Не придумал, стр. 22

— И куда поедем в итоге? — спросил Дойчлянд.

— Ясное дело. В Москву! В телевизор! — ничуть не сомневался честолюбивый Миро.

— А с Очковым как утрясём?

— Давай как есть всё скажем, пусть перенесёт, — предложил Миро. — Телефон он оставлял же нам.

Очков был известным ленинградским ряженым маргиналом. Эту известность он получил, открыв клуб с нестандартными порядками, который самовлюблённо назвал «Очко». Посетителям заведения позволяли приносить алкоголь с собой и спать в зале. Естественно, бар тут же оккупировали люмпены околоинтеллектуального толка. Слухами земля полнится, поэтому молва о шалмане быстро достигла, наверное, каждой тусовки, в которой не лузгали семечки, сидя на кортышах. Спустя некоторое время Очков провёл свой именной фестиваль, понял, что даже в среде студентов младших курсов и опустившихся тридцатилетних недорослей водятся деньги, и стал постепенно завинчивать гайки. Сначала запретил спать в клубе, мотивировав это тем, что так не поступают даже в прогрессивных пивных подвалах Америки. А после вовсе убил весь шарм, заставив мордоворотов на входе обыскивать честных выпивох на предмет собственного огнетекущего. Будучи довольно неприятным типом, Очков всё же имел нестандартный подход к приглашаемым музыкантам. Благодаря этому, через несколько дней после возникновения «Deutschland’s Mother & The Alconauts», Миро просто послал видеозаписи Очкову через социальную сеть и пригласил бухнуть на вписку. Владелец клуба от приглашения отказался, но день концерта незамедлительно назначил – тринадцатое сентября.

Миро набрал номер.

— Аллоу, привет! Это Миро, — поздоровался цыган.

— Да, привет, — в трубке, помимо еврейского голоса, грохотала музыка. — Из «Алконавтов» же?

— Да!

— Тринадцатого выступаете… вроде.

— Ты можешь выйти, чтобы не гремело. Есть вопрос.

— Бля, ща, погоди, — музыка в трубке начала удаляться. — Что там у тебя?

— Слуш, нам с телека звонили, с РТР, приглашают сняться в передаче про экстремизм, — объяснил Миро.

— Хорошо, я при чём тут? — не понял Очков.

— Они на тринадцатое сентября нас пригласили как раз… — не успел договорить цыган.

— Ты туда пойдёшь? Это голимая провокация какая-то. Говно. Я не одобряю. Короче, ты или у меня выступаешь, или туда едешь. Выбирай, — резко закончил директор площадки.

— Окей, окей… У тебя тогда будем! — сразу пошёл на попятную Миро.

— Готовьтесь, — отрезал Очков и повесил трубку.

— Гондон злоебучий, — выругался на Очкова Миро, посмотрев, однако, на Дойчлянда. — Говорит, что хуй нам, а не телек!

— В смысле? — не понял Дойч.

— «Это голимая пrовокация», — передразнил картавый еврейский акцент Миро. — Хуяция, блядь!

— Ты нихуя не объяснил.

— Да этот хуй пархатый говорит, чтобы мы выбирали: или к нему, или в телевизор! — возмутился цыган. — Я согласился к нему, но нужно ещё телевизионщикам позвонить. Я не знаю даже…

— Ну, давай им в другой день позвоним ещё, узнаем, — согласился Дойч. — Но и выступить хочется… Очко обидится ведь, если нас увидит в ящике-то!..

— Да кто сейчас телевизор вообще смотрит? — резонно заметил Миро.

— Ну, вдруг?..

— Ладно, хуй с ним, разливай уже.

Звонкая капель нестабильной струёй мирно приземлилась в стаканы. Мужчины выпили, каждый думая о своём.

