Красивые штаны, стр. 34
– Довольно!
И апельсиновый шквал утих так же внезапно, как и начался.
Но зато начались так называемые икорные заносы. Паюсную икру ели все. Даже местные тихие, маленькие, похожие на мышей лошадки с отвращением отворачивались от соблазнительного деликатеса.
Население снова взмолилось:
– Довольно икры!
И икра схлынула. Но зато начался буран кофе-мокко.
И так далее.
Сейчас в Магнитогорске 85000 человек.
А полтора года назад здесь было голое место.
Да, да! Опять! Именно голое место.
Было голое место, а теперь – город.
Пусть я погибну как писатель и человек, но факт.
На голом месте большевики строят мировой гигант.
И построят. Будьте уверены!
1931
Неисправимый
– Ну-с, что вы скажете теперь, милостивый государь? – весело воскликнул я, врываясь в затхлый кабинет Тупягина.
– А что такое? – кисло поморщился Тупягин, поджав тонкие лиловые губы.
Я выдержал блестящую паузу и, заранее предвкушая эффектное изумление Тупягина, небрежно бросил:
– Звонкая монета. Выпущена Советским правительством.
– Ерунда! – сказал Тупягин.
– Но сегодняшний номер газеты… На первой странице…
Я ткнул Тупягину газету. Тупягин лениво скользнул глазом по очерченному синим карандашом месту и сказал:
– Брешут! Очки втирают! Погубили Россию, а теперь баки забивают.
– Это кто Россию погубил?
– Большевики ваши погубили. Чувствуют, что их песенка спета, и морочат доверчивых людей. Могу вас уверить, что не пройдет каких-нибудь двух недель, как все ваши совнаркомы полетят кувырком вместе с вашей мифической звонкой монетой!
– Тупягин… Ха-ха… Вы меня просто удивляете! Ведь совершенно то же самое вы утверждали два года назад.
– Я своих мнений не меняю-с! Тогда утверждал и теперь утверждаю. Ваша звонкая монета – брехня.
– Ах, так! А это, по-вашему, тоже брехня?! – воскликнул я, вынимая из кармана новенький двугривенный.
Тупягин вскользь посмотрел на двугривенный, сиявший в моих пальцах, и пожал плечами.
– Обыкновенный николаевский двугривенный… Награбленный большевиками из Монетного двора в семнадцатом году…
– Да, Тупягин, видите: вместо орла – ненавистные вам серп и молот и надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».
– Ерунда! Приклеили!
Я заскрежетал зубами.
– Слушайте, вы, Тупягин! Видите: пятирублевая ассигнация? – Я вытащил из кармана казначейский билет. – Посмотрите на него внимательно. Сейчас мы с вами пойдем в любой магазин, купим четвертку табаку, и я на ваших глазах получу сдачу се-ре-бром!
– Чепуха! Никакой нормальный человек не разменяет вам эту подозрительную советскую бумажку на серебро.
Я почувствовал, что ком подкатил к моему горлу. Я собрал всю свою силу воли и процедил сквозь зубы:
– Тупягин… Какие же деньги в таком случае вы признаете?
– Ро-ма-нов-ски-е! – скрипнул Тупягин. – Ни-ко-ла-ев-ски-е! Это настоящие деньги. Без всяких фиглей-миглей.
– Ах, так, дорогой товарищ Тупягин? – сказал я, ласково улыбаясь. – Очень приятно. А скажите, пожалуйста, что это у вас такое висит в простенке между этими двумя многоуважаемыми окнами?
– Зеркало, – с удивлением сказал Тупягин.
– Зеркало. Но оно мне не нравится.
Непосредственно за этим я взял с письменного стола какую-то бронзовую собаку и бросил ее в зеркало. Осколки брызнули во все стороны. Тупягин окаменел.
– Кроме того, мне не нравится цвет ваших обоев. Но мы это сейчас исправим.
Я взял со стола большую бутылку чернил, и не прошло двух минут, как обои приобрели очень оригинальную и живописную окраску. Затем я выпустил из перины пух, наскоро вспорол перочинным ножом бархатный турецкий диван, сунул в него жалкие остатки стенных часов, выдавил тюбик синдетикона в ночные туфли хозяина и затопил камин обломками какого-то мореного дуба.
