Притворщик (СИ), стр. 12

Мы набросились на еду с большим энтузиазмом, не знаю, что было причиной: пережитый стресс или умопомрачительный запах от блюд. Опустошили тарелки вмиг и сидели, лениво раскинувшись на стульях. Потом перебрались на кровать и включили визор, нашли боевик и стали смотреть, как герой крошит в капусту своих врагов. Минут через пятнадцать Матвей уже зевал во всю пасть и тер глаза. Неудивительно, вечер на дворе плавно переходил в ночь. Когда Матвей в очередной раз чуть не вывихнул себе челюсть, я не выдержал:

- Перестань.

- Легко тебе говорить! Глаза слипаются. Фильм - скучный, ты рядом - теплый.

Железные аргументы.

- А если так? – я приподнялся на локте и начал его неторопливо целовать.

Замер, позволяя мне творить все, что хотелось, он лишь отвечал ласково, но когда я углубил поцелуй, переплетая языки, не выдержал и перехватил инициативу. Пульс сбился, кожа горела под пальцами, мне нравилось с нажимом проводить по мускулистым бокам, оглаживать беспорядочно все и сразу, плавно подбираться к шее. Он повалил меня навзничь, навис сверху и стал целовать еще агрессивнее. Сонливость давно слетела, смытая желанием.

Воздуха не хватало, и губы горели, а когда Матвей принялся ласкать мне шею, я тихо выдохнул от удовольствия и притянул к себе ближе, вынуждая опуститься на локти. Так здорово чувствовать вес сильного тела. Он внимательный, никуда не спешит и уже добрался губами до ключицы, и теперь увлеченно ставит засосы на груди. Я только и могу, что выгибаться призывно, зарываться пальцами в короткие волосы и балдеть от ощущений. Он раздвигает мне коленом ноги и трется пахом. Чувствую через ткань штанов, какой он твердый. Ласкаем друг друга ладонями, губами, плавимся в жаркой истоме. Чистейшее удовольствие… так не было никогда прежде. Обжигающие волны поднимаются по позвоночнику, настойчивые губы клеймят кожу и будят желание. Матвей снова впивается поцелуем и ведет ладонью по груди и ниже, задирает футболку, мучает сосок, пока я не мычу протестующе, а потом опускает руку вниз, и мы оба замираем, когда он накрывает мой стояк.

- Поверить не могу… - шепчу, смотря на бугор в штанах. Дыхание сбито к чертям, Матвей раскраснелся, губы облизывает, в расширенных зрачках плещется похоть.

- Паша-а-а-а-а… - стонет он и начинает вылизывать мне рот, пошло, мокро и настойчиво, а рукой пробирается в штаны и обхватывает член.

От пронзивших меня ощущений я вскрикиваю, вцепляюсь ему в плечи и постанываю беспомощно, пока он мне надрачивает ласково, размазывая выступившую смазку по члену. Обалдеть, как офигенно! Я тоже не остаюсь сторонним наблюдателем: тереблю за соски, глажу живот и, забравшись в штаны, обхватываю каменный член, поглаживаю и сжимаю, ловя ритм.

Он двигает бедрами и стонет низко, ничего уже не соображая. Мы сошли с ума оба. С меня стянули футболку, облизали все, что можно и нельзя, а затем оставили совсем без одежды. Матвей, ругаясь и сверкая шальными глазами, нашел смазку под подушкой и перевернул меня на живот, подмял под себя, поцеловал все шрамы и лишь тогда погладил скользкими пальцами между ягодиц. Я дернулся, задышал часто, но не от страха, а от того, что так горячо, липко и мокро, а еще стыдно… наверное. Мне так давно этого хотелось. Пальцы Матвея проникли внутрь, медленно погладили мышцы, растягивая, заставляя выгибаться. Он шептал мне безумные вещи, от которых краснели щеки, и на губах появлялась улыбка, и становилось неловко, жарко, до безумия хорошо. Хотелось кричать, но я только стонал, вцепившись зубами в подушку, и двигал бедрами, насаживаясь на пальцы. По яйцам текла смазка, ноги дрожали, сердце бухало где-то в затылке, мысли из головы вышибло напрочь. Матвей задевал внутри что-то, от чего было странно и классно одновременно, я перестроил рецепторы так, чтобы максимально чувствовать удовольствие, как оно течет по венам вместе с кровью, рвется из горла стонами. Выгибаюсь, подставляясь, хочется больше: всего и сразу, почувствовать его внутри, стать одним целым. Я скулил, просил, комкал в руках простынь, а он молил не торопиться, обещал, обжигал дыханием спину и растягивал, придерживая за бедро. А когда мы взмокли и не могли больше сдерживаться, накрыл своим телом, прикусил плечо и стал входить медленно. Меня потряхивало, а Матвей проталкивался внутрь, дышал тяжело и крепко вцепился, словно боялся, что сбегу. Внутри все жгло и трепетало, и боль переплавилась в жар, который разросся в сверхновую, когда он заполнил меня собой до отказа. Я расслабился, отдался в его руки полностью, а он лишь этого и ждал - начал двигаться размеренно и неумолимо. Он постепенно наращивает темп, распаляется, и вот уже держит меня за талию, вколачиваясь на полную, а я приподнимаюсь на руках и подмахиваю на каждое движение, поскуливая. Кровать долбится в стену нещадно, комнату оглашают пошлые шлепки и ругательства Матвея, пот бежит градом, мы охрипли от стонов оба. Пиздец, как хорошо! Все плывет перед глазами, от нашего общего запаха, от эмоций, переполняющих меня. Я кончил первым, забрызгав простыни, меня заколотило, а он еще дотрахал несколькими движениями, рыкнул, и меня внутри словно кипятком обдало. Матвей рухнул на постель, загнанно дыша, целовал мне шею, тыкался носом в мокрый загривок. Потом скатился, лег рядом и успокаивающе гладил по спине. Я смотрел на него, раскрасневшегося, улыбающегося, довольного, не веря в произошедшее, и начал тихо смеяться.

