Дитя Плазмы, стр. 23

– Камень… – Пролепетал Пол Монти. – Обыкновенный камень!

Рыхлое лицо Пилберга болезненно перекосилось.

– Они уже здесь, – сипло пробормотал он. И тут же рявкнул. – Осмотреть местность! Быстро!

Люди с оглядкой двинулись в разные стороны. Гуль зажмурился. Ему представилось, что валуны вокруг начинают оживать, и каменные проказники в одежде и без принимаются отплясывать сумасшедшую лезгинку, свиваясь в единый стремительный хоровод, по-детски дразня колонистов приставленными к носу пальцами. Но случилось иное. Громко выругался Сван, и по голосу его было абсолютно ясно, что он увидел нечто такое, от чего, готов был припустить во всю прыть.

– Взгляните, проф! – голос Свана дрожал.

Открыв глаза, Гуль увидел улыбающегося Володю. Это была снисходительная улыбка человека, знающего наперед, что должно произойти через минуту и через две. Капитан казался совершенно спокойным, хотя смотрел туда же, куда и все. Гуль приблизился к кромке скалы, на которой столпились колонисты и скосил глаза вниз. Во впадине, как раз под ними, располагалась группа людей. Они стояли, задрав головы, и, содрогнувшись, Гуль отчетливо разглядел повязки на их кистях. Фергюсон, Трап, Хадсон… А вот он и сам – набычившийся, как всегда глядящий недоверчиво и исподлобья.

– Зеркало, – облегченно выдохнул Монти. – Такое мы уже видели.

– А может, двойники?

Пилберг внизу, обернувшись к Фергюсону, что-то сказал.

Тот нерешительно кивнул.

– Нет, не зеркало, – пролепетал профессор. – Это они…

Ни он, ни Фергюсон не сделали ни единого движения. Люди же внизу, продолжали переговариваться, постепенно растягиваясь в цепь, словно перед атакой.

– Это не двойники, проф…

– Разумеется. Я уже сказал: это они,– Пилберг неторопливо отстегнул от пояса «лимонку» и, разогнув проволочные усики, метнул по широкой дуге вниз. Весело кувыркаясь, граната описала полукруг и шлепнулась в каких-нибудь двух шагах от Пилберга номер два.

– Эй! – крикнул тот. – Может быть, хватит? Есть предложение…

Взрыв не дал ему завершить фразу. Осколками ударило по валунам, срезанная голова злополучного двойника мячом покатилась по земле. Слепыми ищущими движениями туловище профессора принялось шарить вокруг руками, и выглядело это до того ужасно, что Гуль снова испытал желание зажмуриться. Наконец, наклонившись, обезображенное тулово ухватило голову за уши и грубовато взгромоздило обратно на плечи.

– Так вот! Есть предложение разойтись мирно! – как ни в чем не бывало докричал «восстановленный» профессор.

– Черта-с два! – Сван с натугой приподнял пулемет. Гуль инстинктивно зажал уши, но грохот все равно ворвался в мозг, замолотил по вискам и затылку гулкими ударами. Искристой фосфоресцирующей волной плеснуло на экран, он замерцал и засветился, подернувшись рябью разгорающихся бликов. Обратное происходило с реальным миром. Из цветного он превратился в черно-белый, а звуки, теряя упругую силу перешли в диапозон свистящих шепотков. Лишенный зубов, весело пришепетывающий мир…

Экран уверенно вспыхнул, и на нем Гуль неожиданно увидел себя. Снова, в который раз… Он закричал, но с губ сорвался лишь неразличимый шелест. Мир, вторгшийся с экрана, не любил и не допускал криков. Это походило на некий вакуумный пластырь, прилепившийся к губам. Он мог сколько угодно корчиться от внутренних усилий, но голосовых связок более не существовало. Он онемел.

Столетия назад пытали капающей на макушку водой. Палачи и первые естествоиспытатели сами не ведали всей мощи изобретенной ими муки. Нескончаемое количество капель – холодных и отвратительных, долбящих в одну и ту же точку, ломали упорнейших из упорных. Сейчас с Гулем проделывали то же самое. Он был по горло сыт всеми этими двойниками и зазеркальными образами. Если бы имелась такая возможность, он расколол бы свой экран вдребезги. Но он оставался узником древних темниц, и прочные цепи не позволяли отстраниться от низвергающихся капель.

