Английские романтики в переводах Яна Пробштейна, стр. 2
IX
                 О радость, что ещё
                  Жизнь теплится в углях,
                  Природа помнит всё,
                  Что скрылось, словно прах.
 Я вспоминаю прожитые годы
 Всегда с благодарением, хотя
 Не то хвалю, что стóит — не свободы
 Размах, восторг, доверчивость дитя —
 На отдыхе, в трудах, и окрылиться
 Дано в груди его надежды птице —
                    Не это воспою,
                    Петь буду песнь свою
 О тех вопросах непрестанных
 О смысле, сути мирозданья,
 Что ускользает от Созданья,
 В мирах блуждающего странных —
 Высокие инстинкты естества,
 Пред коими ничтожны все сомненья
 Дрожащего пред смертью существа,
                   Когда б не первых чувств волненье,
                   Воспоминаний смутных тени,
              Какими б ни были они,
 Всё ж озаряют светом наши дни —
 То нашего прозренья вышний свет,
 Даёт нам власть сквозь гомон шумных лет
 Вобрать мгновенье вечной тишины;
 Когда ж те истины пробуждены,
                      Пребудут навсегда:
 Безумному усердью, равнодушью,
                       Ни Мальчику, ни Мужу,
 Всему, что им враждебно, никогда
 Не уничтожить их — они всего превыше.
                       Хотя в сезон затишья,
 В глуби материка, на суше,
 Всё ж помнят о бессмертном море Души,
                       Приведшем нас сюда,
                       Пойдём же к морю, где вода
 И где на берегу играют Дети,
 Услышим, как рокочут волны о бессмертье.
 X
Так пойте радостную песню, Птицы!
                        И агнцев пусть ведут
                        Под звуки тамбуринов тут!
 Всё в мире веселится
 В толпу вольёмся мысленно мы вашу,
                      Ты дуди, а ты играй,
                      Ты, чьё сердце, словно чашу,
                      Радостью наполнил Май!
 Что если ослепительный сей свет
 От взгляда скрылся до скончанья лет,
                      И не вернёт ничто на свете, право,
 Блистанья трав, цветка мгновенье славы,
                      Не восскорбим о том,
                      Но силу обретём
                      В том состраданье, что от века
                      Преображало человека,
                      В том утешенье, чей исток
                      В людских страданиях залёг,
                      В той вере, что узрит сквозь смерть,
 Как философский ум объемлет твердь.
 XI
И вы, Ручьи, Луга, Леса, Холмы,
 Не бойтесь, что к вам охладеем мы!
 Всем сердцем вашу силу чую;
 Под более обыденной взыскую
 Жить вашей властью, если б мог.
 Люблю ручьёв стремительный поток
 Я больше, чем когда был легконог;
 Невинный свет вновь явленного дня
 Чарует всё меня;
 Клубятся на закате облака,
 Снимая плёнку грустную с зрачка,
 За смертностью следящего всё время —
 Стяжало лавры уж другое племя.
 Сквозь сердце лишь, которым люди живы,
 В котором нежность, страх, любовь и грёзы,
 Во мне любой цветок неприхотливый
 Рождает мысль, глубиннее, чем слёзы.
 Сэмюэль Тейлор Кольридж (1772–1834)
Эпитафия
Остановись, христианин-прохожий,
 И с нежностью в душе, прочти, сын Божий:
 Покоится поэт под камнем сим
 Иль тот, кто сам себе казался им.
 О, помолись за Кольриджа С. Т.,
 Кто жизнь свою всю выдохнул в труде,
 Чтоб жизнь обрел по смерти, кто в Христе
 Лишь милость, не хвалу хотел обресть,
 Внимал не славе, но прощенья весть
 Услышать жаждал. Делай так же впредь!
 Перси Биши Шелли (1792–1822)
Изменчивость
Мы словно тучи на лице луны, —
            Они, сияя, мрак разят лучами,
 Движенья, блеска, трепета полны,
            А ночь, сгущаясь, гасит это пламя.
 Мы словно струны позабытых лир, —
            Рождая в них нестройное звучанье,
 Внезапно лиры пробуждает мир,
            Но продолженья нет, и вновь молчанье.
 Мы спим. Отравлен сновиденьем сон:
            Поражены мы думою одною —
 Смеемся ль, плачем, гоним горесть вон,
             Любви ль полны, истерзаны ль тоскою —
 Различья нет — и радость, и беда
             От нас уходят в прошлое мгновенно, —
 Вчера не повторится никогда,
              Изменчивость пребудет неизменно.
 Перси Биши Шелли
Стансы
Иди! Темнеют мох и вереск под луной,
 Последний бледный луч до дна осушен тучей,
 Иди! Пригонят скоро ветры мрак ночной,
 Хрустальный полог скрыт в ночи грядой летучей.
 Не мешкай! Прочь! Все голоса зовут: Иди!
 Слезою тщетною не умолить любимой,
 Вновь в одиночество тебя ведут пути, —
 В ночи мерцает взгляд ее неумолимый.
 Иди! Иди! В пустынный и печальный дом,
 Заброшенный очаг ожги слезой горчайшей,
 Гляди, как тени смутные блуждают в доме том,
 Веселья грустного сплетай узор тончайший.
 Плывет листва лесов опустошенных над тобой,
 Еще сверкнут цветы весны росистой под ногами,
 Но должен сжечь и мир, и душу холод гробовой,
 Где встретится заря с угрюмыми ночами,
 Где встретишь ты покой — есть мир и тишина
 В полночных тенях туч: смежили ветры крылья,
 И океана буйного безмолвна глубина, —
 Те, кто живут трудом, движеньем, горем, — опочили.
 А ты найдешь покой в могиле, но доколе сад,
 Очаг и дом твой озаряет свет видений зыбкий,
 В твоих воспоминаньях, думах исподволь звучат
 Два голоса и льется свет одной улыбки.