Записки солдата, стр. 162

Почти две недели мы топтались на месте на Эльбе и Мульде, ожидая подхода русских. С каждым днем усиливалась нервозность наших командующих армиями. Они боялись столкновения с русскими, если последние стали бы наступать дальше на запад от Эльбы, стремясь занять всю свою зону оккупации. Мы не знали, какие приказы отдало советское командование своим войскам, но я дал указания командующим армиями удерживать передовые позиции до тех пор, пока мы не сможем начать организованный отход в свою зону оккупации. Однако на тот случай, если бы советские командиры стали настаивать на немедленном продвижении к границе советской зоны оккупации, я разрешил командующим армиями вступить в непосредственные переговоры с советскими войсками и принять меры к отводу своих войск.

- Давайте сделаем так, - сказал я Симпсону. - Мы предпочли бы оставаться на наших теперешних позициях до тех пор, пока не примем меры к организованному отводу наших войск. Но если русские потребуют возможности продвинуться до границы их оккупационной зоны, мы не будем вступать с ними в пререкания. Сделайте все как можно лучше, и пусть они продвигаются.

Мы ожидали, что при встрече с русскими создастся довольно напряженная обстановка, и я не хотел рисковать столкновением, которое могло привести к войне.

Только 1 июля русские поставили меня в известность, что они хотят осуществить свое право на оккупацию всей своей территории за Эльбой. В три часа дня нас предупредили, что части Красной Армии выступят на следующее утро на рассвете{57}.

- Передайте этим парням, - инструктировал я своего офицера связи, - чтобы они сохраняли спокойствие. Нам потребуется не менее 24 часов для того, чтобы отвести свои войска.

Русские согласились подождать, но они следовали буквально по пятам за нашими отходящими войсками.

К 14 апреля англичане вышли к Эльбе на севере у Гамбурга, а французская армия генерала де Латтр-де-Тассиньи прорвалась через Дунай к швейцарской границе. Десятки тысяч немецких беженцев бросились к американским линиям на Эльбе, надеясь уйти от русских. Мы поворачивали их обратно. А в тыловых районах офицеры отдела военной администрации встали перед труднейшей задачей: куда девать более миллиона перемещенных лиц, которые бесцельно бродили по дорогам? Вначале мы попытались собрать жителей Прибалтики и поляков в восточных районах, которые должны были быть оккупированы Советами и откуда органы Красной Армии могли без особых затруднений их репатриировать. Но, к нашему удивлению, мы увидели, что перемещенные лица боятся русских еще больше, чем нацистов, и продолжали бежать на запад.

Количество военнопленных возрастало с такой быстротой, что мы уже не успевали их считать. Только в одном лагере было собрано 160 тыс. человек. Снабжение продовольствием военнопленных и перемещенных лиц ложилось тяжелым бременем на наши и без того перегруженные службы тыла. Поэтому командующим армиями были даны указания не принимать пленных, бегущих на запад, спасаясь от русских{58}. Когда несколько дней спустя 11-я танковая дивизия в Чехословакии сообщила нам, что желает сдаться американцам, мы разрешили этой дивизии прийти и сложить оружие, но при условии, что она "возьмет с собой свои кухни и сама позаботится о своих людях".

Шел уже двенадцатый день нашего бдения на Эльбе, а мы все еще не имели никаких признаков, предвещающих появление этих загадочных русских. Нам сообщали, что Жуков ворвался в Берлин, а Гитлер забаррикадировался вблизи имперской канцелярии. Нам сообщали также, что Конев форсировал Одер и наступает к Эльбе. Однако все эти сообщения были отрывочными и неофициальными. Даже теперь мы все еще не установили непосредственный контакт с красными. И хотя на всех диапазонах наших танковых раций только и можно было слышать голоса советских радистов и воздушная разведка отмечала советские обозы на дорогах, на наших передовых позициях еще ни одна душа не видела живого русского солдата.

Стремясь установить контакт с русскими, Ходжес растянул в глубину свою 69-ю дивизию на узком выступе от Мульде к Эльбе и ждал подхода русских на левом берегу Эльбы. Однако, чтобы гарантировать войска от случайной бомбардировки со стороны нашей или русской авиации, он дал им указание замаскироваться и укрыться от наблюдения.