- Ты чего, Паша? – он погладил меня по голове, и его глаза стали встревоженными.

Как же ему, незнающему, объяснить, что такое плен и издевательства, и настоящая жестокость? Как сказать, что я даже надеяться не смел, что испытаю удовольствие от близости? Думал, не смогу, но Матвею удалось меня разбудить.

- Все отлично, Матвей. Мне было охрененно хорошо. Никогда не предполагал, что секс - это так здорово, - целую его в плечо, глупая улыбка не сходит с губ, а у него глаза снова меняются, появляется что-то такое… нежность, наверное. Я плохо разбираюсь в сложных чувствах. Он притянул меня к себе, и довольный дышит в волосы.

- Рад, что тебе понравилось, - бормочет. – Повторим?

- Обязательно, - соглашаюсь. – И не спи, тебе еще нельзя, только шесть часов прошло.

Он страдальчески застонал.

- Я не продержусь столько времени. И почему нельзя спать? У меня же минимальные травмы, врачи скорой вкололи обычный комплекс при подозрении на внутренние повреждения.

- У тебя гены подправленные?

- Да. Ты же знаешь.

- Вот поэтому и нельзя. Если не хочешь потерять свою выносливость и ловкость, нужно подождать, пока препарат восстановит все в изначальный вид, а при этом мозг должен работать и не переходить в режим сна. Еще лучше, если бы ты подверг себя незначительным нагрузкам.

- Глупость какая… нагрузки можно, а спать нельзя?

- Организм нужно поддерживать в тонусе.

- А если бы я пострадал сильнее и был бы без сознания?

- Тогда бы тебе вкололи нанитов, и уже не имело бы значения, спишь ты или нет.

- Так что получается, на мне сэкономили? Вот ведь… а как же страховка?

- Страховка не покрывает нанитов. Это дорогое удовольствие, доступно отнюдь не каждому и применяется только в тяжелых случаях, когда нет другого выхода.

- Ты, похоже, много об этом знаешь… Расскажешь подробнее?

- Ладно, только не спи.

Неплохой способ отвлечься. Я рассказал все, что знаю о нанитах: о Шахисах, которые их изобрели; о Клёне, благодаря которому они стали доступны людям. Болтовня заняла больше часа, в течение которого Матвей два раза пытался заснуть, в чем я успешно ему помешал, а когда парень слишком расслабился, я снова на него набросился, и мы предались постельным утехам с жаром и энтузиазмом следующие три часа. Сломали кровать - ножка треснула. Смеялись до икоты, и Матвей признался, что ему ни с кем не было так легко и хорошо, как со мной.

Потом долго мылись, а когда наконец вышли из ванной, пришлось перебраться на мою постель, так как она осталась единственной целой. Снова говорили обо всём, а под утро с ним по телефону связались взволнованные родственники и продолжительное время пытали на счет аварии. Только он сумел успокоить родителей, как ему позвонил младший брат. С ним он болтал дольше, пока они не перетерли все новости. Я сел рядом и навострил уши, обо мне Матвей рассказывал осторожно, намеками и лишь брату. Обещал нас познакомить. Мне тепло и спокойно вот так сидеть, прислонившись к его спине, и слушать их разговор. Когда он общался с братом, его интонация изменилась, стала более мягкой, с мамой он беседовал открыто, но сглаживал углы, а вот с отцом напрягался - отвечал четко, но ускользал от прямых вопросов. Когда звонки закончились, я все проанализировал и понял, что со мной он тоже разговаривает по-особенному, не так как с родными, это значило, что я для него тоже важный.