыщенного синего цвета с белыми облаками.

Врач говорил, что спящие могут ощущать окружающую обстановку. Да, именно так – спящие. Он может все слышать, чувствовать, ощущать запахи, ему включают музыку, приносят цветы и делают массаж ежедневно. Но с каждым моим приездом он все равно выглядит ещё хуже, словно истаивает, несмотря на старания врачей, но я не теряю надежды, не могу себе этого позволить.

Сажусь на стул около кровати и начинаю рассказывать новости, я ничего от него не скрываю и почему-то знаю, что он радовался бы за меня.

Здесь всем известно, кто мы такие, и нет нужды скрываться, снимаю маскировку и глажу его по волосам, поправляю одеяло, расправляя невидимые складки. Милк такой неподвижный, и мне больно смотреть на заострившиеся скулы и запавшие глаза. Пищат приборы, его грудь мерно вздымается, а я вспоминаю, каким он был юрким и живым. Я старше него - принадлежал той партии джетов, которую создали в лаборатории в середине войны, и участвовал в боевых действиях пять лет. Милк воевал всего два года, но и этого оказалось достаточно. Два самых тяжелых, мать их, года.

Есть такие существа, не предназначенные для жестокости и тяжких испытаний, это меняет их, почти ломает, делает другими, вот и он такой. Птица со сломанными крыльями, и я не знаю, что нужно сделать, чтобы он снова взлетел.

Я был кем-то вроде наставника для него, существовала традиция, что старший джет брал шефство над младшим, только что окончившим академию. Парень мне просто понравился тогда: сообразительный, немного суетливый, он был слишком живым для джета, слишком общительным. Был.

Помню, когда он перестал разговаривать совсем. Мы тогда вдвоем попали в плен. Наш истребитель подбили рядом с Имперским крейсером и затащили тягловым лучом на борт вражеского монстра - нас решили взять для допроса. Я был старше по званию и владел информацией. Но у джетов ни по форме, ни по другим знакам не понять, кто главный. Досталось обоим: раздробленные ребра, тяжелое ранение, недостаток кислорода, ожоги; и нами овладевал страх. Но стало совсем жутко, когда поняли, что попали на корабль к «Волкам». Это особое подразделение противника, сформированное сражаться именно с джетами. Они не считали нас людьми, знали наши сильные и слабые стороны, для них мы являлись машинами для убийств, и поступали с такими соответственно.