21 августа

Солнце закатывалась куда-то за обшарпанные здания промзоны, оставляя на темнеющем небе розовые и жёлтые разводы. Но жители притона не замечали вокруг себя красоты засыпающей природы. На душе каждого была печать грусти, депрессии и чувства вины. А уж тех, перед кем они бывали виноваты, можно было пересчитывать десятками.

Илья, музыкант, так и оставшийся жить с шайкой Дойчлянда, не искал спасения в молитвах, как это сделали бы его более рьяные товарищи по вере. Он знал, что лучший помощник в борьбе с хандрой и душевными терзаниями, – амфетамин.

Ефрейтор, вернувшийся из деловой поездки, налегал на ганджубас и корвалол. Замедление помогало ему бороться с синдромом дефицита внимания.

Капитолина, Могила и Философ забывались сном – была их очередь упасть на освободившиеся койки в комнате матери хозяина квартиры.

Дойчлянд же пытался заглушить свои неконтролируемые приступы вины и самобичевания водкой. И так накатит, и эдак, а спокойнее на душе не становится! Терзала его нутро мысль, что Гену Штопора он зря обидел. И по совести, и по понятиям воровским, не прав был Дойчлянд.

Собравшись с силами, герой написал Штопору в мессенджере, предложив приехать и помириться. Гена даже не колебался. Согласился сразу же, и сказал, что приедет в ближайшее время.

Негоже было начинать перемирие без «горючего». Дойчлянд покопался в карманах курток, висевших в прихожей, находя в них только смехотворную мелочь и чеки из разных магазинов. Состыковав её с теми скорбными запасами, которые он обнаружил в своём кошельке, Дойч понял, что лучше даже не выходить. Осознание – первый шаг к просветлению. Но, осознав, нужно было делать. Прислушавшись к голосу сердца, Дойчлянд отправился немного вздремнуть в свою комнату.

— К тебе пришли! — растолкал Дойчлянда ухмыляющийся Ефрейтор. — Я бы на твоём месте взял что-нибудь тяжёлое!

— Что там ещё? — практически забеспокоился Дойч.

— Штопор к тебе пришёл, ха-ха-ха!

— А-а-а…

— В смысле, «а-а-а»? — удивлённо передразнил героя Ефрейтор. — Тебя убивать пришли.

— Да всё нормально, — с трудом поднимаясь с кровати, начал объяснять заспанный Дойчлянд, — я его сам пригласил.

— Я сейчас слишком всрат, чтобы что-то понять, — сдался Ефрейтор. — Ты пригласил, я впустил. Расскажешь потом, если живой останешься.

— Давай, жопа иудейская, иди уже, — весело огрызнулся Дойчлянд.

— Я потомок атлантов!.. — донеслось уже из коридора.

Герой встретил Штопора на кухне. Как и Дойчлянд, Гена был уже нетрезв, но, в отличие от владельца притона, гость был не с пустыми руками. Штопор поставил две литровые бутылки с прозрачным содержимым и красочными этикетками, на которых отчётливо виднелась, пожалуй, самая важная для собравшихся информация – 40°.

Как по волшебству, звон посуды перекликнулся с трезвоном дверного звонка. Проинспектировав лестничную клетку через глазок, Дойчлянд, к своему неудовольствию, увидел в нём Миро. Не то чтобы герой не хотел видеть именно этого человека. Вовсе нет. Просто ситуация не располагала. Не располагала до того момента, пока Миро не пришёл. А раз он пришёл, и его надо впустить, то, получается, ситуация располагает. Так рассудил Дойчлянд, впуская дорогого друга в квартиру.

— Ну что, хуйлуша, давай бухнём, — на ходу сбрасывая ботинки, прошёл в прихожую Миро. — Вот же ж блядь! — изумился он увиденному на кухне.

— Ага, — выдохнул Дойчлянд. — Поэтому ты немного не вовремя.

— После драки кулаками не машут, так у вас, мужланов деревенских, говорят? Хули он здесь? — стал отыгрывать жеманного гея мужеподобный Миро.

— Мы решили помириться…

— Вы ещё поебитесь! —