– Надеюсь, – ласково сказал я, – что вы не доведете дело до народного суда? Я понимаю, если б это был еще окружной суд, но стоит ли мараться об этот паршивый большевистский судишко! Не правда ли, Тупягин? Лучше я вам просто заплачу пятьсот рублей наличными за организацию уюта в вашей мрачной холостяцкой берлоге – и дело с концом.
– Как угодно, – сухо сказал Тупягин.
– Потрудитесь получить, – сказал я, протягивая Тупягину романовскую пятисотку.
– Вы что, издеваетесь надо мной?
– Какое уж тут может быть издевательство, – грустно сказал я, – умел уют старому холостому другу устраивать – умей и денежки за это платить. И не какие-нибудь советские… паршивые… фигли-мигли. А настоящие, романовские, так сказать.
– Надеюсь, вы шутите?.. – хрипло прошептал Тупягин.
– Какие уж тут шутки!.. До свидания, Тупягин… Мебель советскую покупайте на Сухаревке. Там, знаете ли, дешевле и хуже. И все-таки не в каком-нибудь гнусном большевистском государственном тресте.
1924
Неотразимая телеграфистка, или Преступление мистера Климова
(Сильная кинопрограмма в пяти частях)
Часть первая
1. На экране появляется красивый железнодорожный пейзаж.
Надпись: «Станция Шарья Северной железной дороги».
2. На экране – красивый мужчина сидит за письменным столом и, поднявши к потолку деликатные глаза, нежно мечтает.
Надпись: «Зам. председателя учкпрофсожа Климов».
По небу плывут кудрявые тучки.
3. Надпись: «Еще в прошлом году Климов, будучи в месткоме № 2…»
4. Климов сидит, обнявшись с неотразимой телеграфисткой Монаховой, над прудом.
Надпись: «Котик, достань мне казенную квартирку!»
– Увы, Пупсик, это никак невозможно!
– Почему!
– Потому, что я не состою в жилкомиссии.
5. Крупным планом. Прекрасное лицо неотразимой телеграфистки. По щеке ползет большая и довольно-таки увесистая слеза…
Часть вторая
6. Надпись: «Прошел год…»
Неотразимая Монахова сидит над аппаратом Бодо и тихо грустит. Вбегает мистер Климов и начинает резвиться.
Надпись: «Почему ты резвишься, Пупсик?»
– Ура! Ура! В данный момент я замещаю председателя учкпрофсожа. Лови этот самый момент. Комнатка тебе обеспечена.
Мистер Климов вприпрыжку убегает. Неотразимая телеграфистка хлопает в ладоши и начинает лихорадочно пудриться.
7. Председатель жилищной комиссии Честоковский стоит на задних лапках. Крупным планом: виляющий хвост. Мистер Климов гладит Честоковского по мохнатой спине.
Надпись: «Послушай, песик!»
– Всегда готов служить начальству!
– В данном случае объявляю заседание жилкомиссии открытым. На повестке – вопрос о предоставлении неотразимой Монаховой комнаты. Возражений нет?
8. Честоковский продолжает стоять на задних лапках и ласково вилять пушистым хвостом. Крупным планом: торжествующее лицо мистера Климова.
Надпись: «Принято единогласно».
9. Мистер Климов становится на одно колено и галантерейно передает неотразимой телеграфистке ордер на комнату и ключ. Крупным планом: целуются. Диафрагма. Экран темнеет.
Часть третья
10. Честоковский посылает протокол «заседания» на подпись ШЧ-6, ДН-6, ТЧ-11. Они категорически отказываются подписать.
Надпись: «Мы не желаем подписывать незаконный протокол. Мы не присутствовали на заседании. Кроме того, есть лица, более нуждающиеся в квартире, чем неотразимая телеграфистка. Одним словом, пошел вон!»
11. Честоковский бежит, поджав задние ноги и свесив язык. Крупным планом: перед Честоковским встает большой вопрос.
Надпись. «А как же я теперь буду посылать протокол в доржилкомиссию???»
12. Неотразимая телеграфистка игриво въезжает в комнату.
Часть четвертая
13. Бурная ночь. Луна как сумасшедшая ныряет в чернильных тучах. Ветер гнет деревья. Мистер Климов и мистер Честоковский, закутанные в плащи, пробираются в канцелярию, где хранится книга протоколов.