Утром 24 апреля отдел прессы и психологической войны телефонировал в Висбаден, что сегодня в полдень по вашингтонскому времени будет опубликовано заявление трех держав об установлении контакта с русскими войсками.

- Какого черта, разве они могут сделать такое заявление, - сказал я, ведь мы все еще не установили контакт.

- Ну и... - ответил мне спокойный голос.

В этот день в оперативную группу штаба прибыла делегация сенаторов, совершавшая поездку по европейскому театру военных действий.

- Долго ли вы еще намерены воевать? - спросил один из сенаторов.

Я изумленно посмотрел на него.

- Мы на Среднем Западе нуждаемся в сельскохозяйственных машинах, разъяснил сенатор свой вопрос, - и нам сказали, что наши требования не будут удовлетворены, потому что сталь нужна вам. Долго протянется еще эта канитель?

Я стиснул зубы и не сразу нашел вежливый ответ.

Сенаторы уехали, но на следующий день на самолете прибыла группа издателей из Соединенных Штатов, совершающих турне по фронту. Они остановились в Висбадене для беглого ознакомления с обстановкой на фронте, затем, после осмотра лагерей смерти, должны были направиться в Люксембург.

- Опередили вы плановые сроки или отстаете от них? - задал мне вопрос один из них, когда я показал на карте линию нашего фронта, проходившую по Эльбе.

- Я скажу вам так, - ответил я, бросив взгляд на полуостров Котантен, вдававшийся в море на другом конце огромной, 6,5-метровой карты. - Если бы год тому назад, 6-го июня, вы заверили меня, что сегодня мы будем находиться на этом рубеже, я согласился бы с этим и не задавал никаких вопросов.

В этот день вечером я вернулся после обеда в свой прицеп, чтобы засесть за текущую работу. Вскоре после наступления темноты мне позвонил Ходжес со своего командного пункта в Марбурге на берегу реки Лан. В 16 час. 10 мин. теплым весенним днем 25 апреля разведывательный дозор 1-й армии встретился с авангардом 1-го Украинского фронта маршала Конева в почти безлюдном городе Торгау на берегу Эльбы.

- Спасибо, Кортни, - сказал я. - Большое спасибо за сообщение. Мы долго этого ждали. Русским, конечно, досталось, пока они прошли эти 120 километров от Одера{59}.

Я взял кусок угля из ящика под скамьей в моем автофургоне и обвел кружком Торгау на большой настенной карте. Кто-то уже нарисовал над городом Берлином в виде отдельных кусочков большое изображение сломанной свастики.

Быстро и умело проведя перегруппировку, Паттон 22 апреля начал наступление с задачей отрезать пути отхода на Редут; через два дня он пересек границу Австрии. Оттуда он повернул вниз по Дунаю на Линц, находящийся почти на полпути к Вене.

Тем временем англичане наседали на Эйзенхауэра, требуя усилить одним американским корпусом войска Монти на севере, предполагавшего переправиться через Эльбу. Монти настаивал на этом усилении, заявляя, что его сил недостаточно для того, чтобы пройти до побережья Балтики и отрезать Данию от Советов. Когда Жуков начал наступление на Берлин, нажим англичан усилился. Они доказывали, что если Монти в ближайшее время не выйдет на побережье Балтийского моря, мы можем в одно прекрасное утро проснуться и обнаружить Красную Армию в Дании и Советы на Северном море.

Теперь, когда быстрое продвижение Паттона вниз по Дунаю развеяло миф о Редуте, мы согласились удовлетворить требование Монти. 18-й воздушно-десантный корпус Риджуэя был переброшен на север, где вошел в состав 21-й группы армий. 29 апреля он двинулся через Эльбу южнее Гамбурга в направлении на балтийский порт Любек с целью спасти Данию для Запада.

К 30 апреля противник был накануне полного разгрома. В Италии 15-я группа армий Кларка преодолела рубеж по реке По и бросилась к озеру Комо. В Голландии канадцы Монти продвинулись до плотин на Северном море и отрезали войска Бласковица. В Берлине автоматчики Жукова с боями занимали дом за домом, пробивая себе путь среди развалин этого обреченного города к имперской канцелярии, где Гитлер забаррикадировался в бомбоубежище, устроенном в саду.