Тем временем фигура на экране театрально взмахнула руками и совершила странный пируэт. Что-то случилось с нею, и у Гуля обморочно закружилась голова. Образ размазался по туманной спирали, размножившись сказочным клоном, превратившись в змею из сиамских сочленений. Нечто многоглазое и многоликое смотрело теперь на Гуля с экрана, и от этого взора захватывало дух, холодело под сердцем. Вероятно, угадав его смятение, рожденное экраном создание приветливо улыбнулось. Сотни сдвинутых в колоду зеркал повторили улыбку, и у Гуля вновь появилось ощущение, что он заглядывает в пропасть. Неведомо откуда посыпал снег, и теплые, сладковатые хлопья в мгновение ока залепили веки. Стало светло и мутно, словно его окунули в залитый солнцем туман. Гуль более не принадлежал себе, время сгустилось, изнуряюще медленно потекло клейкой медовой струей. Гулю показалось, что он слышит размеренный отсчет секунд. Метроном пощелкивал где-то под черепом, превратив голову в заведенный на неопределенный срок будильник. Вполне возможно, что там же таилась часовая бомба. И, съежившись, в позе дозревающего эмбриона, Гуль покорно ждал своей участи. Щелчков метронома он не считал, но на очередном из ударов «будильник» действительно взорвался. Произошло содрогание пространства, а вместе с ним вернулась и жизнь. Не всякие бомбы убивают. Гуль шевельнул рукой и приподнял голову.

Один за другим колонисты приходили в себя, начиная ворочать тяжелыми белками глаз, напрягая шейные позвонки, пытаясь оглядеться.

Горы пропали. Люди лежали на земле возле здания «мэрии».

Глава 8

Подняв бутылку на уровень глаз, профессор яростно взболтал мутную жидкость.

– Хотел бы я знать, чем это теперь стало, – пробормотал он. Голос его все еще оставался хриплым, но по крайней мере уже не дрожал.

– Кислота, – по привычке съязвил Фергюсон. – А впрочем, чем бы это ни было, хуже никому не будет.

– День был действительно нелегкий, – сумрачно кивнул Пилберг. Глаза его холодно блеснули. – И все-таки мы его пережили.

– Они заглядывали сюда, – проворчал Сван. – Двоих видела Катарина, а один из них даже сидел за этим самым столом.

– Ты полагаешь, они оставили для нас парочку-другую сюрпризов?

– От них можно ждать чего угодно…

Милита вынесла фарфоровую миску, и на тарелках появились знакомые буроватого цвета куски. Вошедшая следом Барбара присела на краешек скамьи, сложив руки на коленях. Фергюсон хмуро покосился на нее.

– По-моему, дамам здесь не место. Мы ведь когда-то говорили об этом?

Личико белокожей Барбары вспыхнуло, превратившись в сплошной румянец.

– Сегодня тебе придется потерпеть, Ферги! – резко ответила она. – Мы пережили не меньше вашего и хотим знать, что вы намерены предпринять.

– Гляди-ка! – Пол удивленно покрутил головой.

Кинув в его сторону быстрый взгляд, Милита с вызывающим спокойствием присоединилась к Барбаре.

– Наши мегеры взбунтовались, – пробубнил себе под нос Монти, и непонятно было, раздражает его подобный факт или напротив веселит.

– Какого черта!.. – Фергюсон обозленно повернулся к Пилбергу.

– Пусть! – Тот раздраженно махнул рукой.

– Мы вам не помешаем, – дипломатично вставила Милита. Никто не возразил ей, и девушки скромно расположились с краешку стола. Они действительно старались не мешать и сидели тихо, со вниманием прислушиваясь к вялым рассуждениям мужчин. Чуть позже подошли Жанна с Катариной. Последняя самым естественным образом расположилась на коленях у Трапа, и никто не стал шутить по этому поводу. Сидящие за столом преимущественно молчали, рассматривая собственные ладони или содержимое тарелок.

Собственно говоря, причин предаваться словообильным беседам не было. Бой с двойниками отошел в прошлое, думали теперь только о Мудрецах. Как ни крути, первое знакомство состоялось, и, похоже, Мудрецы узнали о противнике куда больше, нежели «противник» сумел узнать о них. Заявившись в лагерь вскоре после ухода отряда, они неторопливо осмотрели лагерь, обойдя постройки и заглянув в каждую щелку. На изучение колонии они затратили не более получаса и тут же отбыли восвояси. По описанию медсестер выходило, что наведались к ним те самые «каменные» гости. Были ли они Мудрецами или являли собой подобия роботов, сказать было сложно. Одно представлялось несомненным: Мудрецы обладали мощью, о которой колонисты и не подозревали. В мгновение ока и в полном составе отряд был переброшен назад в лагерь, и ни один человек при этом не пострадал. Таким образом каждый мог вволю поразмыслить над случившимся и прежде всего над собственными безрадостными впечатлениями.